Как перед Богом

Люсю я всегда вспоминаю с большой благодарностью, потому что считаю, что за короткий период нашей совместной жизни я получил от нее много хорошего. Гурченко — человек талантливый и, как женщина, извините за подробности, не похожа ни на кого. Она индивидуальна во всем… Но невозможно было нам вместе находиться, потому что, кроме влечения, кроме любви, существует жизнь. К тому времени мои мама, отец и сестра переехали в Москву и жили в моей квартире на проспекте Мира, а я — у Люси. Она никак не хотела общаться с моими родителями. Конечно, не это послужило главной причиной развода. Думаю, были бы у нас общие творческие интересы или совместные дети (у нее уже была дочь Маша, очаровательная девочка), то… А так, она уезжала на съемки, я — на гастроли. "Добрые люди" доносили о каких-то дорожных приключениях, увлечениях, романах. Это вызывало раздражение с обеих сторон. Но если абстрагироваться от каких-то жизненных мелочей, то по большому счету я очень благодарен судьбе за то, что по ней так широко прошла личность Людмилы Марковны.

Мы с ней, к сожалению, до сих пор не общаемся. Не по моей вине. Я готов был поддерживать интеллигентные отношения, но не нашел понимания. Я продолжаю тупо кланяться при встречах, мне не отвечают. Однажды это вызвало бурную реакцию: "Ненавижу!" "Значит, любишь…" — повернулся и пошел…

А вообще я не безгрешен. Я человек вспыльчивый, часто оскорблял людей. Женился я трижды и разводился некрасиво… У Гамзатова есть строки: "Обижал я тех, кого любил. Милая, прости мне прегрешенья…"

ТАЙНА ЖЕНЫ

23 октября 2002 года террористы захватили заложников в Театральном центре на Дубровке. С боевиками-смертниками невозможно было договориться, но несколько человек попытались сделать это. Среди них первым был Иосиф Кобзон, который вывел из здания группу детей и беременную женщину. Семья артиста, как и все, не отходила от телевизоров, боясь даже подумать, чем все это может закончиться. И только жена певца Неля не в состоянии была следить за происходящим. Она просто ждала… Вспоминая, как это было, начну с рассказа о ней, о Неле Кобзон.

Бывают женщины, про которых говорят: она уже немолодая, но какая красивая! Такие женщины красивы всегда. Как в природе не только весна, но и зима может быть такой, что глаз не оторвешь, так и женщина — лучшее ее творение — в любом возрасте быть может прекрасной. Примером — Нинон де Ланкло, пушкинская Натали или Галина Вишневская… Много женщин. Но мало, о ком хотел написать.

…Она, кажется, делала все, чтобы скрывать свою красоту. Ее повседневная одежда нередко напоминала кримпленовые изделия середины 70-х. Обувь нередко была невыразительна или казалась не идущей ей, а может быть, даже очень несовременной. Бывало, очень задумчивая, двигалась она напряженно и, несколько наклонившись вперед. Но как преображалась она, стоило ей заняться делом. Мигом исчезало все, что делало ее незаметной, и, словно вырвавшись из-под этой напускной непривлекательности, открывалась редкая красота. Откуда ни возьмись, появлялись другие одежды, и она становилась не то, что достойной, а быть может, своими нарядами даже превосходила одетого всегда по-новому и с аристократическим вкусом супруга. Обнаруживалась классическая женщина.

…Итак, я видел ее в деле, когда организовывала она театрализованный тысяче людный юбилей своего именитого мужа. Ее спокойный, хорошо поставленный, умеющий властвовать голос распоряжался точно, расчетливо, без суеты. А потом, когда была она хозяйкой двух столичных приемов высшего разряда, увидел я повелительницу вечеров богемы, увидел ночное солнце Москвы перед очередью желавших засвидетельствовать ей свое почтение. Ее улыбка очаровывала и раскрепощала. При ней не было надобности рисоваться.

Встречаясь даже со знаменитостями первой величины, я еще никогда не писал таких слов.

С каким восторгом писал о Чуриковой и Пугачевой! Они тоже прекрасны, но эта женщина прекрасна именно своей красотой. И хотя неумолимое время берет свое, она все равно прекрасна.

