Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика

Вернувшись к журналисту и изобразив на лице разочарование, я сообщил ему, что врач космонавтов категорически отвергает «наше» предположение о положении Терешковой. Умышленно сказав «наше», я давал Жаку понять, что полностью присоединился к его сенсационной идее. Врач сообщил, продолжил я, что и другие космонавты чувствуют себя неважно, но, будучи мужчинами, стараются скрывать это от окружающих.

Я явно разочаровал француза и поколебал его уверенность в правоте своей догадки. Продолжая игру, я заверил Жака, что завтра с утра я приложу максимум усилий для прояснения обстановки, использую для этого жен наших дипломатов, которые находятся с Терешковой в хороших отношениях. Француз ухватился за эту идею.

Вечером после приема я встретился с послом и сообщил ему о предположении француза и предпринятых мною действиях. Ледовский, удивившись ходу мыслей журналиста, подчеркнул, что ему ничего не известно о положении В. Терешковой, и одобрил мои действия.

На следующий день космонавты благополучно отбыли домой. Все выглядели бодрыми и здоровыми, включая Валентину, немного уставшими от впечатлений увиденной экзотики тропических стран.

Через несколько дней я встретился с французом в яхт-клубе, с чувством разочарования поведал ему, что все мои расследования ничего не дали, видимо, врач команды космонавтов был прав. Это подтвердила и врач нашего посольства — общее недомогание естественно для людей, прилетающих в тропики на несколько дней из северных стран. Так что наша сенсация лопнула, подытожил я. Жак был явно разочарован, видимо, он рассчитывал, что я дам ему хоть какую-нибудь зацепку, чтобы раскрутить это явно выигрышное дело. Он продолжал убеждать меня, что прав в своих догадках, что через несколько месяцев все узнают об этой новости, но сообщит об этом не он, а кто-то другой. Я успокаивал его, подчеркивая, что не хочу разочаровываться в несо-стоявшейся сенсации дважды — сегодня и через несколько месяцев.

И действительно, через несколько месяцев появилась информация о том, что Терешкова беременна, а затем, позднее, весь мир узнал имя первого ребенка космонавтов. А я приобрел в лице Жака настоящего врага на всю оставшуюся жизнь.

Действительно, Жак оказался прозорливее многих присутствовавших на том приеме в далекой жаркой Бирме. Он своим французским чутьем, усиленным профессиональными качествами, уловил, что в организме В. Терешковой зарождается новая молодая жизнь. Даже наши врачи еще не знали, а возможно, знали, но под страхом жестких кар не говорили об этой новости, так как Терешкова была еще незамужней. Естественно, по нашим этическим нормам такое положение первой женщины-космонавтки являлось не чем иным, как земным грехом. Не говоря уже о космическом.

Словом, я потерял, возможно, настоящего друга среди французов. Если Жак прочтет эти мои сегодняшние признания, то я приношу ему самые искренние извинения за срыв принадлежащей ему по праву сенсации на международном уровне. Прости меня, Жак, я вынужден был тогда так несправедливо поступить с тобой. Но я был разведчиком, оберегал покой космонавтов, и я был мужчиной, защищал честь соотечественницы.

Между тем заканчивался четвертый год моей работы в Бирме. Я полагал, что могу быть довольным удачным стартом моей разведывательной карьеры — освоил агентурную работу (работа с людьми получалась); добился конкретных результатов в вербовочной работе (провел первую в своей жизни вербовочную беседу, и мой новый агент воспринял ее как результат долгого и полезного совместного труда); почувствовал, что могу работать по основной проблеме нашей деятельности — по ГП, «мои американцы» видели во мне друга и товарища и доверяли мне; хорошо освоил оперативную работу — проведение конспиративной связи с агентурой и перспективными разработками, проверка на наличие за собой наблюдения; приобрел опыт общения с иностранцами, мои знакомые не уходили от развития отношений со мной в неофициальной «домашней» обстановке.

Пришел срок, и мы всем семейством вернулись домой на Родину с чувством выполненного долга.

Индия

Пробыв некоторое время на Родине после возвращения из Бирмы, мы вновь всей семьей отправились в очередную командировку. Наш путь лежал в прекрасную страну — Индию.

Время, которое я проводил дома, оказалось для меня печальным — пришлось хоронить отца. В общем-то здоровый человек, умер от банальной операции по поводу аппендицита. Правда, аппендицит в какой-то момент вдруг оказался отягощенным перитонитом, и врачи не смогли спасти его. Тяжело я переживал утрату, но жизнь продолжалась, и надо было делать дело.

К нашему удовольствию, в Индии мы встретили многих своих знакомых еще по первой командировке в Бирму. Здесь уже работали Вадим и Танечка Даниловы. Вадим Иванович руководил большим коллективом ССОД. Была тут и французская пара де Бувэ. У них появился сын, прекрасный, как все маленькие дети, Гаспар. Перед Индией французы побывали в Китае и потом делились с нами своими впечатлениями об этой стране. Были в Индии и некоторые бизнесмены, которых я встречал в доме бирманского ирландца. Таким образом, задел, сделанный в одной стране, помог быстрее влиться в общественную жизнь новой для меня страны. А это очень важно, когда на новом месте есть хорошие, добрые знакомые и друзья, они способствуют быстрее, без особой раскачки, включиться в работу по освоению местной обстановки.

Индия своими масштабами, бурной, кипучей жизнью поразила меня. Наша первая любовь — Бирма была по сравнению с ней такой тихой, спокойной небольшой провинцией.

Советско-индийские отношения были безоблачными, как само сине-голубое индийское небо в сухой сезон. Индира Ганди, как и ее предшественник Лал Бахадур Шастри, твердо и последовательно выступала за развитие всесторонних отношений с нашей страной. В общем, был расцвет индийско-советской дружбы — «Хинди-рус бхай, бхой!» — «Да здравствует индийско-советская дружба!»

Правда, в самой Индии обстановка была не совсем спокойной. Уже назревала конфронтация с Пакистаном, поднимался Восточный Пакистан, но война была еще далеко впереди.

Индийский народ тепло воспринимал советских представителей, был дружелюбен и гостеприимен. И мы верили в уже сложившийся миф об особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. Миролюбие индийского народа стало общепризнанным штампом, а хитроумные индийцы умело подпитывали это мнение, отмечает Шебаршин в своей книге «Рука Москвы».

Но когда реально сталкиваешься с индийской действительностью, то этот миф улетучивается. Индийцы ничуть

не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентную выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.

Не питает отвращения к насилию и индийская политика на всех уровнях и во всех направлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма никоща не фигурировали в реальной политике индийского руководства. Трезвый расчет, прагматизм, строгий учет государственных интересов — таков стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже белой зависти. Так оценивал Индию, ее политику, устои, традиции Леонид Шебаршин.

Справедливость этого заключения я почувствовал на собственной шкуре с первых же дней пребывания в Индии. Здесь я познакомился с работой наружного наблюдения местной контрразведки, почувствовал «дыхание» агентуры из местных граждан. Все они следили в меру своих сил и возможностей за каждым моим шагом, за каждым контактом с индийскими гражданами и иностранцами, пытаясь выяснить и по возможности помешать моей работе и действиям. Меня часто сопровождали автомашины «наружки», когда я выезжал в город и за город. Любопытные местные граждане знакомились со мной, общались и пытались собрать нужную для кого-то информацию обо мне и моих знакомых. Шла обычная работа и жизнь, борьба разведки и контрразведки. Я понимал, что мои «друзья» из ЦРУ и СИС проинформировали местную контрразведку о своих догадках в отношении меня, о возможной моей принадлежности к КГБ.