В пылающем небе

На войне нет возможности долго оплакивать погибших. Мы с воинскими почестями похоронили товарищей и стали готовиться к новым боям.

Командиром полка был назначен полковник Иван Филиппович Балашов. Дивизию принял генерал Дмитрий Петрович Юханов. За мужество, проявленное в боях с белофиннами, Иван Филиппович получил звание Героя Советского Союза. Перед началом Великой Отечественной войны командовал 100-м бомбардировочным авиационным полком, в котором служил и я. А ранее я служил в 51-м авиаполку под началом полковника Д. П. Юханова. Так что оба эти командира были мне хорошо знакомы.

После налета на Будапешт авиация дальнего действия нанесла ощутимый удар по военно-промышленным объектам города Бухареста. Так же, как и Будапешт, столица Румынии слабо прикрывалась средствами противовоздушной обороны, и наш полет закончился без происшествий.

Глубокий тыл врага испытывал ужасы войны. Но нас тревожило другое. Немецкие полчища рвались к Воронежу, Сталинграду… Авиация дальнего действия на время изменила свои маршруты. Мы стали бомбить аэродромы, переправы, железнодорожные эшелоны, скопления войск противника. Нередко самолетам нашего полка приходилось массово действовать как штурмовикам — с малых высот сбрасывать бомбы, а потом обстреливать цели из пулеметов. Мелькали дни, мелькали ночи, мы их не видели. Рев моторов. Разрывы бомб. Взлеты. Посадки. Снова взлеты. По два вылета в ночь. Ад на земле. Ад в воздухе. Мы почти не отдыхали. Если не было боевых полетов, мы все равно летали — учили прибывающее в наш полк пополнение.

Новички быстро осваивали сложные элементы полета, учились у опытных бывалых летчиков и штурманов. Когда экипажи были готовы к боевым действиям, их сперва выпускали на ближние цели, которые охранялись слабой противовоздушной обороной противника. Постепенно они привыкали к более сложным видам полета и к боевой обстановке. Некоторые из новоприбывших вошли в число лучших экипажей полка. Николай Харитонов, Федор Титов стали Героями Советского Союза, их штурманы Алексей Черкасов, Николай Беляев не раз отмечались правительственными наградами. Много их, молодых, преданных делу партии и правительства, отдали свою жизнь в смертельных боях с немецко-фашистскими захватчиками.

На фронтах боевые действия продолжались независимо от погодных условий, времени суток и периода года. Но весной и осенью многие грунтовые аэродромы размокали и вести боевую работу становилось невозможно.

Чтобы не снизить огневую мощь дальнебомбардировочной авиации, командование АДД вынуждено было производить некоторую перегруппировку боевых полков, базировавшихся на грунтовых аэродромах.

Поэтому весной и осенью на аэродромах с искусственным покрытием скапливалось по 5–6 полков нашей АДД, кроме того, сюда подсаживались штурмовики, истребители. Днем и ночью над аэродромами кружили самолеты: группы взлетевших уходили на выполнение операций, другие возвращались с боевого задания.

Руководить полетами в таких условиях было чрезвычайно сложно — для посадки и взлета такого большого количества самолетов не хватало места. Что делать? Руководитель полетов (его в шутку нарекли директором цирка) решал эти сложнейшие задачи успешно.

Однажды мы возвращались на свой аэродром.

— Справа какой-то самолет, мигает АНО [6],— доложил стрелок.

Я присмотрелся. Да, действительно мигает. Но чей это самолет? В темноте опознать трудно.

— Кажется, двухмоторный, — снова сообщил Васильев. — Наш, должно быть…

Я решил тоже несколько раз мигнуть. Неизвестный самолет ответил. Так, перемигиваясь бортовыми огнями, мы продолжали путь. Вместе подошли к аэродрому. Я сделал круг, готовясь зайти на посадку. Шедший за нашим самолет сделал то же, но, как мне показалось, не совсем уверенно. «Очевидно, на нем что-то неисправно», — подумал я и включил самолетные огни, чтобы дать ему возможность следовать за нами. На высоте 80–90 метров включил посадочные фары. И в это время в нашу сторону устремились огненные струи пуль и снарядов. Самолет, который мы приняли за свой, неожиданно открыл огонь из всех установок. На аэродроме, как рассказывали потом товарищи, обратили было внимание на подозрительную машину, но так как она шла вместе с нами, не стали особенно приглядываться. А когда вражеский самолет развернулся, аэродромные огни моментально были выключены. И мне с огромным трудом удалось посадить машину.

