Патриарх Филарет. Тень за троном

Строго говоря, мы не знаем в точности ни единого факта жизни Филарета Никитича в последние месяцы власти Годуновых и весь год царствования первого Лжедмитрия, то есть в период с весны 1605 по лето 1606 г. Это никоим образом не мешает историкам (за исключением редких учёных уровня Костомарова) развлекать читателей выдуманными переживаниями Филарета при дворе Лжедмитрия и наукообразными рассуждениями, "что тут он как будто изменил самому себе и, уж во всяком случае, пребывал в каком-то неестественном для себя состоянии" [41].

Приписывать историческому персонажу своё новейшее отношение к давно ушедшим событиям и лицам учёным необходимо, чтобы скрыть нерешённость главной задачи исследования: выявления всей цепочки причин и следствий, всей системы отношений, объясняющих поведение исторических деятелей.

Между тем и в отсутствии достоверных фактов есть своя прелесть, и нерешенные загадки — одна из обаятельных сторон подлинной истории. Важно только определиться, что тобой движет: искреннее любопытство или желание любой ценой оставить отпечаток, — увы, не непосредственно на скрижалях истории, но на страницах типографского текста (понимание этой разницы и делает историков столь раздражительными).

Поставление Филарета Никитича в митрополиты Ростовские и Ярославские (третью церковную степень после патриарха Московского и митрополита Новгородского) современники и ближайшие потомки относили ко времени после смерти царя Бориса (Троицкий келарь Авраамий Палицын, князь Семён Иванович Шаховской и др.). То есть, по предположению историков, к началу царствования Лжедмитрия, хотя речь могла идти и о более позднем времени, поскольку некоторые современники пишут о поставлении Филарета на митрополию при Василии Шуйском. Версии эти непротиворечивы: "после Бориса" вполне может означать "при царе Василии".

Василий Иванович Шуйский. Парсуна

Попытки установить время поставления по лицу, посвятившему Филарета в сан, также упираются в разноречие источников. По "Хронографу Русскому", уговаривал Романова Освященный собор русских архиереев, что можно рассматривать как намёк на время межпатриаршества. Первое из них, при Лжедмитрии, было кратким: после низвержения патриарха Иова (фактически в начале июня 1605 г., формально 21 июня) и до поставления Игнатия (избран 21-го, хиротонисан 24 июня). Второе межпатриаршество, при Василии Шуйском, длилось дольше: от низвержения Игнатия 18 мая до поставления Гермогена 3 июля 1606 г. Однако "умолять" Филарета Освященный собор мог и при патриархе, если это вообще не чисто риторическая фигура.

Сообщение о посвящении Филарета митрополитом Новгородским Исидором на первый взгляд ведёт нас к первому межпатриаршеству, тогда как указание на патриарха Гермогена, очевидно, ложно — тот был поставлен на патриаршество уже после того, как митрополит Филарет официально действовал при царе Василии Шуйском. Однако о каком всё-таки межпатриаршестве речь: между Иовом и Игнатием или между Игнатием и Гермогеном?

О поставлении Филарета на митрополию патриархом Игнатием ни один источник не говорит, что не мешает все последние столетия делать это историкам, включая даже Н.И. Костомарова. Перешагнуть через источник заставляли представления о деятельности на престоле Лжедмитрия I, милостивого ко всем, попавшим в опалу при Годунове, и в особенности к своим "родственникам" [42].

Действительно, свою "мать" — царицу-инокиню Марфу (в девичестве Марию Фёдоровну Нагую, вдову Ивана Грозного) — "царь Дмитрий Иванович" торжественно принял в Москве перед своей коронацией, состоявшейся 30 июля 1605 г. Его "брат" Иван Никитич Романов Каша еще до 1 сентября стал боярином. Вскоре (до 1 сентября 1606 г.) боярином стал и князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский, муж Анастасии Никитичны Романовой [43], хотя поженились они, видимо, позже.

