И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)

В Польше выяснилось, что взятых мной денег недостаточно для нормального человеческого питания. Продукты, взятые с собой из дома, я ел экономно. И можно сказать, что я голодал. Дурацкая ситуация: почувствовать себя голодным и одиноким, без денег в чужой стране, где никому до тебя нет дела. Если бы я знал, что будет в Польше всё таким образом, то я бы ни за что не поехал туда. В мелком городишке Щедлицы делать было нечего и не было ничего интересного, так что я тратил скудные запасы польских злотых на поездки на электричке до Варшавы, где и бродил голодный. Жаба душила платить за пользование уличными туалетами, но делать было нечего, приходилось платить. А иначе как? Не то, что в родном Ленинграде, где в центре полно дворов и подворотен. В Варшаве совсем другая застройка - за угол не сходишь. И в электричке бесплатно не проедешь.

А ещё меня поразила инфляция в Польше. Куча нулей на бумажных деньгах. И в местах, где расплачиваются наличными, на земле разбросаны мелкие монеты, которые никто не подбирает. А сдачу при покупке, например, железнодорожных билетов, всё равно дают мелочью.

Стадионы, заполненные мелкими торговцами - это не наше изобретение, в Варшаве я видел такое использование спортивных объектов раньше, чем у нас. И вообще, я словно попал в машину времени и оказался в будущем. В будущем России. Я осознавал, что то, что я вижу в Польше, скоро будет привычной картиной на Родине, что нас ждут такие же экономические процессы...

Столики с продаваемыми аудиокассетами располагались в Варшаве на таком расстоянии друг от друга, чтобы не мешать зазывающим магнитофонам крутить хиты продаж. Там, где затихал звук от одного магнитофона, сразу же нарастал звук от следующего. Магнитофоны на этих столиках были дублями, то есть двухкассетные, так что пока играет одна дека, другая перематывает хит на начало. Этот же самый хит. Обычно на кассетах самая привлекательная мелодия-песня именно в начале кассеты. Так что гулял я по Варшаве голодный, но под музыку. Всякую разную. А однажды вся Варшава жила под одну и ту же мелодию. Видно, во все точки продаж одновременно поступили одни и те же кассеты с записью Эннио Морриконе. Красивая мелодия со скрипочкой - первая композиция на кассете. Я тогда ещё не знал и ещё не скоро узнаю, что она называется Chi Mai. И вот, гуляя целый день по Варшаве, я целый день слышал эту одну и ту же красивую мелодию. Романтично. Люди, вылезая из общественного транспорта и заслышав звуки скрипки, останавливались у столиков, откуда звучала музыка, и, постояв-послушав немного, покупали эту новинку. Покупали почти все останавливающиеся. Один я, без денег даже на кассету, не приобрёл этой записи. Романтика под Морриконе продолжалась два дня, когда казалось, как будто его мелодия зацепилась за "зуб Сталина" и кружится вокруг него как грампластинка ("зуб Сталина" - это сталинская высотка в центре Варшавы как в Москве), затем снова в музыке со всех столов начался разнобой.

* * * (Звёздочки ╧26)

Вернулся я из Польши похудевшим перед ноябрьскими праздниками. Сразу после них случилось следующее. К дяде Саше на улице прибился щенок неизвестной породы, но точно породистый, так как беспородному вряд ли бы стали купировать хвост. Щенок был настолько маленький, что для таких не шилось шлеек, охватывающих шею и грудь, и, видно поэтому, он гулял с прежними хозяевами без поводка и отбился от них. Но ему, маленькому, хватило ума (или это на самом деле сработал инстинкт самосохранения) пристать к людям, ибо ему на улице было холодно и он замерзал, будучи гладкошёрстным-короткошёрстным. Дядя Саша взял его, малышку, на руки и принёс к себе домой. А вспомнив, что у нас недавно сдохла Майра, привёз щенка к нам на Сапёрный. Нам он сразу понравился. Щенок оказался девочкой, и уж точно не походил на предыдущую нашу собаку. На стене в родительской спальне висел портрет Моны Лизы, купленная когда-то мной репродукция, и мне в голову сразу пришло имя, которое подошло бы щенку: Мона. За её взгляд и улыбку-она улыбалась (собаки ведь умеют улыбаться). Хочу отметить, что сдохни Майра на месяц-полтора-два позже, то мы бы уже не обзавелись новой собакой: идея взять щенка заглохла бы, ибо содержание собаки - ответственное дело: её ведь кормить надо, а с декабря 1990 года всё в Ленинграде станет по талонам, дающимся на людей, а не на собак. Так что Моне повезло, что она нашлась в ноябре, а не декабре 1990 года, и что она - маленькая собачка. По щенку было видно, что он сильно не вырастит, так как Монины лапы были тоненькими, не как у щенков собак крупных пород, у которых (у щенков) лапы крепкие. Моне повезёт прожить в нашей семье долгую жизнь - она сдохнет аж в 2006 году. А порода Моны долгие годы не будет установлена. Только в середине девяностых, когда в продаже появятся толстенные энциклопедии пород собак, мной будет установлена её порода - манчестерский терьер, или просто Манчестер, очень редкая у нас в стране порода, не то, что в Англии.

