Цыпленок и ястреб

— Дульные вспышки на три часа! — абсолютно бесполезное сообщение: нет позывного — нет и позиции.

Приближаясь к передней линии деревьев, Шейкер дал команду „Подрыв“, чтобы мы сбросили скорость перед посадкой.

— Белый-2, под обстрелом справа! — голос Коннорса перекрыл треск его пулемета.

В любой момент могло стать жарко. Я уже проверил броневую панель. Она была полностью выдвинута, и все же я чувствовал себя голым. Я слегка прикасался к управлению, чувствуя быстрые движения Лиза. Какого хуя нам не дали броневые нагрудники?

Когда наш правый стрелок открыл огонь, я попытался не задрожать. Я вглядывался в проносящиеся деревья и поляны, надеясь, что увижу врагов. Если я замечу их первым, то смогу дать указания стрелку. Наверное. В голове пронеслась мысль: как только вернемся, попрошу о переводе на ганшипы. Они хотя бы могут стрелять в ответ.

Кто-то впереди слишком сильно сбросил скорость на посадке и нам пришлось остановиться еще резче, чтобы не врезаться. Я чувствовал себя, словно муха, влипшая в патоку, когда сверху опускается мухобойка. Справа от нас проскочил ганшип, из его пулеметов вылетали облачка дыма. Сапоги с зоны высадки орали по радио, что их обстреливают. Я быстро глянул на Лиза, но не увидел его лица. Зона была прямо перед нами. Мы пересекали последнюю сотню ярдов перед поляной, а Лиз почему-то начал рыскать, виляя хвостом.

— Вижу одного! — объявил стрелок с моей стороны. Его пулемет оглушительно загрохотал.

— Загасил! — он почти визжал. — Загасил его!

— Оранжевый-4, чарли на три часа, — это сообщение Лиза могло помочь красному звену, которое шло позади нас.

— Сэр, я его загасил!

— Смотреть в оба! — орал я. — В оба, блядь, смотреть!

Слики пошлепались на землю, „сапоги“ рванулись к ним из укрытия и принялись запрыгивать на борт. Красный-4, последняя машина, объявил, что приняты все. Шейкер дал знать, что понял, взлетев немедленно. Он слегка повернул влево, следуя по тому же пути, что и два последних раза. Прежде чем мы с Лизом пересекли переднюю линию деревьев, с вертолета в звене Шейкера сообщили об обстреле. Лиз взял круче влево и срезал угол в том развороте, что проделал Шейкер. Он вновь начал вилять хвостом, и, к тому же, летел ниже, чем все остальные. В кронах деревьев. Как только каждое звено проскакивало эту линию, я слышал доклады об обстреле или попаданиях. (Под попаданиями понимались, ясное дело, пули, действительно попадающие в вертолет. Вспышки, облачка дыма или чарли, занявшие позицию, проходили по категории „обстрел“).

Мы промчались между деревьев примерно милю, прежде чем начали подниматься на безопасную высоту. Теперь стало тихо. Я ссутулился в кресле.

— Раненые есть? — запросил Шейкер.

Никто не ответил. Наши машины получили всего несколько неопасных попаданий. У Деккера одна пуля прошла через лопасть. У Нэйта было прострелено стекло кабины. Еще одному нашему пилоту, капитану Шерману, пуля попала в бронеспинку. От удара у него перехватило дыхание, но броня остановила пулю. Я видел вмятину, которая там осталась. Бронеспинка сработала. Вот если бы еще и спереди что-то было. Хороший броневой шлем тоже оказался бы не лишним.

— Как насчет билета домой? — сказал Реслер, когда мы перешучивались в грузовике. — Там-то пули точно не достанут.

Коннорс, наконец зафиксировав винты, заполз в грузовик:

— Если кто расскажет, что у меня было с лопастями — на следующей проверке поставлю „неуд“.

Глава 4

Долина Счастливая

Американцы — большие дети. Посидите с ними полчаса за бутылкой виски, будьте приветливы — и вы уговорите их почти на что угодно.Нгуен Као Ки ^[14], июль 1965

Октябрь 1965

Дождь не переставал уже полчаса, и Коннорс решил сполоснуться. Я видел, как его волосатая жопа замаячила в двери палатки уоррентов. С собой он взял боевой шлем и кусок мыла.

