Жаклин

Интерес к женам двух кандидатов был столь велик, что газеты посвящали им подробные статьи, описывая их прически, гардероб и сравнивая, сколько денег каждая из них потратила на кампанию. Джекки бесилась, читая сообщения о том, что женщины отрицательно относятся к ней, так как она тратит слишком много денег на свою одежду.

«Это чертовски нечестно, — говорила она. — Они используют всякий повод для нападок на меня, а Джека критикуют за то, что он католик. Я уверена, что трачу на одежду меньше денег, чем миссис Никсон. Она заказывает свои наряды в ателье Элизабет Арден, а там нет ни одной вещи, которая стоила бы меньше 200 или 300 долларов».

Раздраженная статьей в «Уименз уэ дейли» Джекки заявила: «Одна газета поместила в воскресенье статью, в которой уверяет, будто я трачу 30 000 долларов в год на покупку одежды в Париже, и что женщины ненавидят меня за это. Это невероятная сумма, которую я могла бы тратить, только если бы носила нижнее белье из соболиного меха».

Джек Кеннеди прочитал это и взорвался: «О Боже, больше до конца выборов эта чертова женщина не будет давать интервью!»

За несколько месяцев до этого, когда репортеры спросили Джекки о том, где будет проходить съезд демократической партии, она радостно ответила им, что он состоится в Акапулько. Потом на вопрос, почему ей не нравится предвыборная кампания, она честно призналась, что не любит большие толпы народа. Это вывело ее мужа из себя.

Позднее один журналист сказал ей, что в Нью-Йорке ее муж победит большинством в полмиллиона голосов. Она посмотрела на него широко отрытыми глазами, взгляд ее выражал скуку.

«В самом деле? — спросила она. — Это важно, не так ли? Замечательно».

Когда все больше и больше людей стали критиковать Кеннеди за его принадлежность к католической вере, Джекки заметила: «Я думаю, нечестно обвинять его в том, что он католик. Он плохой католик. Вот если бы они критиковали Бобби, я могла бы понять это».

Кеннеди злили ее высказывания. Он был озабочен тем, что она приобретает репутацию экстравагантной особы из Ньюпорта с вызывающими прическами, носящей французские наряды и пренебрегающей политикой. Стараясь уверить репортеров, что она не такова, он говорил: «Когда мы только поженились, моя жена не считала, что будет играть большую роль в моей карьере. Я тогда уже был сенатором, и она думала, что ее помощь мне в политическом плане будет минимальна. Теперь же, когда стало понятно, что мне предстоит яростная борьба, исход которой неясен, она начинает играть все большую роль. Все, что она делает или не делает, влияет на исход моей борьбы. Я предан политике, моя жена предана мне, так что ей деваться некуда».

Ей он говорил, что она должна время от времени встречаться с прессой, подчеркивая с журналистами хорошие отношения, напоминал, что она должна остерегаться противоречивых высказываний.

«Побольше улыбайся и рассказывай им о Каролине», — советовал он ей. Он также постоянно напоминал ей, чтобы она не курила на людях.

Кеннеди настаивал, чтобы Джекки появлялась вместе с ним на телевидении. Позднее, в разгар кампании, Дороти Шив, издатель газеты «Нью-Йорк пост», сказала ему, что, по ее мнению, Джекки хорошо смотрится на экране.

«Он сказал, что это ей больше подходит, чем давать интервью газетчикам, — вспоминает издатель. — Он очень прохладно говорил о ней, и у меня создалось впечатление, что она интересует его лишь постольку, поскольку помогает ему в предвыборной кампании».

Джекки чувствовала себя свободно лишь с такими широко известными журналистами, как Джозеф Элсоп, Артур Крок и Уотер Липмэн, которых считала равными себе. Женщин, пишущих о ней, она за глаза называла «дурочками» и с презрением отзывалась об их глупых вопросиках.

Нэнси Дикерсон вспоминает, что, когда она перешла работать с радио на телевидение, Джекки, которая давно знала ее, стала относиться к ней как к знаменитости, презирая журналистов, которых считала ниже себя.