Последних, однако, не возвращали из ссылки при Лжедмитрии. Романов Каша ещё Борисом Годуновым был переведён из Пелыма в Нижний Новгород, а затем в Москву. Воевода Лыков-Оболенский ссылку не отбывал и перешёл на сторону Лжедмитрия со своими ратниками. Поэтическим вымыслом Н.М. Карамзина является и сообщение о переезде жены Филарета, инокини Марфы, и его сына Михаила в Ростовскую епархию при Лжедмитрии. Сам Филарет не приезжал при Лжедмитрии в Ростовскую епархию, и родственники его, жившие с юным Михаилом Фёдоровичем в селе Клин Юрьево-Польского уезда (Марфа Никитична с детьми, Анастасия Никитична, Татьяна Фёдоровна и др.), по признанию историков, были всего лишь освобождены Лжедмитрием I из-под надзора.

"Возвращение" Филарета ко двору позволяло историкам заполнить вакансию митрополита Ростовского и Ярославского, заседавшего, согласно документам Лжедмитрия I, в царском "совете духовных и светских персон", участвовавшего в приёме иноземных послов и в царском венчании Марины Мнишек [44]. Историки исходили из того, что Филарет занял место удалившегося на покой в Троице-Сергиев монастырь митрополита Кирилла Завидова 30 июня 1605 г. Однако и эта дата не подтверждена источниками. Она сама появилась, скорее всего, в результате привязки поставления Филарета к царскому венчанию Лжедмнтрия.

Как видим, Филарет был поставлен историками на Ростовскую митрополию исходя из представлений о "родственных" мотивах Лжедмитрия I, что позволило затем живописать душевные переживания Фёдора Никитича, оказавшегося якобы перед сложными моральными проблемами. Легко заметить, что вымышленные проблемы были бы более сложны, а поведение Филарета — значительно оригинальнее, если бы он отказался сотрудничать с Лжедмитрисм I. Или если бы самозванец попросту "забыл" своего бывшего хозяина в ссылке — ведь, но версии патриарха Иова, он был Гришкой Отрепьевым, беглым холопом Романова [45]. Но историки, как справедливо заметил профессиональный историк и писатель Анатоль Франс, "переписывают друг друга… Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение".

Сделать ошибку, присоединившись к общему мнению (поправляя его, для порядка, в мелочах), очень легко, приятно и прибыльно. Хорошим способом избежать заблуждения было бы наглядное представление об обстановке описываемого события, тем более что документы о Смуте частенько это позволяют. Вот, например, свадебный пир Лжедмитрия и Марины Мнишек. По совершенно достоверной разрядной записи, за столами чинно сидит вся родовитая знать, предоставляя будущим историкам заботиться о "морально-этической оценке такого сотрудничества с самозванцем".

"В отцово место" — первый по знатности князь Фёдор Иванович Мстиславский. Тысяцким на свадьбе — Василий Иванович Шуйский, уже продумавший свой план цареубийства и захвата престола. Между тем честнейший князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, заслуженный герой русской истории [46], с мечом наголо охраняет новобрачных, а выдающийся впоследствии боец с интервентами князь Дмитрий Михайлович Пожарский пирует за столом… у поляков! [47]

Все тут, кроме Романовых: нет ни пожалованного Лжедмитрием в бояре Ивана Каши, ни женщин (другие дамы перечислены), ни, разумеется, Филарета (хотя бы под титлом митрополита Ростовского). Двоюродные, "стрыйные" братья и сёстры жениха, в отличие от прочей "родни", полностью отсутствуют.

Это обстоятельство делает не столь уж неожиданными приведённые недавно Я.Г. Солодкиным данные, что "в начале 1606 г., т. е. уже при Лжедмитрии I, Филарет был троицким соборным старцем, вторым лицом в монастыре после архимандрита Иоасафа" [48]. Учёный, правда, не захотел вызвать "всеобщее недоверие, презрение и отвращение" и поспешил (уже без всяких оснований) оговориться, будто "вскоре по распоряжению самозванца Филарета посвятили в сан митрополита".