Данные достоверны

Я остановил его. Послушали еще. Сомнений не оставалось — разговаривали свои.

Мы поднялись. Тут же нас окликнул часовой. Назвали пароль. Получили отзыв.

В землянке приотворилась дверь, сквозь тьму проступил желтоватый прямоугольничек тусклого света.

— Харитонов, что там у тебя?!

Оказалось, мы вышли на командный пункт одной из наших стрелковых рот.

Объяснив командиру роты, в чем дело, я попросил связать меня с командиром дивизии.

Голос командира дивизии по телефону звучал глуховато, но был достаточно выразительным.

Он не пожалел крепких слов в адрес своих разведчиков.

— Чем могу помочь, капитан?

Я попросил дать указание артиллерии — в случае чего прикрыть нас огнем.

— Все сделаю! — пообещал комдив.

[7]

Командир роты сообщил, что до завала еще метров пятьсот, не меньше.

— Не поздновато, капитан? — спросил комроты. — Скоро начнет светать.

Мы вышли из землянки.

Тянуло холодом. Тьма словно бы редела. Можно было различить верхушки отдельных деревьев.

— Завал у них глубокий, — сказал командир роты. — Наворочали, гады! Деревья на полметра от корня подрубали, накрест валили. Может, и мин натыкали. Трудно будет, капитан. Рассветет — увидят...

— Мы пойдем, — сказал я.

На завал выходили тремя взводами. Слева — Хализов, в центре — старшина Хрусталев, справа — младший лейтенант Гапоненко.

Я шел с Хрусталевым.

Завал оказался нешуточным, в точности таким, как рассказывал командир роты. Идти по нему нельзя — ногу сломаешь. Надо ползти. Но ползти по оседающим стволам, по сучьям не больно-то ловко. Нет-нет, да и брякнет чей-нибудь автомат, стукнет по дереву зачехленная лопата, кто-то сорвется и нашумит.

Стало развидняться, и мы отчетливо увидели сторожевые вышки немцев.

Но с вышек тоже увидели нас.

На отряд обрушился огонь автоматов, минометов и артиллерии. Нас пытались прижать к завалу, отсечь от своих.

Пули с визгом сбривали высоко торчащие сучья поваленных деревьев, в воздух взлетали фонтаны земли, дыма и обломков дерева. Скоро визг пуль потонул в общем гуле. Вздрагивала земля. Вздрагивал завал.

Ведя ответный огонь, мы начали отход.

Били из автоматов по ближней вышке, по кустам, по густым деревьям, в кроне которых могли укрыться фашистские «кукушки», и отходили.

Ударила наша артиллерия. Комдив сдержал слово, а дивизионные артиллеристы оказались на высоте. Мы увидели столбы дыма и огня в расположении врага, заметили, как прямым попаданием снесло одну из немецких вышек.

На душе стало легче, но вдруг я почувствовал, что остро щиплет в носу, а на губах пузырится, словно закипает, сладковатая слюна.

Газы! Я судорожно рванул противогаз.

[8]

Но тут же сообразил — это не газы, это едкий дым от сплошных разрывов и стрельбы плотно повис над сырым утренним лесом.

Наши накрыли немецкие орудия: отсечный огонь противника ослабел.

Минут через пятнадцать отряд уже стоял возле землянки знакомого командира роты, ожидая, когда подтянутся фланговые взводы.

По телефону я доложил командиру дивизии о случившемся.

— Возвращайтесь, — кашлянув, сказал комдив. — Вам звонили из большого хозяйства.

Под большим хозяйством подразумевался штаб фронта.

Я выстроил людей и повел в тыл... Да. нехорошо получилось там, под Белёво. Наверное, поэтому и вызывал меня Чекмазов. И конечно, его вызов не радовал.

* * *

Полковник Чекмазов, невысокий, худощавый, загорелый, стоял за столом, сбитым из выструганных сосновых досок.

Выслушал доклад, протянул жесткую ладонь:

— Садись!

Мы знали друг друга не первый день; я был моложе, и в отношении Чекмазова ко мне всегда сквозило нечто похожее на отношение отца к сыну или учителя к ученику.

Я сел на табурет.

— Догадываешься, зачем вызвал? — спросил Чекмазов.

— Догадываюсь. Насчет прошлой операции.