— О-о, вот это жизнь! — вопил Коннорс снаружи. — То, что надо. Чистота! Чистота! Чистота! Хоть бы кто-нибудь из вас, вонючек, понял, блин, мой тонкий намек!

И он нечленораздельно завыл какую-то песню.

Голый Банджо вышел наружу.

— А вот и первая вонючка! — приветствовал его Коннорс. — Добро пожаловать, мисс. Можете положить свой шлем вот сюда.

— О, благодарю вас, — пропищал Банджо фальцетом.

Выбежал Кайзер, потом Райкер, потом Нэйт, а следом и несколько офицеров из соседней палатки. Вскоре почти вся рота была снаружи, принимая дождевой душ.

И даже я, вопреки всякому здравому смыслу. Когда мы попробовали такое в последний раз, дождь перестал, стоило мне намылиться. Вместе со мной попались и другие. Мы ждали, стоя в грязи, когда дождь пойдет снова, а мыло стягивало нам кожу. Так и не пошел.

Сейчас три десятка человек валяли дурака перед длинным самодельным умывальником — доски, на которых стояли шлемы, собирающие воду, на тот случай, если дождь прекратится.

— Это мой болт, и я его мою так часто и быстро, как сам захочу! — орал кто-то.

— А я никогда! — жеманился Банджо. — Разве ты не знаешь, что это вредно?

— Да нафиг, я все равно ладони брею с четырнадцати лет.

Шел обычный балаган: шутки про "береги жопу, когда наклоняешься", войны за кусок мыла, падения в грязь с последующим ополаскиванием. Было здорово — впервые за месяц. И мы вымылись.

Мы продолжали находить пропавшие контейнеры. Было найдено большинство палаток. Уорренты разделились: теперь в одной палатке жили девять человек — наконец-то мы приобщились к роскоши. Пятеро из нас — Лиз, Кайзер, Райкер, Реслер и я получили по восемь футов личного пространства. Нэйт, Готлер, Коннорс и Банджо по целых десять. Эта палатка была уже постоянным жильем.

Мы решили устроить в ней дощатый пол и провести электричество. Четверо из нас отправились в город, чтобы купить доски для пола и все, что нужно для электрического освещения. Я отвечал за провода и лампы дневного света, потому что соврал, будто знаю, как тянуть проводку. Мне просто хотелось в город.

Наш грузовик пересек южный КПП дивизии; часовой указал нам на человека, висящего на флагштоке. Вчера мы уже слышали про этот случай.

— Местные власти поймали его с американскими припасами. Кавалерия его повесила. Будет урок.

Голова человека свесилась набок, петля врезалась ему в шею. Мы ехали дальше, он медленно поворачивался, становясь меньше.

— Ничего так урок, а, Гэри? — сказал я Реслеру, сидевшему напротив меня в кузове.

— Ага, — ответил он. — Думаю, воровать больше не будет.

Мы въехали в город. Я и Реслер выпрыгнули, Лиз и Нэйт поехали дальше, чтобы припарковать грузовик. Предполагалось, что они займутся досками, а мы с Гэри пойдем покупать всякое электрическое. Но сначала мы решили немного погулять. Мы не были здесь несколько недель и место здорово изменилось.

Дряхлый пыльный Анкхе превратился в бурлящий армейский городок. Везде были бары, осаждаемые сотнями солдат. Улицы кишмя кишели торговцами.

Мы прошли мимо девочки, которая несла ребенка в заплечной сумке. Я заметил, как она подходит к разным солдатам, но пока мы не поравнялись с ней, не понимал, что ей надо. Сначала она просила деньги, потом совала ребенка покупателю, пока не становилось ясно, что она хочет его продать. Я, наконец, понял это и пошел к ней.

— Что такое? — спросил Гэри.

— Глазам не верю. Она хочет продать ребенка!

— Кто? — Гэри не заметил ее, но когда увидел, куда я направляюсь, сказал: — А.

И пошел следом.

Девочке было двенадцать-тринадцать лет. Я начал было говорить ей, что делать так, как делает она — неправильно, но вдруг увидел, что с ребенком было что-то не так. По щелкам его глаз ползала мошкара. Глаза не мигали. Я потянулся, и когда прикоснулся к его бледной, холодной щечке, в ту же секунду понял, что узнал что-то, чего знать не хотел.

— Зачем ей продавать мертвого ребенка? — спросил Гэри.