Судьба разведчика: Книга воспоминаний

Для меня поездка с Андерсеном была приятным напоминанием о Норвегии и близким знакомством с жизнью собственного народа. Обозначилось улучшение материального благосостояния людей. Нехватка товаров народного потребления, которая стала острой позже, в то время еще была не столь заметной. В некоторых отраслях, напротив, были даже проблемы с перепроизводством, например сливочного масла. Быстрыми темпами шло жилищное строительство. Пусть качество «хрущевок» было не очень высоким, но многие семьи впервые смогли получить отдельные квартиры с удобствами.

Иными словами, это было время, когда советские люди смотрели в будущее с оптимизмом и уверенностью. Не все, разумеется, было прекрасно и радовало, но сравнение с прошлым обнадеживало. Борьба с политическим инакомыслием, которая якобы имела в конце 50 — начале 60-х годов гигантские масштабы, на деле вылилась в несколько судебных процессов над диссидентами. Может быть, эта проблема была бы меньшей, если бы размежевание со сталинизмом в 1956 году не повлекло за собой непредвиденные последствия. У многих горькая правда о том, во что они безоговорочно верили, развенчание обожествленного Сталина, с именем которого шли в бой в годы войны, вызвали шок и разочарование. Если все, что было до 1956 года, оказалось не таким безоговорочно правильным и законным, то где гарантия, что новые руководители страны будут действовать безошибочно? Такая утрата веры в руководство страны и скептицизм стали для некоторых наших соотечественников жизненным кредо и основанием для отвержения абсолютно всего в советском обществе, вплоть до эмиграции, и борьбы против него. Теперь, после разрушения Советского Союза, некоторые диссиденты, не ладившие с властями, выражают сожаление по поводу своих прежних действий. Если бы мы знали, к чему придем, от наших выступлений и деятельности нужно было бы отказаться, считают они. Другая часть общества и членов партии не поддерживала осуждение Сталина, по-прежнему видя в нем лидера, создавшего и защитившего великое социалистическое государство.

Для лучшего понимания того, насколько сложно найти историческую правду, стоит сослаться на Уинстона Черчилля, который уже после разоблачения культа личности заявил в палате лордов в 1959 году (в день 80-летия Сталина), что тот «был гениальным полководцем, обладавшим необыкновенной энергией, знаниями и несгибаемой волей. Он был жестким и беспощадным в словах и делах. Даже мне при всем опыте работы с английским парламентом трудно было возражать ему. Он был уникальным государственным деятелем… в силу своего глубокого, логичного и продуманного понимания истории, хозяином положения в критические моменты жизни своей страны, который никогда не предавался иллюзиям. Даже нас, которых он открыто называл империалистами, Сталин побудил к совместной борьбе с империалистами. Он принял Россию в разрухе, а оставил после себя страну, обладающую атомным оружием». Речь Черчилля широко освещалась средствами массовой информации на Западе. В Советском Союзе тогда она не была опубликована.

Думаю, что для цельного понимания настроений в обществе после XX съезда КПСС нужно учитывать всю сложность оценки роли Сталина в истории, которая до сих пор будоражит наше общество.

В конце лета 1959 года ко мне на работу в МИД позвонил человек, которого я раньше не знал. Он представился полковником КГБ и сказал, что хотел бы со мной поговорить. Стояла великолепная погода, и мы решили пройтись по парку. Полковник был хорошо информирован обо мне и без всякого предисловия предложил подумать о переходе на службу в политическую разведку.

Для меня это было полной неожиданностью. До этого с КГБ как ведомством у меня не было никаких контактов, и о разведке я имел весьма смутное представление. С другой стороны, предложение вызвало у меня любопытство. Я попросил неделю на обдумывание. На этом мы и остановились. Сотрудник КГБ дал понять, что о состоявшемся разговоре и предложении не следует никому говорить. Но своего непосредственного начальника, заведующего отделом Скандинавских стран МИД СССР Константина Константиновича Родионова, который, очевидно, уже был проинформирован, я не мог обойти.