«В начале 1961 года она давала завтрак для женщин-журналисток, — вспоминает миссис Дикерсон, — и очаровала всех. Передо мной стояла Дорис Флисон, весьма уважаемая журналистка, пишущая о политике. Увидя ее, Джекки сказала: «О, Дорис, что вы здесь делаете среди этих журналисток?» И все слышали эти ее слова. Когда мы уходили, Дорис шепнула мне, что этой молодой леди еще предстоит многому научиться».

Джекки считала, что журналисты, являющиеся близкими друзьями семьи, не должны задавать Кеннеди трудные вопросы и давить на него. Однажды, находясь вместе с ним на телепрограмме «Лицом к нации», она положила записку на стол, за которым сидели знакомые журналисты. Она просила их не задавать ему коварных вопросов.

По настоянию мужа, ей приходилось беседовать с журналистами. Делая это, она с трудом скрывала свое снисходительное к ним отношение. Когда ее спросили, что она думает по поводу выборов, она ответила: «Мне не следует говорить о политике».

«Почему же нет?» — поинтересовалась одна женщина.

«Я не люблю говорить от имени моего мужа».

«Тогда говорите от своего имени».

«Почему вы все собрались здесь? — вдруг набросилась она на них. — Потому что я его жена. Мои мнения совпадают с его мнениями, но он выражает их лучше, чем я».

Когда у нее спросили, будет ли она продолжать свою колонку под названием «Жена президента участвует в кампании», Джекки сказала, что это будет зависеть от хода кампании.

У нее спросили, пишет ли кто-либо статьи за нее. На что она ответила, что не ставит свое имя под статьями, написанными другими.

«Будете ли вы ходить по магазинам без колготок или в брюках, если вашего мужа выберут президентом?» — спросила одна женщина, которая привыкла видеть Джекки небрежно одетой и разгуливающей по Джорджтауну босиком.

«Боже, конечно нет, — ответила Жаклин. — Я никогда не покидаю дом, пока не уверюсь, что я прилично одета».

Позднее, выслушав жалобы Джекки на репортеров и их грубые вопросы, одна ее подруга сказала: «Что ж, когда ты станешь первой леди, тебе уже не удастся охотиться на лис».

«Ты очень ошибаешься, — сказала на это Джекки. — Охотиться я никогда не перестану».

«Но тебе все же придется как-то ограничивать себя, не так ли?»

«О, несомненно, — отвечала будущая первая леди. — Я стану носить шляпы».

В конце предвыборного марафона она стала нервничать и выражать неуверенность в исходе кампании. Это раздражало ее мужа. Он был настолько уверен в своей победе над Никсоном, что за четыре месяца до выборов попросил Джекки подыскать пресс-секретаря для Белого дома.

В день выборов Джек и Джекки слетали в Бостон, чтобы проголосовать там, а потом вернулись в Хианнис Порт и наблюдали за развитием событий по телевизору. За завтраком Джекки сказала Артуру Шлезингеру-младшему:

«Я голосовала только за Джека. Нечасто доводится голосовать за своего мужа, который намерен стать президентом Соединенных Штатов, и я не хотела портить себе удовольствие, голосуя еще и за вице-президента».

Позднее Кеннеди пообедали с Билли Уолтоном и Беном и Тони Брэдли, а затем вместе с другими родственниками собрались в доме Бобби, чтобы следить за исходом голосований по телевизору. В три часа утра, когда усталый Никсон появился на экране рядом со своей утомленной и едва сдерживающей слезы женой, Джекки повернулась к мужу и сказала: «О, дорогой. Теперь ты президент».

Кеннеди покачал головой.

«Пока что нет», — сказал он.

Результаты голосования еще окончательно не подвели, но Кеннеди ушел спать.

В 1960 году Кеннеди — Джонсон победили только большинством в 118 550 голосов. Когда один репортер заметил, что Никсону не хватило всего лишь 24 000 голосов, чтобы попасть в Белый дом, Джо Кеннеди фыркнул: «А вы хотели, чтобы я потратил все деньги на победу с подавляющим количеством голосов, черт возьми?»

В то утро, пока Кеннеди играли в футбол, Джекки вышла из дома, надев плащ с зеленым вязаным воротником и туфли на низком каблуке. Она направилась на пляж, где хотела побыть одна. Агенты службы безопасности уже окружали дом Кеннеди, журналисты поздравляли Джекки.