Бомбардировщик отремонтировали наши техники под руководством лейтенанта П. Тюрина, но сам факт нашей беспечности послужил для всех нас хорошим уроком.

…А война шла у берегов Волги. Громыхали артиллерийские залпы на северных склонах Кавказских гор.

Вера в свои силы и воля к победе вдохновляли советских людей. Конечно, было тяжело и больно думать и видеть, как фашисты идут по нашей земле, оттесняя советские войска, прижимая их к Волге, к песчаным барханам астраханских степей и ущельям Кавказа. Но спасала все та же неистребимая вера и упрямая воля народа. Несмотря на невероятную трудность, мы знали, что фашистское вторжение временное, что недалек тот час, когда гитлеровские орды под ударами Советской Армии отхлынут, побегут назад, и тогда уже никакая сила не сможет остановить грозного наступления нашего несметного войска. Знали мы и то (а скорее всего чувствовали сердцем), что это несметное войско формируется где-то на Урале, в Сибири или Средней Азии и вот-вот прибудет на фронт, сменит уставшие, обескровленные части и начнет великое освобождение родной земли от фашистской нечисти. В народе рождались легенды, близкие к действительности, и передавались из уст в уста истины, похожие на легенды. В ожидании огромных перемен и решающего перелома на фронте люди дрались люто и необыкновенно упорно.

В нашем полку добавилось шесть Героев Советского Союза: С. Куликов, С. Полежаев, И. Андреев, А. Гаранин, М. Краснухин и Г. Несмашный. Мне была вручена вторая Золотая Звезда. Многие наши друзья награждены орденами и медалями.

Измотав гитлеровцев во время оборонительных боев, советские войска перешли в решительное контрнаступление северо-западнее и южнее Сталинграда. Соединившись в районе Калача, они полностью окружили ударную 330-тысячную группировку фашистов, зажав ее в гигантские клещи. Две отборные гитлеровские армии — 6-я и 4-я танковые — перестали существовать.

После этого могучего удара фашистская оборона затрещала, как говорится, по всем швам. Тысячекилометровый фронт от Баренцева моря до предгорий Кавказа пришел в движение. Немцы дрогнули. Грозная лавина советских войск неустанно преследовала врага. Не зная отдыха, не чувствуя усталости, мы помогали воинам наземных частей развивать наступление, совершая налеты на самые опасные и ответственные участки фронта. Мой экипаж, например, бомбил фашистов в районе Сталинграда, в Ростове-на-Дону, на станции Лихая… Мы не жалели себя, но и врагу не давали ни минуты покоя.

Фронт, словно огромный огнедышащий змей, шипя и извиваясь, уходил на запад. Позади двести ратных дней и ночей волжской твердыни, бои на Дону, голодная эпопея Ленинграда. В феврале 1943 года был возвращен Родине первый областной центр Украины — Ворошиловград…

Нашему дружному, спаянному экипажу не суждено было дойти до победы в своем прежнем составе. Первым выбыл из строя Сережа Куликов. Произошло это так. В один из зимних дней 1943 года мы собирались лететь на боевое задание. Все было готово к вылету. Я уже взобрался на крыло, чтобы сесть в свою кабину. Вдруг слышу крик: «Помогите!». Быстро спускаюсь на землю и вижу: техники держат под руки потерявшего сознание штурмана Куликова. Он давно чувствовал недомогание. В последнее время у него почти совершенно пропал аппетит. Сергей стал бледным, худым, но старался быть веселым и бодрым. Он всячески скрывал свою болезнь и вот сейчас свалился. Полет был отложен, и я на своем бомбардировщике отвез Куликова на подмосковный аэродром. Оттуда штурмана отправили в авиационный госпиталь. Больше Сергей не вернулся в строй: у него обнаружили диабет. Потом ушел и Саша Панфилов. Его перевели в другой полк, сначала временно, позже — насовсем. После этого у меня до конца войны часто менялись штурманы и стрелки-радисты. Неизменным оставался только Леша Васильев. Он летал со мной до самой победы.