«Я советовал бы вам согласиться и с удовольствием рекомендую вас, — сказал он. — Полагаю, что на этой службе вас ждет большое будущее». Вместе с тем Родионов подчеркнул, что выбор целиком и полностью остается за мной.

Выбор был непростым. Мне, по должности третьему секретарю министерства, было 29 лет. Работа складывалась у меня неплохо, и просматривалась перспектива продвижения по дипломатической линии. Мне приходилось заниматься различными делами: готовить записки и ноты, переводить и вести переговоры, поддерживать контакты с культурными и политическими учреждениями у нас в стране и за рубежом, участвовать в аналитической работе государственного уровня. Я работал уже довольно уверенно и чувствовал в себе силы и способности сделать больше. Зачем все бросать и начинать заново?

Вместе с тем работа во внешней разведке манила романтикой и престижем. В годы Отечественной войны вклад разведчиков в победу над фашизмом был окружен ореолом славы. Многие из них стали национальными героями. Они написали захватывающие мемуары. Появился ряд прекрасных кинофильмов, в которых прототипами героев-разведчиков являлись реальные люди. В МИД мне как-то попал в руки закрытый документ КГБ, затрагивавший проблему, которой занимались и мы. Нельзя было не обратить внимания на высокий уровень анализа, точность формулировок и профессионализм исполнителей. Короче, материал произвел на меня сильное впечатление.

В дипломатии есть черты, которые существенно отличают ее от разведки. Дипломат всегда является официальным лицом и представителем своей страны как дома, так и за рубежом. В МИД существует негласный кодекс, протокольные формы общения, предписывающие, с кем встречаться и как себя вести. Нельзя свободно высказывать личную точку зрения, не совпадающую с официальной политической линией страны. Мне подумалось, что в разведывательной службе можно проявить большую самостоятельность и инициативу. Ведь задача разведки и состоит в том, чтобы устанавливать контакты и добывать нужные государству сведения, которые невозможно получить иным путем.

В разведку не просятся, туда отбирают. Для кандидата на службу в это подразделение КГБ это большая ответственность и огромная честь.

Я ответил согласием. Последовало соответствующее решение ЦК КПСС. Такова была практика.

Примерно через неделю меня вызвал К.К. Родионов и попросил подготовить проект записки в ЦК о перспективах создания безъядерной зоны на Севере Европы. Я напомнил ему, что уже начал готовить дела к сдаче и времени для выполнения новых поручений по сути не осталось.

«Действительно, это я как-то упустил, — говорит Родионов и задумывается. — Послушайте, а что если вам задержаться здесь еще на годик?»

Ссылаюсь на то, что решение ЦК уже принято.

Но Родионов был не лыком шит и имел вес. Он, заведующий отделом, не являлся карьерным дипломатом, будучи по образованию морским офицером. Во время войны, неплохо разбираясь в вопросах морского права, выезжал в составе советской делегации на переговоры о создании ООН. Однажды, перед поездкой Родионова на очередной раунд переговоров в качестве руководителя делегации, Сталин узнал, что он всего лишь капитан первого ранга.

«Кто возглавляет американскую делегацию?» — поинтересовался Сталин. Ему ответили: контр-адмирал. Сталин посчитал, что уровень нашего представителя должен быть не ниже, и удивленный Родионов сразу по прибытии в посольство в Вашингтоне узнал, что ему присвоено адмиральское звание. Впоследствии он стал послом в Швеции. С 1956 года заведовал отделом МИД и сохранил влиятельные связи.

Не знаю, как Родионову это удалось, но мой переход в разведку был отсрочен на год. Поэтому вместо начала службы в разведке я вернулся к нотам и заявлениям. Много внимания было уделено с моей стороны и подготовке мероприятий в связи с 15-летием освобождения советскими войсками Северной Норвегии (Финнмарк). Это поручение было приятным.