* * * (Звёздочки ╧27)

За время моего отсутствия в "Холодильном" институте из-за поездки в Польшу лекторы продвинулись в изложении материала дальше. Есть такой сложный предмет сопромат. Я всего-то пропустил по нему пару лекций, но мне казалось, что я отстал на целую вечность. А тут ещё задали какое-то задание на дом по этому предмету. Я растерялся, не зная, что делать. В учебнике как-то всё непонятно написано, и слишком много надо было прочесть, а о таком способе получения знаний как ходить на консультации к преподавателю я как-то и не догадывался - не научили, не говорили, что такое возможно. Короче, я был в полной растерянности.

В декабре 1990 года в Ленинграде всё стало по талонам, даже колбаса. Так вот, мне не думалось об учёбе, а думалось о колбасе. Мать готовила на всю семью, и я не чувствовал себя в праве попросить добавки. Да её и не было. Да и своё положение в семье, будучи уже большой, я осознавал. Так что, я считал себя лишённым всякого морального права требовать чего-то для себя. А мать относилась ко мне, типа: покормила - свободен.

Сестра Полина уже окончила школу и пошла учиться так же как и я не в Горный, а по уму. По уму оказалось в медицинском училище, и училась она на акушерку. Им, учащимся, выдавали иностранную гуманитарную помощь - коробку с разными продуктами несколько раз. Одна коробка - рацион продуктов натовского солдата на сутки.

В это время отношения между моими родителями совсем остыли. Нет, скандалов не было, но чувствовался холод. Между ними. Всё правильно: второй ребёнок, то есть Полина, вырос, теперь можно и разводиться им.

Что делать? Мне в этой сложившейся ситуации. Что делать? Что делать? Напряжённо работал мой мозг. И вот он придумал следующее: сбежать из дома. Но куда? Не просто же на улицу. Долго над этим я не думал. Ответ пришёл почти сразу: в армию. Да, пусть родители кормят только мою сестру Полину, а я это сложное голодное время пережду-пересижу в армии, там то, наверное, не голодают, всё-таки же это армия. И не боюсь я теперь, что могут послать в горячие точки. Пусть будет горячо там - от холода дома, холода во взаимоотношениях родителей, противно. Авось не убьют, не всех же убивают, большинство ведь возвращается домой живыми. И я чувствовал, что в стране идут разрушительные процессы, становится всё хуже и хуже. Так, может быть, за время моего отсутствия дома, то есть пока я в армии, кризис пройдёт низшую точку, и начнётся подъём. Подъём разваливающейся сейчас страны. То есть следует переждать, пока всё "устаканится" само собой. Чувство, что что-то должно произойти со страной меня охватило и пугало. Пугало больше, чем армия.

Справедливости ради следует отметить, что такой фактор страха перед армией как дедовщина меня не пугал. Я просто не знал об этом явлении. По телевизору об этом тогда ещё не говорилось, и друзей-приятелей, отслуживших в армии, у меня не было. Так что об армии у меня в голове сложилось несколько идиллистическое представление.

А о каких точках я мыслил, что они горячие? Не задолго до этого произошли события в Фергане, а теперь громыхало в Карабахе. И теперь я осознал виденное мной в Кузнечном летом 1982 года - траурную процессию через весь посёлок с гробом погибшего в Афганистане нашего воина-интернационалиста.