В театре и кино

- Вероятно, много. Раз десять - пятнадцать? А товарищ Николаенко сказал:

- Нет, я видел картину сорок девять раз. Тогда я пошутил:

- Посмотрите еще один раз - для ровного счета. Товарищ Николаенко ответил без улыбки:

- Нет, я смотрю эту картину всегда, когда она идет в кино.

И я вспомнил, как тридцать лет назад в Кадиевке, на родине стахановского движения, в городском парке, я вышел из-за кулис на воздух - в летнем театре была страшная духота, зал был переполнен. Но оказалось, что и со стороны сцены стоит толпа в несколько сот человек - те, которым не удалось втиснуться в театр. Высоченный шахтер из этой толпы громко, возбужденно сказал:

- Товарищ Бабочкин! Почему не пускают в театр меня? Я только развел руками: что я мог сделать?

- Подумайте только. Я каждый день хожу смотреть "Чапаева" десять - пятнадцать километров по шахтерским клубам. Сегодня прошел почти двадцать. А мне к шести утра на смену. Как же так?

Люди расступились, пропустили его в театр, а я усадил его за кулисами.

Какие искусствоведческие аргументы приведут наши киноисторики против всего этого? Разве что набивший всем оскомину снобизм?

Как всякое классическое произведение, "Чапаев" с годами стал фильмом для детей и юношества по преимуществу. В этом отношении он разделил судьбу "Горя от ума", "Ревизора", "Грозы", "Железного потока". Но все эти великие произведения остались одновременно произведениями для самого широкого круга людей всех возрастов и самого разного интеллектуального уровня - от академика до простого рабочего, крестьянина, солдата.

Совсем недавно мне суждено было убедиться еще раз в победоносной силе "Чапаева". Он шел в Алжире 18 сентября 1964 года, на второй день Недели советского кино. Два дополнительных дневных сеанса была вынуждена устроить администрация недели, и билеты на них были расхватаны немедленно. Мне пришлось несколько раз услышать на нарядных, ярко-праздничных улицах неповторимого по своей красоте Алжира русскую речь: "Здравствуйте, товарищ

Чапаев!"

Только два года назад отгремели последние залпы семилетней тяжелой борьбы алжирского народа за свою свободу и независимость, и образ нашего русского Чапаева напомнил алжирцам их собственных героев партизан. Мне называли имена погибших героев Дидуша и Мхиди -легендарные имена для ветеранов войны за независимость. Наш "Чапаев" занял место рядом с ними, победив ужасные, непростительные технические недостатки старого, нереставрированного экземпляра. Показанный в Неделю советского кино, "Чапаев" завоевал сердца алжирцев. После сеанса ко мне подошел пожилой француз и сказал: "Я один из самых старинных ваших зрителей. Я видел "Чапаева" в 1936 году во Франции и сегодня пришел опять. Спасибо!"

Мы показывали "Чапаева" во многих городах Алжира, и нигде он не подвел нашу делегацию. Везде был отличный прием.

Свое тридцатилетие "Чапаев" встретил не только во всеоружии своей проверенной десятилетиями, убеждающей, не придуманной и не раздутой славы и силы, но и в новом техническом качестве. Фильм наконец реставрирован. Найдено несколько нетронутых временем экземпляров, с которых можно было сделать новые контртипы, почти адекватные по техническим качествам первым экземплярам фильма 19341935 годов.

Таким образом, "Чапаев" начинает новый период своей жизни, и нет у меня никаких сомнений, что этот новый период будет плодотворным и долгим, потому что "Чапаев" одно из тех не слишком многих произведений советского искусства, истинное качество и значение которых выдержит не только критические наскоки снобов от искусства, но и самые серьезные и глубокие требования зрителей "грядущих светлых лет".

1964 год

Режиссерские заметки "Дачники" А. М. Г орького

Вступление

Советский театр в большом долгу перед драматургией Горького. Успокоившись на прошлых достижениях, наши театры за последние годы все дальше и дальше

отходят от театрального наследства Горького. Его пьесы все реже и реже появляются на афишах. В театральных кругах все чаще приходится слышать разговоры о том, что горьковская драматургия перестала интересовать нашего зрителя, горьковские пьесы не делают сборов, горьковская тема как бы исчерпана советским театром.

