Приключения инженера<br />Роман

У меня обширные планы на будущее. Одна ясновидящая дама, ковыряясь в огороде, спросила, не боюсь ли я узнать, когда умру. Я удивился — чего бояться? Наоборот, можно будет рационально построить планы. Она зажмурилась и сообщила мне, что умру я в возрасте 98 лет. Я сказал, что меня такой срок вполне устраивает.

— Ой! — сказала она. — Я ошиблась! Вы умрете в возрасте 98,5 лет.

Потом я выяснил, что точно в это время в Землю может вмазаться крупный метеорит, так что, если это случится, помирать я буду не в одиночестве, а в составе некоторого коллектива.

Ну, вот, доложив о моем текущем состоянии, я могу теперь перейти к повествованию о своей прошлой жизни.

* * *

Я родился в славном городе Ленинграде в июне 1930 года.

Мой отец Аким Григорьевич Ацюковский, уроженец еврейского местечка на Украине, в 16 лет ушел из дома в Красную армию и прослужил в ней три года. Он рассказывал мне, что его начальником была молодая женщина, политрук, которую боялась вся армия. От этой дамы отец сбежал уже после окончания Гражданской войны в 22 году, сдав экзамены в институт. Потом он стал инженером-строителем. Уже позже в качестве начальника он заканчивал в Ленинграде во время блокады строительство Академии им. Крылова на Черной речке, а после войны он строил Кандалакшский алюминиевый комбинат и Мурманские причалы. Говорят, он был толковым инженером и неплохим начальником. Во всяком случае, его уважали. А я его обожал.

Моя мать Лавровская Валентина Петровна, родилась в Петербурге, работала актрисой в театре Ленсовета и вышла замуж за моего батю вопреки воле своей матери — Любови Игнатьевны, которая была поповной, т. е. дочерью самарского попа, и не хотела, чтобы дочь вышла за еврея. Но дочь вышла, и родился я. А бабушка меня няньчила и воспитывала. Она была грамотной, потому что до революции кончила какие-то курсы, поэтому каждое утро начинались мои мучения.

— Сколько будет пятью пять? — спрашивала она.

— Ну, бабушка, ну, опять!.. — хныкал я.

— Не опять, — не сдавалась бабка, — а сколько будет пятью пять?

— Ну, двадцать пять, — сообщал я.

— Молодец, — одобряла бабушка. — А семью восемь?

И так каждое утро.

Бабка моя была человеком с характером. Весной она раскладывала карту России и тыкала пальцем куда-нибудь на юг, куда мы поедем. И мы ехали. Так однажды мы оказались в татарском селе Гавры, потому что кто-то ей сказал, что надо ехать в Гагры. На карте она Гагры не нашла, потому что искала их в Крыму, а не на Кавказе, но нашла Гавры, туда мы и поехали, потому что, какая разница?

Однажды она рассказала мне, что в Самаре у нее на квартире стояли белые, и когда их оттуда погнали, то ей предложили уехать вместе с ними: наступают большевики. Она сказала офицеру, который уже сидел на коне: зачем же я поеду с вами, когда сюда идет мой сынок Шурочка? Офицер замахнулся нагайкой, но бабка не испугалась и пригрозила рассказать об этом генералу, которого знала лично. Офицер выругался и ускакал, больше его не видели. А бабуля побежала встречать сыночка Шурочку, моего дядьку, который и пришел вместе со своей красноармейской частью. В Отечественную войну дядя Шура — инженер-мостовик погиб на строительстве моста через Днепр во время наступления наших войск.

Еще у меня была тетка Вера, жена дяди Шуры. До войны это была весьма капризная дама, но война ее полностью переделала, и она оказалась добрейшим человеком, вечно опекающим самых разных людей, нуждающихся в ее помощи. Я тоже был в их числе.

Первые четыре года после моего рождения мы жили по адресу: канал Грибоедова дом 68 квартира 10. Сейчас этот дом стоит на том же месте, но квартиры этой там нет, хотя помещение — подвал никуда не делось.

Квартира была отдельная, имела свой вход и состояла из двух комнат, каждая по 5 квадратных метров. В первой комнате была кухня-прихожая, в нее надо было входить со двора. На полу лежал стеллаж, под ним всегда была вода. В кухне стоял кухонный стол, на нем примус, а рядом сундук, на котором спала Архиповна — старуха, моя нянька. Она была неграмотной, и я, обученный моей бабушкой чтению, удивлялся, почему она умеет разговаривать, а читать не умеет. Она, умная женщина, всегда со мной соглашалась, но читать так и не научилась. Когда выбегали крысы, не очень большие, со среднего котенка величиной, Архиповна их не боялась и гоняла веником.

