Мой муж Джон

Джон иногда просил меня остаться с ним на ночь вместо того, чтобы ехать домой с Астрид. Тогда кое — как, еле сдерживая смех, мы укладывались в его кровати на нижнем ярусе, крепко обнявшись, в то время как наверху храпел Джордж, а Пит, Стюарт и Пол лежали рядом в почти коматозном состоянии. Мы редко засыпали до рассвета, поскольку ребята играли каждый вечер до двух ночи и к тому же постоянно принимали стимуляторы. Мы с Дот и Астрид тоже глотали таблетки, чтобы бодрствовать вместе с ними. «Колеса» давали невероятный прилив сил, мы были готовы танцевать всю ночь напролет и особо не задумывались над этим состоянием, воспринимая его как неотъемлемую часть окружающей атмосферы веселья и радости.

Каждую ночь, когда клуб закрывался, все были слишком возбуждены, чтобы ложиться спать, поэтому отправлялись куда — нибудь перекусить. Ребята всю дорогу что — то орали, прыгали, скакали, рассказывали анекдоты — в общем, валяли дурака, а мы, девушки, истерически хохотали над их выходками. Две недели, которые мы с Джоном провели в Гамбурге, стали для нас самым счастливым временем: мы были молоды, любили друг друга, будущее представлялось заманчивым и безоблачным.

Правда, не все были столь же счастливы. Пол и Стюарт все чаще ссорились, Пит действовал всем на нервы. Дело не в том, что он делал что — то не так: Пит был хорошим парнем и вполне приличным барабанщиком. Просто не сходился с остальными характером. Он предпочитал сидеть один в сторонке, вместо того чтобы присоединиться к нескончаемой болтовне остальных. Ребята часто посмеивались над Питом, иногда довольно грубо и обидно, но он, похоже, не слишком замечал это, пропуская все мимо ушей. Джордж тоже был тихим и редко обращал на себя внимание. Однако когда дело доходило до насмешек в его адрес, он мог осадить шутника так, что мало не покажется. Бывало, он вроде и не слушал Джона с его очередной подколкой, но мгновенно выдавал такую убийственную реплику в ответ, что все валились на пол со смеху.

Когда настало время нам с Дот уезжать, я ужасно расстроилась. Как бы мне ни хотелось остаться с Джоном в Германии, это было невозможно: меня ждали мама и колледж, а Джона — выполнение подписанного контракта. Садясь в поезд, мы обнимали и целовали наших любимых, утирая слезы и затаскивая в вагон сумки с едой про запас — чтобы не помереть с голоду на обратном пути.

Пол приобрел для себя и Дот по золотому колечку, как у Астрид и Стюарта, в знак помолвки. Дот была вне себя от радости и волнения. Она обожала Пола и надеялась, что, когда он вернется, их помолвка станет официальной. Джон, увидев кольца, сказал: «Может, и нам тоже обручиться?» Я обрадовалась его предложению, но, признаться, церемония эта меня не слишком волновала, мне казалось, что еще рано. А кроме того, думала я, мы и так счастливы. Зачем что — то менять?

Дома я вывалила на маму целую кучу рассказов о нашей жизни в Гамбурге, опустив все, что касалось стимуляторов, бессонных ночей, поножовщины и прочего, что могло привести ее в ужас. У мамы тоже были для меня новости: двоюродная сестра с мужем собрались эмигрировать в Канаду вместе с недавно родившимся ребенком. Они оба учились на преподавательских курсах и предложили моей маме поехать с ними, чтобы присматривать за малышом, пока они не доучатся и не устроятся на работу.

Моя дорогая мама просто разрывалась на части. Ей нравилась эта мысль: сменить обстановку, попробовать что — то новое, повидать другую часть света. Но чувство долга не позволяло ей оставить меня одну. Мы с ней были так близки, и, конечно, я понимала, что мне ее будет сильно не хватать. Однако я не хотела, чтобы мама отказывалась от такой возможности, и не сомневалась, что прекрасно справлюсь без нее.

В случае ее отъезда сразу же вставал вопрос о том, где я буду жить: дом пришлось бы сдавать ради дополнительных денег, тем более что перспектива остаться в нем одной меня все равно не прельщала.

Решение напрашивалось само собой: Мими, после того как семь лет назад ее муж умер, регулярно сдавала угол постояльцам, и у нее еще оставалась свободная комната. Я была в раздумье: Мими в свое время недвусмысленно дала мне понять, что я для нее не самый дорогой человек на свете. С другой стороны, рассуждала я, так мы с Джоном будем больше видеться; он по — прежнему жил со Стюартом, но, поселившись у Мими, я бы чувствовала себя ближе к нему. К тому же Мими это наверняка понравится, потому что тогда Джон будет чаще появляться дома.

