Подбельский

Нередко на почве политических разногласий между братьями бывали серьезные стычки. Однако кончались они довольно мирно. Братья любили друг друга и считали, что они вполне созрели для того, чтобы каждый мог самостоятельно избрать путь в жизни.

Мать не могла не замечать, что Юрий и Вадим ночи напролет сидят за книгами, что они где-то подолгу пропадают. Но что она могла поделать со своими мальчиками — они уже достаточно повзрослели, а интерес к политике, должно быть, передался им по наследству…

Каждый раз, когда Юрий и Вадим старались незаметно исчезнуть из дому, мать всегда почему-то оказывалась тут как тут. Она целовала их и с тревогой говорила:

— Только осторожно, дети… Умоляю вас…

Эти слова, взволнованный голос матери слышал Вадим и в камере, как будто бы мама была здесь, рядом. Но Вадим уже не мог отказаться от раз избранного пути.

Он вспоминал первую тайную сходку, на которую его привели. Вспоминал, с каким вниманием он слушал ораторов, пытаясь разобраться в разноголосице мнений. Потом было много сходок, много собраний. Часто на них выступал и Вадим, горячо отстаивая свои убеждения, яростно нападая на противников.

Споры на сходках и тайных собраниях молодежи возникали жаркие, так как собирались вместе социал-демократы и эсеры, рабочие, студенты и гимназисты, представители местной интеллигенции и ремесленники. Вадима Подбельского хорошо узнала революционно настроенная молодежь Тамбова. Когда летом 1904 года пришлось выбирать делегата на съезд учащихся в Москву, его кандидатура не вызвала сомнений.

А в каком приподнятом настроении вернулся Вадим из Москвы! Съезд показал ему, что по всей России поднялись учащиеся на борьбу за свободу, за свои права. Он с воодушевлением рассказывал землякам о решениях съезда. А зимой на каникулах съездил в Саратов и там встречался со студентами и гимназистами, рассказывая им о решениях съезда.

Потом опять Тамбов. Гимназия, сходки, тайные собрания, разговоры о потерях русской армии на Дальнем Востоке, о проклятой войне, унесшей тысячи жизней. Бессонные ночи над книгами, споры с Юрием о будущей революции. Так прошел 1904 год.

Первый арест… Бесконечно тянется время.

Прямых улик для обвинения Вадима Подбельского в антиправительственной деятельности не оказалось. И его выпустили, продержав неделю в участке.

На ближайшей сходке железнодорожников Вадима окликнула прибывшая из Москвы Лидия Осиповна [2], с которой он познакомился еще в прошлом году.

— Так что ж, Вадим, боевое крещение выдержали? Молодчина! Вас можно считать большевиком. Сегодня же и окрестим.

Вадиму дали адрес явки. И в тот же вечер на собрании тамбовских большевиков Вадим Подбельский был принят в члены социал-демократической партии.

В полночь, возвратившись домой, возбужденный и радостный, он сел за работу: надо было по заданию партии написать листовку-воззвание.

— Как ты думаешь, Юра, — обратился Вадим к брату, — так хорошо будет звучать? — И он негромко, чтобы не разбудить мать, начал читать обращение большевистской организации к рабочим: — «Устраивайте собрания, товарищи, заявляйте на них свою солидарность с петербургскими товарищами.

Будьте готовы встретить славную смерть за великое дело освобождения. Революция стучится в дверь, ее голос велик и прекрасен, она требует жертв, она несет с собой политическую свободу поднимающемуся из порабощения народу…»

Завтра на квартире учителя Михаила Павловича Рассказовского, где соберется большевистская группа, прокламацию обсудят. Потом ее отпечатают на гектографе и товарищи распространят среди жителей губернии. Условлено, что за прокламацией должен будет приехать учитель из села Пересыпкино. Пересыпкинский учитель — надежный товарищ. Он сам смастерил гектограф и сам печатает на нем.

С этого дня Вадиму приходилось довольно часто по поручению организации писать листовки.

