Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Нам вручили лист медикаментов и других материалов для доставки в госпиталь в Сан Клу, наша первая поставка. Там нас естественно приняли радушно; я подписала все нужные бумаги и на следующее утро вручила их миссис Лэтроп. Она поинтересовалась, где мы предпочли бы открыть базу. Я назвала город Перпиньян, у нас там есть знакомые.

Мы отправились туда одним холодным снежным утром с атласом-путеводителем «Мишелин» и многочисленными картами. Первую ночь провели в Солье, где владелец отеля вызвал у меня неприятные ощущения, выглядел как немец. Но он только носил немецкую одежду, которую привез из Потсдама; там он служил главным поваром при императоре. Он приготовил для нас простой, но вкусный обед.

На следующее утро опять в путь. У Арне-ле-Дюк, спускаясь в снегу по крутому холму, мы вынуждены были остановиться — дорогу перегородила процессия уток. Искусство вождения у Гертруды тогда еще не включало преодоление неожиданных обстоятельств.

В Перпиньяне мы устроились в небольшой, тихий отель с весьма дружественной атмосферой. Владелица отеля предложила мне воспользоваться большой и пустой комнатой на первом этаже около входа. Ящики из нашего фонда прибыли на станцию, и Гертруда впервые имела возможность оценить, какое максимальное количество ящиков можно загрузить в грузовик. Мы проделали несколько рейсов, пока не доставили в отель весь груз. Я разработала систему сортировки материалов, не прибегая к помощи докторов или медсестер. У меня, например, был ящик с пятьюстами термометров. Его не следовало никому показывать, Каждый захочет заиметь один, нуждается ли он в данную минуту или просто хочет запастись на будущее. Ящики вскрывались, проверялись и размещались на полу штабелями, но так что они образовывали ступеньки, по которым я могла взбираться.

С определенными трудностями, но я выучилась и стала профессиональным работником.

В Перпиньяне расположилось множество госпиталей разных размеров. В некоторых размещали эвакуированных раненых и туберкулезных сербских солдат, пострадавших при отступлении. У них был жалкий, печальный и смиренный вид.

Жена Джо Дэйвидсона с помощью американских друзей открыла госпиталь для американских офицеров, мы часто встречались с ней и ее матерью. Она посоветовала мне не обращать внимания на директора военного госпиталя в Перпиньяне, который попросит медицинские материалы — он их не раздаст, а будет держать для себя. Я сказала, что он уже известил меня, что нуждается в шелковых пижамах.

Вилли Данбэр Джюитт с женой жили недалеко от Перпиньяна в укрепленном замке, который он купил, увидев объявление в архитектурном журнале. Они жили вместе с матерью жены, миссис Прендергаст. Он был родом из Сан-Франциско, жена — из Нью-Орлеана. Ее мать, ярая южанка французского происхождения, верила во французский католицизм, как то предписывалось движением Французское Действие. Мне она была интересна, но Гертруда находила ее скучной.

С супругами Джюитт мы посетили госпиталь, который они так щедро поддерживали. Затем провели ночь в их замке. В замке имелась потайная подземная темница, из которой Вилли Данбэр Джюитт выуживал с помощью веревки с крюком на конце бесчисленные старинные предметы — железные решетки, подсвечники, но не мебель. Если там и была когда-то мебель, то вся сгнила. Он подарил нам пару металлических каминных подставок для дров, которые мы взяли с собой в Париж, в конечном итоге отдав их Дженет Скаддер для дома, который она построила.

Миссис Джюитт был практичной и неутомимой. Вилли Джюитт был менее практичен. Однажды он отправился в Испанию, привез оттуда пару королевских мулов в серебряной упряжи и разъезжал по окрестности к восторгу местных жителей.

В ожидании дополнительных поставок, я получила письмо из нашего общества в Париже со списком высланных материалов, но к моему разочарованию, подписанное миссис Фрэнсис Шоу, председателем. С миссис Шоу, привлекательной швейцаркой, членом комитета я встречалась в Париже. «Что случилось с миссис Лэтроп?» — спросила я Гертруду. Это настораживало. Но ничего не произошло, случайная описка, допущенная миссис Шоу. Миссис Лэтроп оставалась главой фонда.