Когда со мной все более или менее определилось, мама дала свое согласие на отъезд. Я решила подождать несколько недель до возвращения Джона из Гамбурга и потом обратиться к Мими с просьбой. Джон на этот раз вернулся домой в отличном настроении. Для него и ребят все закончилось на хорошей ноте, более того, их уже пригласили приехать снова. Джону пришлась по душе мысль о моем переезде к Мими, и, когда мы ей это предложили, она сразу же согласилась.

Ребята вернулись в Ливерпуль, но Стюарта с ними не было: он решил остаться у Астрид, жениться и устроить там свою новую жизнь, связав ее с живописью, своей первой и единственной любовью. Один профессор из Шотландии, приехавший с визитом в гамбургское художественное училище, случайно наткнулся на работы Стю и очень ими заинтересовался. Он организовал Стюарту перевод для продолжения учебы в Гамбурге и даже выхлопотал для него стипендию. Ни у кого не вызывало сомнения, что Стю добьется успеха как талантливый художник, и мне кажется, что он покинул «Битлз» без особого сожаления.

Джон был счастлив, что его друг встретил Астрид, и уверен, что в следующий приезд они снова увидятся. Джон особо не говорил об этом, но ему очень не хватало Стю, которого он всегда считал своим лучшим другом. Они продолжали поддерживать связь, обмениваясь длинными письмами с рассказами обо всем и обо всех.

Астрид оказала большое влияние на имидж «Битлз». Именно она предложила Стюарту опустить на лоб и пригладить его задранный наверх стиляжий чуб, так, чтобы волосы более четко обрамляли лицо. Остальные поначалу смеялись над ним, но со временем все, кроме Пита, последовали его примеру. Благодаря новой прическе, которую вскоре окрестили mop — top [15] они выделялись среди множества других молодых музыкантов, по — прежнему выходивших на сцену с набриолиненными волосами, зачесанными под «утиный хвост».

Когда я впервые увидела Джона с новой прической, она мне очень понравилась: это выглядело куда более тонко, мягко, сексуально и изысканно. Также по рекомендации Астрид они приобрели себе черные кожаные брюки и куртки, которые носили с поднятым вверх воротником, что подчеркивало их особый стиль.

Тем временем ребята продолжали двигаться вперед как группа. В Гамбурге, еще когда мы с Дот находились там, они записали свою первую пластинку. Тони Шеридан, с которым они познакомились во время предыдущей поездки в Германию, обладал сильным голосом, и «Битлз» иногда подыгрывали ему на сцене. Когда им предложили сделать то же самое в студии звукозаписи, они тут же ухватились за эту возможность. Записывали они My Bonnie, старую сентиментальную песенку, о которой были невысокого мнения. К тому же на пластинке их почему — то обозвали Beat Boys — видимо, немецкий продюсер посчитал, что Beatles звучит бессмысленно. Так или иначе, это была настоящая пластинка, и все четверо очень ею гордились. Продавалась она, правда, не слишком хорошо, в Ливерпуле о ней мало кто слышал.

В конце лета, вскоре после их возвращения, я переехала к Мими. Мне достался крошечный чулан, где с трудом помещалась кровать, однако я не жаловалась: так как Стюарт остался в Германии, Джон вернулся к тетке, и теперь мы с ним были вместе. Когда Мими находилась в доме, мы не осмеливались навещать друг друга в комнатах, иначе нас бы тут же выгнали вон. Зато виделись мы постоянно.

Жить с Мими оказалось еще тяжелее, чем я себе представляла. Несмотря на то что я платила ей деньги за свою комнату, мне были сразу же вменены некоторые обязанности по дому. Более того, Мими считала, что я должна являться по первому же зову, чтобы выполнить ее задание, чем бы я в тот момент ни была занята. Об отказе не могло быть и речи. Ко мне отношение было ровно такое же, как и к двум другим постояльцам, жившим в доме. Мими всегда находила причину, почему она не может сама справиться с той или иной работой или почему она нуждается в посторонней помощи. Приходилось, стиснув зубы, делать то, что она просила: я не хотела испортить с ней отношения и потерять комнату. Помимо прочего, после того как она проявила свой характер при виде пальто, подаренного мне Джоном, я, честно говоря, всерьез побаивалась ее.