Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Так или иначе, буржуазные критики стараются объявить историческое содержание романа малоценным и представить дело так, будто Шолохов добросовестно описывает «исконные» свойства крестьянской натуры, описывает их тепло, с юмором. Марк Слоним очень настойчиво подчеркивает, что в книге «Поднятая целина» нет ничего новаторского, что она «старомодна». Однако критикам кажется, что все-таки «исконные» свойства крестьянской натуры в романе недостаточно противятся нововведениям. Мучник произносит загадочную фразу: «Психологические сложности только подразумеваются, но не разработаны» [35].

В том-то и ошибка буржуазных критиков, что они игнорируют «психологические сложности» романа. А его своеобразие как раз состоит в соединении напряженного острого сюжета с психологическим анализом.

Концовка «Поднятой целины», которую группа критиков объявляет «предписанной» социалистическим реализмом победой коммунистов над контрреволюционерами, на самом деле дает развязку сложному внутреннему развитию героев. Коммунисты «Поднятой целины» – плоть от плоти своей эпохи. Они останутся в памяти как герои, очень близкие героям Дм. Фурманова, Н. Островского, отразившим реальную судьбу их авторов, которые, создавая книги, и сами стремились класть кирпичи в коммуну и погибли на посту как бойцы. Давыдова вела по жизни вера в неодолимость новых коллективных начал в человеческих отношениях. Он так живо чувствовал превосходство этого нового, его нужность людям, что его обманула поддельная старательность Островнова. Кроме того, главным в его работе всегда было дело, до всего он хотел дойти сам, все сделать своими руками. Своими руками шел он обезвредить осиное гнездо в доме Островнова. Его друг Нагульнов жил, как «на позиции». Сколько ни старался Давыдов приучить его к мирным методам работы, каждое повседневное задание в исполнении Нагульнова превращалось в боевую операцию. В последний момент, идя на «веселое дело» против Половцева, Давыдов и Нагульнов – вместе. Нагульнов вовлек Семена в свой план. А Давыдову и не пришло в голову отговаривать: он сам, не задумываясь, готов был схватиться с врагами. Как неповторимо слились в Давыдове и Нагульнове живые черты своего времени!

Нельзя формально разбить характер Давыдова: вот это – «положительные» качества, вот это – «отрицательные». Доверчивость к людям повлекла за собой ошибку с Островновым. Но ведь эта-то доверчивость и была так привлекательна в нем. Эти разные качества Давыдова, проявляясь в молодом колхозном деле, и создают напряженное драматическое развитие его характера. Погиб Давыдов, погиб Нагульнов. Конечно, они жили в эпоху непотухшей классовой борьбы. Но их гибель – не просто удар истории «извне». Это логическое завершение их характеров. Виноваты Давыдов и Нагульнов в своей гибели? Да. Трагически обрывается их судьба? Да. Героизм в этой гибели? Да. Точно так же не случайно, а по логике исторического и психологического развития складывается жизнь Майданникова, Шалого. Ведь очень важно, что именно Майданников становится председателем колхоза. Сам гремяченский, пришедший в колхоз «от земли», любящий хозяйство, прошедший политическую школу под руководством Давыдова, Майданников был нужен гремяченскому колхозу. Но и в самом Майданникове было то, что рвалось на простор нового крестьянского труда. Его природный размах и разум требовали от него нового дела, и он получил его, трудно, по заслугам получил.

Буржуазные критики создают у своих читателей мнение о том, будто Шолохов изображает «примитивную» жизнь своих героев, их инстинкты, чувства, будто писателя не интересует процесс мышления, разум. Все, что касается больших проблем, рассуждают критики, Шолохов берет «готовым» у марксистской философии, не внося ничего своего. Западногерманский критик Хейнц Ишрейт пишет: Шолохов «не вскрывает метафизическую основу, смысл событий, кроме тактического смысла политических отношений» [36]. Так же рассуждает Мучник: «Григорий вызывает у нас жалость, но не трогает нашего разума… Его жизнь, кроме самой себя, никуда не ведет» [37]. В подобных заявлениях сказывается явное непонимание своеобразия Шолохова как художника. И еще стремление изъять из его произведений новаторские черты социалистического реализма.

