По долинам и по взгорьям

— Погодь! — строго сказал Семен.

— Товарищи! — вырвался наконец из общего шума голос Ермакова. — Убедительно прошу вас разойтись по домам. От имени ревкома…

И тут снова начался такой гвалт, что ничего нельзя было разобрать.

— М-м-м!.. — злобно промычал Викулов.

Петр Захарович еще долго пытался успокоить горлопанов. Но в ответ неистово орали:

— Отдайте назад лошадей, коих для армии позабирали!

— Дайте нам оружие!

— Разоружить красноармейцев!

Рядом с Ермаковым появился меньшевик Комаров. Его контрреволюционная речь вызвала у Викулова новый прилив негодования:

— Вот гад! Нашего Бориса Комарова родной дядя, а такая тварь, а?

Кто-то выстрелил в Ермакова, но не попал. Толпа двинулась на него.

— Семен… — умоляюще простонал Саша.

— Целься выше голов, а то Захарыча заденешь… Давай! — скомандовал Шихов.

Викулов выпустил очередь. Почти в тот же момент Ермаков спрыгнул со стола и махнул платком. Это был сигнал конникам. Они выскочили из переулка и устремились к площади. Увидев всадников и услышав пулемет, бунтовщики, многие из которых прятали под одеждой оружие, бросились бежать. Семен приказал:

— Викулов, дай им за Петра Захарыча горячих по-настоящему!

— Стой! — раздался над нашими головами голос Синяева. — Горячиться не след, торопыга! Видишь, сам Захарыч живой и здоровый по площади идет. — Он потер ушибленный затылок и добавил неодобрительно: — Ишь ведь, куда вас занесло, сгибаться в три погибели надо.

Проскакав за хвостом толпы до выходящей на площадь Матренинской улицы, наши конники — их было всего двадцать — вдруг остановились. Навстречу им двигался готовый к атаке полуэскадрон — всадников шестьдесят — во главе с Ардашевым. Блестели пики и вынутые из ножен клинки.

Верхисетцы сначала немного растерялись от неожиданности, но тут же заметили, что у ардашевцев нет винтовок. Один из наших кавалеристов, подняв над головой гранату, гаркнул: «Бросай оружие, изменники!» Полуэскадрон повернул кругом и галопом пошел обратно.

Ермаков побежал в штаб, чтобы позвонить в город, предупредить об измене Ардашева.

Преследуя группу разбегавшихся с площади бунтовщиков, Александр Рыбников (он теперь состоял в конном отряде) догнал на берегу реки Исети Каргопольцева. «Вождь фронтовиков», пытаясь скрыться, отстреливался из маузера, но Рыбников очень удачным выстрелом из браунинга убил его.

В распоротой одежде Каргопольцева были найдены документы на имя гвардейского капитана Ростовцева и несколько писем к тайно проживавшим в Екатеринбурге влиятельным монархистам, которые готовили заговор с целью освобождения царя. Авторы этих писем находились в Петрограде и Москве, в посольствах и консульствах «союзных держав»…

А несколько часов спустя Волокитин и Костарев сообщили, что ночью в нашем поселке, в доме одного подрядчика, где, оказывается, неоднократно «заседали» руководители «фронтовиков», назначен сбор оставшихся главарей мятежа. Пароль — «Отвертка», отзыв — «Орел».

Ночь была темная и тихая-тихая. Даже собаки, против обыкновения, помалкивали. Конные и пешие заставы нашего отряда патрулировали по улицам, ведущим в поселок.

Я действовал в паре с пожилым бойцом Михаилом Шадриным. Проехав до старого больничного парка, мы остановились под деревьями. Наши кони замерли. Ничто не нарушало тишину.

— Смотри! — вдруг шепнул мне Шадрин.

Из-за угла выдвинулись силуэты двух всадников. Мы вскинули карабины.

— Стой, ни с места! Пароль? — крикнул Шадрин.

— А вы кто? — отозвался один из всадников.

«Да ведь это, кажется, Ардашев! Как будто его голос», — подумал я и, помедлив несколько секунд, рискнул: — Мы фронтовики. Говори пароль!

— «Отвертка»! — уверенно сказал тот же всадник.

— «Орел»! — последовал мой отзыв.