В этом обидном положении меньше всего, конечно, виноваты Горький и его замечательные произведения. В прошлом советского театра есть, несомненно, много достижений в раскрытии и воплощении горьковской драматургии. Образы Горького повлияли на весь ход развития советского театра, на формирование его мировоззрения и творческого метода; такие спектакли, как "На дне" и "Враги" в МХАТ, "Варвары" в Малом театре, "Егор Булычов" в Театре имени Евг. Вахтангова, и некоторые другие вошли в золотой фонд советского театра. К сожалению, все эти бесспорные достижения относятся к более или менее отдаленному прошлому. "Враги" давно уже сошли с репертуара, и едва ли можно рассчитывать, что сегодняшний состав МХАТ добьется того художественного результата, какого в свое время достигал замечательный ансамбль мхатовских стариков. Достаточно вспомнить, с какой силой сверкали в горьковских спектаклях такие яркие звезды, как Качалов, Тарханов, Хмелев, Книппер-Чехова. То же можно сказать и о спектакле МХАТ "На дне", который принес когда-то славу и пьесе, и театру.

"Егор Булычов" в Театре имени Евг. Вахтангова умер вместе с гениальным Щукиным - единственным, непревзойденным и неповторимым исполнителем роли Булычова. Последующие возобновления этого спектакля с другими исполнителями, как ни превозносила их наша пресса, были недолговечными и не имели никакого художественного значения. "Варвары" в Малом театре умерли, так сказать, физиологической смертью. Спектакль "Васса Железнова", в котором так ярко сверкало могучее дарование Пашенной, также сошел со сцены.

Горьковские спектакли сохранившиеся на афишах к сегодняшнему дню, в очень малой степени отвечают серьезным требованиям зрителя.

Едва ли не единственным исключением является постановка "На дне" Ленинградским театром имени Пушкина. Режиссура спектакля нашла правильный и современный подход к раскрытию идейной сущности пьесы, а ее сценическое воплощение отмечено целым рядом больших актерских удач. Но общее положение с горьковским репертуаром на современной советской сцене остается безрадостным, если не беспросветным.

То бескрылое, ползучее ремесло, которое, прикрываясь терминологией системы Станиславского, восторжествовало с середины 40-х годов на советской сцене, всей своей бездарностью обрушилось прежде всего на драматургию Горького, лишив ее главного, наиболее захватывающего качества - революционно-романтического духа, бунтарского содержания.

На сцене многих наших театров Горький иногда превращается в некий противоестественный гибрид идеологического начетчика с бытописателем-жанристом конца XIX века. Именно в этом ключе был поставлен, например, "Сомов и другие" в Театре имени Моссовета. Любопытно отметить, что единственная, если не ошибаюсь, рецензия на этот совсем неинтересный, удивительно серый спектакль была напечатана под заголовком: "По-горьковски!".

Вопросительный знак в данном случае был бы более уместен.

Вспомним, какие дифирамбы расточались и такому незначительному спектаклю, как "Мещане" в исполнении молодежи МХАТ.

Мы пришли к такому положению, что когда театр плохо и неверно ставит ту или другую горьковскую пьесу, то он же обвиняет зрителя, который не ходит в театр, в непонимании Горького. Это по меньшей мере несправедливо. Можно себе представить, как трудно было бы сейчас достать билет на "Егора Булычова", если б играл его актер, равный Щукину силой своего таланта.

Оптимистическая природа нашего мировоззрения заставляет нас верить в то, что тяжелое положение, в котором находится сейчас горьковская драматургия на советской сцене, пройдет. С новыми силами, с новыми планами, с новыми желаниями обратится театр тогда к драматургии Горького - вечному источнику размышлений о нашей жизни. Вероятно, будут тогда найдены интересные решения многих горьковских пьес.