Наблюдая за ней, думал: красота ее не знала или почти не знала соперниц. По прошествии нескольких дней вдруг стало очевидным, почему такой модный художник, как Никас Сафронов сказал мне: "Когда я очнулся после автокатастрофы, первое, что пришло в голову, это была мысль нарисовать Нелю. Я понял, что не имею права умереть, не сделав это. Я, дорогой элитный мастер, еще бы и заплатил, только бы Бог дал мне возможность сделать ее портрет". Это сказал Никас. Он сказал о ее красоте, а я хочу сказать о ее умении создавать красоту.

Где я только не был! Чего только не видел! Но таких роскошных, до мелочей отделанных комнат, как у Нели, не встречал. Помню, как поразила меня в Париже зеркально-малахитовая гостиная любовницы. Де Голля, а потом в гостях у князя Морузи, из-за прапрадеда которого, говорят, Россия вступила в войну с Наполеоном, на меня произвел впечатление русский царский стиль. Было ощущение, что князь просто выкрал часть Эрмитажа и поместил его в своем доме. Теперь немало людей имеют большие деньги, но распорядиться ими, чтобы все ценное объединялось в одно целое так, чтобы составляло красоту, могут немногие. Неля может. Мои глаза видели размах и убранство владений европейских миллионеров. Однако мало что из виденного способно сравниться с гостиной Нели Кобзон. Кажется, все самое добротное, дорогое и красивое из лучших магазинов видавшей виды Европы, естественно собралось в комнатах этой неожиданной, живущей контрастами женщины-аристократки. Быть рядом с нею почел бы за честь любой знающий себе цену мужчина.

Законодательница столичных вечеров, словно только что сошедшая со своего трона, она сказала мне: "Ах, Николай, пойдемте, я покажу вам нашу квартиру". Она сказала именно так, хотя в тот перегруженный встречами вечер ей больше бы подошло сказать: "Ах, Николай, и откуда вы свалились на мою голову?" Но она сказала то, что сказала. И мы отправились в экскурсию по будущему музею с красноречивым названием "Квартира И. Д. Кобзона". Однако мне больше хотелось слушать и смотреть не то, что сделали лучшие мастера мира, а то, что появилось на свет благодаря маме и папе Нелички Дризиной. Так звали ее до замужества.

…20-летней девчонкой, красивая и неожиданная, как ранняя весна, попала она из белых ночей Ленинграда в самое варево модных в ту пору московских салонов и… как первая майская гроза всегда производит впечатление ночной молнией на все небо, она его не оставила равнодушным. Сразу с ним произошло то, что на столичном жаргоне называли тогда словом "запал"… Он "запал" на нее. И "запал", как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Так она стала Нелей Иосифа… Я знаю, что пишу, ибо я, как мало кто, видел и знал по-настоящему красивых женщин.

- Давайте, я буду кормить вас сама, — сказала она, — а то… у нашей молодой работницы вдруг все начнет валиться из рук при виде такого мужчины, — произнесла комплимент ироничная Неля. И тут же распрямилась, как птица расправила крылья, глаза заискрились, улыбка засветилась, и она начала почти летать, накрывая на стол.

- Ну что Вы, я пришел сюда не кушать, а слушать… Вас, — отвечал я. — Но, если, чтобы услышать Ваш рассказ, придется что-то съесть, я готов жертвовать фигурой.

Неля вся набегу… То — то, то — это. И все нужно. И все сейчас. И немедленно. Вдруг говорит: "С минуты на минуту будет художник, чтобы продолжить мой портрет, а я так сегодня набегалась и так устала, что лица на мне нет". Я взглядываю на нее. И вправду: сегодня она бледна больше обычного. Раздается звонок. Это значит, что художник уже пришел и ждет в гостиной. Мы находимся в столовой. И вдруг она говорит: "Послушайте! Я не знаю, что мне делать. Я не могу выйти к нему в таком виде. Вы не обидитесь… если я прямо здесь слегка наведу румянец? Потому что в другие комнаты отсюда не попасть так, чтобы не пройти мимо гостиной… и не испортить настрой ждущему там художнику".