Шолохов не принадлежит к писателям философского склада. Он ведет свое исследование, как художник, вникая в ход исторических событий и душевные изменения в людях. Его открытия – это открытия художника, открытия «типов», открытия в психологии людей. Григорий Мелехов, Давыдов, дед Щукарь – типы, получившие мировое признание. Критик Георг Риви пишет в «Сатерди ревю»: «Шолохов не принадлежит к писателям, которые специально заняты рассмотрением различных идей или проблем культуры, но судьбы его героев поднимают важнейшие социальные и политические проблемы». И еще: «На первый взгляд его характеры просты, но оставляют после себя удивительное впечатление сложности» [38].

Э. Мучник полагает, будто «убеждения» Григория Мелехова, состояние его разума – «все это и неясно и не имеет значения» [39].

Весь свой роман Шолохов посвятил духовным поискам Григория Мелехова. Как же можно говорить, что «состояние разума» не имеет значения для писателя! Поиски Григория все время заводят его в тупик, но это не означает отсутствия интереса к ходу его мысли, это означает размышление художника над бессилием мысли своего героя, неспособного решить большие исторические и моральные проблемы. Темнота Григория – его глубочайшая трагедия. Об этом говорит автор, оплакивая своего героя каждый раз, когда тот делает неверный шаг навстречу своей гибели. Это еще одно опровержение тому, что трагедия Григория – трагедия, пришедшая «извне». Она показана Шолоховым как социально-психологическая трагедия, и темнота сыграла в ней немалую роль.

Э. Мучник пишет: «Тихий Дон» – книга о людях, но как человек чувствует или думает, как он растет, какие концепции формируют его разум и чувства, занимает Шолохова гораздо меньше, чем что люди думают, что правильно для них думать и что правильно чувствовать» [40].

Писатель социалистического реализма, Шолохов показывает не только как люди думают, но и что они думают и почему они так думают. Шолохов в масштабах эпопеи исследует все истоки мыслей Григория, каждую черточку в его психологии, давая ее увеличенное изображение в психологии масс, в характерах наиболее резко олицетворяющих ее типов. Все усилия Шолохова сосредоточены на том, чтобы выяснить, откуда берутся те или иные представления Григория. Нечеткие позиции Григория четко показаны то в таком типе, как Изварин, то в таком, как Подтелков, и, наконец, некоторые наклонности Григория в законченной форме нашли выражение даже в бандите Фомине.

«Мучительные его размышления окончились ничем», – говорит Мучник. Да, у Григория нет веры, нет убеждений, за которые он пошел бы без оглядки. Мозг его устал, изнемог. Все это свидетельствует о том, что Шолохов очень внимательно проследил, как Григорий искал. Но его интересует и другая сторона этих поисков. Григорий не нашел, что думать. И это обернулось для него трагедией. Человеку нужны большие убеждения, ему важно знать, «что будет правильным думать». Ведь трагедия Григория не в том, что он просто устал, просто надоело ему воевать. Она в том, что в конце уже никакая идея не зажигает его, не дает ему силы. Ему не за что бороться. Последнее время он бился за самого себя. В этом он не нашел смысла жизни, но он не нашел и большого убеждения, своей идеи. Как же можно писать, что «убеждения» Григория «не имеют значения» для Шолохова!

Интересно, что само понятие «мысль», «сознание» зарубежные критики обычно сводят к одному – к «спорам с самим собой». Они стараются уверить читателей, что советская литература, и в частности Шолохов, утратили замечательное качество русской литературы XIX века, ее «поэзию споров», интеллектуальность. Э. Мучник заявляет: «Именно в области сознания, в роли умственных дебатов героев и автора с самим собой обнаруживается основная разница между реализмом Толстого и Шолохова» [41].