Риверсальт, место рождения маршала Жоффре, был недалеко от Перпиньяна. Мы съездили туда и я попросила фотографа сделать снимок дома, в котором маршал родился. С этой фотографии я сделала тысячу открыток и отослала в Соединенные Штаты с целью сбора средств для нашего общества. Миссис Лэтроп такой шаг понравился и принес нашему фонду дополнительные пожертвования.

По окончанию работы мы вернулись в Париж. По дороге я дала Гертруде кусок холодной курятины в одну руку, пока она другой, чтобы не терять времени, управляла. Во время пути кто-то рассказал, что американская армия сегодня вечером будет в Невере. При подъезде к городу мы неоднократно встречали разрозненных американцев, но не останавливались, пока не добрались до города.

Первым же офицером, у которого Гертруда спросила направление, оказался Тарн МакГрю, старый приятель, с которым мы встречались у супругов Жако. Он обратился к Гертруде: «Я попрошу двух солдат посторожить ваш автомобиль, а вы выступите перед группой солдат — тех, кто только прибыл и кого надо проинформировать о том, что надлежит знать о Франции». В тот вечер все хотели знать, как далеко линия фронта, ожидая услышать пушечную канонаду и зреть убитых немцев.

На следующее утро мы отбыли в Париж, где получили новое задание — в Ним. Комитет снабдил нас сопроводительным письмом к начальнику тамошнего военного госпиталя, и мы вновь поехали. Когда добрались до Нима и предъявили документы, жена главного хирурга пригласила нас посетить их дом следующим утром и познакомиться с некоторыми докторами, проживавшими в городе. Мы посетили дом мадам Фабр, где доктора, некоторые с женами, собрались вокруг большого стола за чаепитием. Мадам Фабр поинтересовалась у меня: «Много ли жителей-французов в Сан-Франциско?». Я ответила: «Двадцать пять процентов населения имеют французские корни». «Остались ли они хорошими французами?». «До такой степени, что некоторые из них отсылают своих дочерей в Париж, в школу Сакре Кер для обучения». Мадам Фабр повернулась ко мне спиной и только тогда я сообразила, что она из протестантской семьи. Позднее, однако, мы подружились.

На станции в Ниме мы устроили приемный покой для раненых солдат. Две монахини готовились к их приему и обеспечению прибывших горячими напитками. Гертруда пришла им на помощь.

Монахини водрузили на плиту огромный котел с шоколадом, приготовили обычные армейские оловянные кружки для раздачи, а я принесла медикаменты и сигареты. В то время была нехватка табака и в армии и у гражданского населения, поэтому сигареты оказались ценным товаром. В госпиталях солдаты курили то, что выдергивали из своих матрасов.

Мы регулярно появлялись на станции, получая прибывшие медикаменты. Однажды нас уведомили, что пропадает большая партия груза и нам следует немедленно явиться. Мы пришли, я побеседовала с начальником станции и объяснила ему, что получатель груза — Красный Крест, а не мы, как же я могу его принять. «Ну вот, — сказал он, — это халатность Американского Красного Креста, допускающая такое расточительство».

Мы познакомились и привязались к мадам Тибон, жене префекта города Гарда. Она очень расстроилась поведением Американского Красного Креста: «Вы должны что-то предпринять». Но мы возразили: «Это не наша обязанность».

У мадам Тибон был красивый сын, который, как я полагала, увильнул от военной службы. Мадам Тибон объяснила мне позднее, что он был еще молод для военной службы, но у него есть разрешение родителей отправиться на войну, как только исполнится 18 лет. Я была несправедлива по отношению к Жаку.

Однажды мы посетили Марсель, где в армейском гарнизоне Гертруда запаслась бензином и шинами для автомашины. Там, в небольшом ресторане с необычайно вкусной едой официант спросил, чего я еще пожелала бы. Я ответила: «Да, сигареты». И прежде чем мы ушли, он принес мне таинственный пакет, завернутый в газету, и сказал: «Они тут». Я заплатила вполне умеренную плату за обед и спросила, сколько я должна за сигареты. Он ответил: «Все, мадам, включено в счет».