Щурясь, Чекмазов провел рукой по волосам:

— Значит, не догадываешься.

В его голосе слышалось странное удовлетворение. Впрочем, Чекмазов тут же помрачнел, придвинул ко мне лежавший на столе лист бумаги:

— Читай. Тебя вызывают в Москву.

Я переводил растерянный взгляд с Чекмазова на бумагу, с бумаги — на Чекмазова.

— Читай, читай.

Я взял придвинутый лист.

Это и в самом деле был вызов. Наркомат обороны требовал откомандировать капитана Черного И. Н. В свое распоряжение.

— Просили подобрать офицеров и рекомендовать

[9]

Центру для работы. Военный совет фронта назвал и твою фамилию... Вот, стало быть... Ну а как ты лично относишься к вызову?

— Как я могу относиться, товарищ полковник? Ваше дело решать — отпустить меня или нет.

— Хитер! — насмешливо сказал Чекмазов. — Дело-то это мое, конечно... Да ведь ты перед войной спецподготовку проходил...

— Так, но...

— Вот тебе и «но»! — сказал Чекмазов и, придвинув к себе вызов, снова сердито уставился в бумагу.

— Кто у тебя сейчас заместителем? — отрывисто спросил он.

— Старший лейтенант Хализов.

— Ему и передашь отряд.

— Есть передать отряд старшему лейтенанту Хализову... Когда выезжать, товарищ полковник?

— Сегодня и выезжать, — сказал Чекмазов. — Сейчас распоряжусь, приготовят документы... Сиди, сиди. Чайком побалую напоследок. Заодно расскажешь, как вы там, под Белёво, отличились...

К концу моего рассказа вошел адъютант, доложил, что документы готовы.

Чекмазов размашисто подписал командировочное удостоверение.

— Не скажете, когда ночной поезд на Москву? — обратился я к адъютанту.

Адъютант не успел припомнить.

— Какой там поезд? — вмешался Чекмазов. — Мою «эмку» возьмешь. Быстрей и надежней.

— Неудобно, товарищ полковник... Вы-то как же останетесь?

— Дают — бери, — сказал Чекмазов. — Только машину сразу обратно!

— Слушаюсь!

Чекмазов поднялся, протянул мне командировочное удостоверение: — Ну, Ваня... Успехов тебе на новом месте.

— Спасибо, товарищ полковник. Счастливо вам оставаться.

— Приветы знакомым передашь.

— Обязательно!

— А самый низкий поклон — Москве! И пиши, слышишь?

[10]

— Непременно напишу, товарищ полковник!

Чекмазов провел рукой по волосам.

— Добавь: если смогу.

Мы оба улыбнулись.

— Ладно, — сказал Чекмазов, — вздыхать нашему брату не положено, да и времени нет. Поезжай.

И крепко пожал мне руку.

Демченко, увидев чекмазовскую «эмку» и узнав, что я срочно уезжаю, расстроился.

— И не весь отряд в сборе, — говорил он, собирая вещи, — и поесть-то вы толком не поели, и вообще...

Я обнял ординарца. Попросил Хализова построить бойцов, находившихся на месте. Простился с ними. И еще не успело зайти огромное багровое солнце, уже трясся в видавшей виды «эмке» по разбитому шоссе на северо-восток — к Москве.

«Зачем же все-таки вызывают? — в который раз спрашивал я самого себя, глядя на розоватый от заходящего солнца, выщербленный, порченный воронками асфальт, на обгрызенный бомбежками лес вдоль дороги, на встречные машины. — Зачем?..»

2

Я не был в Москве с 27 июня 1941 года, с того самого дня, как меня и еще нескольких слушателей академии имени Фрунзе направили в группу полковника Свирина и самолетом забросили в Могилев, в штаб Западного фронта.

Предполагалось, что мы летим в командировку. «Командировка» затянулась на целый год...

Чего только я не делал, чего не повидал и не пережил за этот год, первый год войны!

Началось с Рогачева. Тут, вблизи линии фронта, с помощью секретаря Рогачевского районного комитета партии товарища Свердлова и под руководством капитана Азарова начал подбирать, готовить и перебрасывать в тыл врага первые разведгруппы. Отсюда послал первую информацию штабу фронта. Первый раз сходил в тыл врага сам.