Конные подъехали к нам, и Ардашев — теперь я окончательно убедился, что это он, — спросил:

— Так, значит, верно фронтовики?

— Да. Высланы вас встретить и проводить в новое место, а то старая квартира ненадежна стала.

Сердце билось тревожно: вдруг не поверят?

Но Ардашев спокойно сказал:

— Ну, коли так, поехали. Куда?

— Прямо, — ответил Шадрин, понявший, что я задумал. — Держитесь рядом с нами да будьте поосторожнее, не разговаривайте, а то, неровен час, на ермаковский патруль наткнемся.

Ехали мы довольно быстро, но мне казалось, что еле движемся. От напряжения стучало в висках. Обман каждую секунду мог раскрыться. Повернули направо. Впереди забелели стены дома, в который совсем недавно переехал районный штаб. Ардашев о нашем перемещении, наверно, еще не знает. Именно на это я и рассчитывал.

— Заворачивайте, — сказал я своим спутникам и крикнул часовому в воротах: — Свои!

Мы все четверо влетели во двор.

— Принимай господ офицеров! — гаркнул Шадрин.

Подбежавшие красноармейцы быстро стащили непрошеных гостей с коней и разоружили их. Оказалось, что второй всадник — адъютант Ардашева, тоже бывший офицер.

— Вот это удружили! — удовлетворенно сказал Петр Захарович, вышедший во двор.

В областной военный комиссариат тотчас был послан связной с рапортом о задержании Ардашева.

Никто из остальных руководителей мятежников в дом подрядчика не пришел. Вероятно из предосторожности, они действительно переменили место и организовали сборище на Генеральской даче [9]. Группа наших красноармейцев во главе с самим Ермаковым совершила налет на эту дачу. После перестрелки мятежники отступили в сосновую рощу, оставив несколько раненых, автомобиль и пулемет с застрявшей лентой.

На рассвете одиннадцатого июня к нам в штаб приехали товарищи из областного военного комиссариата. Они сообщили, что 2-й эскадрон, которым командовал изменник Ардашев, пока удалось удержать от контрреволюционного выступления, но кавалеристы ненадежны и потому надо ждать помощь, вызванную с фронта.

Через несколько часов с фронта прибыли две роты 3-го Екатеринбургского интернационального полка. Вместе с интернационалистами мы быстро очистили от мятежников рощу возле Генеральской дачи. Лишь немногим из них удалось бежать к северному парку железнодорожной станции. Они захватили там паровоз, прицепили к нему один вагон и по горнозаводской линии прорвались в сторону Невьянска.

Вскоре начался контрреволюционный мятеж в Невьянске. Он продолжался несколько дней. В его подавлении приняли участие и верхисетские резервисты под командованием Ваняшкина, Ливадных и Мокеева.

После этого в Екатеринбурге и его окрестностях установилось относительное спокойствие. И тут мы узнали о трагической смерти Ивана Михайловича Малышева.

Ночью двадцать третьего июня Иван Михайлович и его боевой помощник Савва Белых с небольшой группой красногвардейцев возвращались по железной дороге с Кусинского завода в Златоуст. Недалеко от станции Тундуш на них внезапно напала кулацко-эсеровская банда. Малышев и все, кто с ним ехал, были зверски убиты.

МЫ ВЕРНЕМСЯ!

В первой половине июля чехословацкие мятежники и белогвардейцы, преодолевая упорное сопротивление малочисленных, наспех сформированных, еще не окрепших красноармейских частей, приближались к Екатеринбургу. Вечерами, когда солнце садилось за горы, синеющие на западе, до нас уже стали доноситься раскаты орудийных выстрелов. Началась эвакуация города. Открытых контрреволюционных выступлений в Екатеринбурге не было, но имелись сведения, что готовится новый заговор с целью освобождения царя.

Учитывая сложившуюся обстановку, Уральский областной Совет постановил: во избежание кровавых авантюр, на которые могут пойти монархисты, используя фамилию Романовых как знамя контрреволюции, и в наказание за все преступления против народа — расстрелять бывшего царя Николая II и членов его семьи.

И на рассвете восемнадцатого июля 1918 года не в императорскую усыпальницу Петропавловского собора, а в заброшенную шахту «Ганины ямы», за урочище Поросенков лог, под конвоем группы конников из отряда П. З. Ермакова были свезены бренные останки династии Романовых.