Вторая комната была по размеру такой же, как и первая. Там мы спали вчетвером вповалку. Эта комната была сантиметров на 20 приподнята, и там было сухо. Вот так мы прожили четыре года.

А потом нам дали сразу две комнаты площадью в 20 и 22 квадратных метра в коммунальной квартире. Квартира находилась на улице Верейской недалеко от Технологического института, и в ней жило несколько семей. Напротив, в одной комнате площадью метров 18 жила семья Грязновых, четыре человека. Рядом в комнате метров 10 жил милиционер дядя Вася с женой — тетей Тасей. А в конце коридора жили муж и жена Цейтлины в комнате площадью тоже метров 18. Так что мы в своих двух комнатах чувствовали себя вполне буржуями.

Коммунальных квартир в Ленинграде было множество. В некоторых из них в комнатах на потолке было лепное украшение в виде большого фигурного кольца. Это кольцо выходило из одной стены и уходило в другую, продолжаясь таким же образом в соседней комнате. Потом я понял, что все эти комнаты были когда-то одним залом, но после революции в больших квартирах поставили фанерные перегородки, и в образовавшиеся клетушки расселили людей из подвалов. А позже фанерные перегородки убрали и поставили кирпичные стены.

В каком-то романе я вычитал, что фельдмаршал Паулюс писал к себе домой о том, что русские любят жить в коммунальных квартирах. Логика фельдмаршала понятна: он любил жить в родовом замке, поэтому он в нем и жил. А дураки русские, это надо же, любят жить в коммунальных квартирах. Ну, у каждого свой вкус. Раз им так нравится, пусть живут! О том, что людей надо было буквально спасать из подвалов, фельдмаршал как-то не думал: он же в подвале не жил никогда.

Отец с матерью вскоре развелись, но отношения не испортили, и каждый выходной отец приходил к нам, ко мне. Его новая жена — Валентина Францевна не приходила никогда, и она очень ревновала отца ко мне. Отца все ждали. Бабушка пекла пирог, а отчим — дядя Володя и мать всегда были рады его приходу. Все они были веселые люди, увлеченные своими делами, рассказывали всякие истории, но главным действующим лицом был я. Мы с отцом садились рядом, и я начинал ему докладывать о своих очередных изобретениях и показывать чертежи всякого рода оружия, которые успел сделать за неделю. Этими чертежами, сделанными вполне квалифицировано, были увешаны все стены. К 11 годам я вполне разбирался в стрелковом оружии, но больше мне нравилась артиллерия, кто-то мне подарил два учебника по артиллерии, и я их знал не хуже курсантов артиллерийских училищ. Мы с отцом обсуждали, как я стану инженером, обязательно военным и что я для этого должен делать.

Тогда отец научил меня загадывать далеко вперед и строить свои планы и свое поведение не на основе сиюминутных интересов, а с учетом далекой перспективы, лет на 10 вперед. Это оказалось очень правильным, не позволяющим размениваться на мелочи. Сегодня, когда я могу считать, что этот совет прошел всестороннюю проверку практикой, я то же самое советую своим внукам и студентам.

До войны я был то, что называется «начитанный мальчик». Бабушка любила меня демонстрировать гостям, а позже я прочитал у Макаренко как раз подобный случай, весьма неприятный. Мать все это не одобряла и, как могла, пресекала демонстрацию моих талантов. Но бабушка, с которой матери ссориться не хотелось, всегда брала верх: как-никак мои таланты были результатами ее трудов.

Я учился в 221 школе Фрунзенского района. Учился легко, читать и писать научился еще до школы, в первом классе был отличником, и мысль о том, что мне могут поставить какую-то другую оценку, не отлично, меня не посещала. Но однажды я получил тройку, и это было крушение идеала: мне, такому хорошему и умному, и вдруг тройка. У меня была истерика, на которую почему-то никто не обратил внимания. Позже, во втором классе я схлопотал двойку за невыученный урок, но, умудренный житейским опытом, уже так не переживал. Ну, двойка, ну и что! Но именно с тех пор я знаю, что деткам надо подбрасывать обязанности и даже мелкие неприятности, чтобы они привыкали к тому, что они не особо выдающиеся, а самые что ни на есть обыкновенные люди.