Их писали по различным поводам. В одном случае большевики разъясняли крестьянам, что реформа 1861 года не только их не раскрепостила, но, наоборот, еще больше закабалила и что поэтому единственный путь освобождения от кабалы — это революция. В другом случае требовалось осудить пагубную политику социалистов-революционеров, прибегающих к тактике индивидуального террора.

И каждый раз Вадим с воодушевлением принимался за работу. Его окрыляло доверие старших товарищей, поручавших ему такое ответственное дело.

Осенью 1905 года поднялась вся Россия. Начавшаяся 6 октября в Москве по призыву комитета РСДРП всеобщая политическая стачка превратилась во всероссийскую. Бастовало более двух миллионов человек. Встали фабрики и заводы, остановилось движение на многих железных дорогах, прекратили работу почтово-телеграфные учреждения.

«Могучая рука пролетариата, — писал Владимир Ильич Ленин в газете «Пролетарий», — поднявшегося в порыве геройской солидарности во всех концах России, остановила всю промышленную, торговую, и государственную жизнь. Страна замерла перед бурей».

Владимир Ильич призывал партию расширять революцию, завоевывать крестьянство на сторону рабочего класса, не идти на компромисс с царизмом, а бороться за его свержение.

Царь вынужден был издать так называемый манифест 17 октября и обещать народу «гражданские свободы». Но маневр не помог. Революционное движение в стране продолжало нарастать.

В Тамбов дошли слухи о восстаниях в армии и флоте, о создании первых Советов рабочих депутатов, о революционных выступлениях крестьян.

Тамбовский губернатор фон дер Лауниц в тревоге. Как справиться со смутой, которая охватила всю губернию? Как выловить всех бунтовщиков?

Губернатор рассчитывал на магическую силу «высочайшего манифеста» 17 октября. Но в городах и селах, видимо, не верят манифесту — должно быть, большевистские агитаторы всюду поработали. Недаром Шацкий, земский начальник, просит прислать войска для усмирения крестьян села Петрова, которые рубят помещичий лес и наотрез отказываются прийти на сходку, чтобы выслушать разъяснения по поводу манифеста.

Только за два дня — 28 и 29 октября — в уездах было сожжено и разгромлено тринадцать помещичьих усадеб. По распоряжению министра внутренних дел Дурново 30 октября Тамбовская губерния объявлена на положении усиленной охраны. Но и это не помогло. Революционные выступления в городах и селах продолжались.

Восьмого декабря состоялся большой митинг железнодорожников Тамбовского узла. Участники его выдвинули требования: созыв Учредительного собрания, свобода слова и печати, свобода стачек и союзов.

Фон дер Лауниц окончательно растерян. В этой проклятой, неспокойной губернии можно в конце концов головы лишиться.

Как в калейдоскопе, перед ним мелькают события этого ужасного года. 19 января в Одессе был ранен полицмейстер Головин, 4 февраля в Москве убит великий князь Сергей Александрович, 21 февраля в Белостоке убит исправник Ельчин, 31 марта в Одессе ранен пристав Ольшевский, 24 апреля на Волыни убит пристав Куятов, а четырьмя днями позже в Нижнем Новгороде — начальник охранного отделения жандармский ротмистр Грешнер, 3 мая в Уфе — губернатор Соколовский. И так каждый месяц.

И кто разберет, чья рука направляет убийц?

Пятнадцатого декабря, в два часа дня, когда вице-губернатор Тамбова Богданович выходил из градоначальства домой, слесарь вагонных мастерских Максим Лукич Катин и крестьянин Иван Сергеевич Кузнецов смертельно ранили его. Это был один из очередных актов, произведенных по решению Тамбовского комитета социалистов-революционеров «летучим отрядом» этой партии. Черт возьми, и губернатора может не миновать та же участь! Пока не поздно, надо спасать свою шкуру, тем более что уже пошли слухи о его хлебных спекуляциях. Не лучше ли перевестись в другой город? Ему с его связями это совсем не трудно сделать,