На дальних воздушных дорогах

Темный силуэт направился в мою сторону, время от времени подавая голос. Это оказался Штепенко!

Я взвалил узел на правое плечо, а левой рукой обнял Сашу за шею, и мы двинулись в путь.

Так с трудом мы и двигались. Время от времени Штепенко давал волю своему могучему голосу. Это помогло — еще один член экипажа, Гончаров, отыскал нас. Сразу стало легче: Гончаров взял мою ношу себе и поддерживал меня справа.

Мы добрались до первых домов. Я опустился на крыльцо ближайшего из них. Штепенко пошел на разведку: узнать, где находится сельсовет или правление колхоза. Оказалось, что недалеко, всего через несколько домов.

С большим трудом вскарабкавшись по высокой лестнице, мы хотели войти, но дверь была заперта. Мы долго стучали, и дверь открыли. Какой-то бородач с взъерошенными волосами появился перед нами. Он долго рассматривал нас.

— Кто вы такие? — спросил он наконец.

— Летчики. Из загоревшегося самолета. Выпрыгнули с парашютами, — ответил Штепенко. — У командира что-то с ногой. Впустите нас, он не может больше идти.

— Предъявите документы! — строго потребовал бородач.

Мы протянули ему наши удостоверения. Мужчина долго изучал документы, прежде чем вернуть их нам.

— Входите, я сейчас же пойду позову председателя колхоза. — Затем он зажег стоявшую на столе керосиновую лампу без стекла.

Ребята помогли мне сесть на скамейку у стола.

Тем временем бородач успел уже одеться и вышел. Штепенко пошел с ним, надеясь встретить других членов экипажа, которые могли прийти в деревню.

Первым прибыл старшина Михаил Жила. Он опустился па крышу одного из домов на краю деревни.

Несмотря на то, что нога и челюсть у меня мучительно болели, я не смог удержаться от смеха, когда Жила с украинским акцентом рассказывал о подробностях своего приземления. Сильный порыв ветра занес его в последний момент на крышу избы, покрытой тонким слоем соломы. Мало того, что он с ходу пробил кровлю, он провалился и сквозь потолок из тонких жердей… Когда его ноги коснулись наконец земляного пола избы, перед ним оказалась большая печка, с которой на него смотрела пара испуганных глаз. В тот же миг лежавшая на печке старушка испуганно заголосила. Понадобилось немало времени, чтобы разъяснить старушке, кто он и откуда. Наконец хозяйка успокоилась и даже угостила незваного гостя молоком…

Штепенко организовал поиски летчиков, и через некоторое время весь экипаж собрался у нас. А радоваться было нечему в тот октябрьский день: ребята получили серьезные повреждения, были и переломы костей. Хозяйка, которая после ухода бородача вышла к нам из соседней комнаты, старалась сделать все возможное для облегчения нашего положения.

От нее мы узнали, что на расстоянии примерно часа езды находится маленький районный центр Кашин и что там есть больница.

Наконец прибыл и председатель колхоза. Он тоже долго изучал наши документы. Затем медленно вымолвил:

— Л-люди и лошади ус-стали… Завтра постараемся отвезти вас в Кашин…

— Что значит «завтра»? Нам необходима неотложная медицинская помощь!

У меня не вспыльчивый характер, но в этот раз я рассердился не на шутку, тем более что от пришедшего разило самогоном. И то, как у него заплетался язык, доказывало, что октябрьский праздник он отметил сильнее, чем, может, надо было. Ну да ладно!

Я тут же сам понял, что резкость моя была излишней, и добавил спокойнее:

— Так не пойдет. Надо найти несколько лошадей с телегами. Вы же сами видите, некоторые из нас в таком состоянии, что следует немедленно оказать медицинскую помощь.

Председатель невнятно бормотал что-то. Я вынужден был снова повысить голос:

— Пошлите тотчас же этого товарища…

— Он наш бухгалтер. — Председатель старательно выговаривал это слово.

— Ладно, пусть будет бухгалтер. Пошлите его тотчас же за лошадьми и велите отвезти нас в Кашин.

Так дело пошло на лад, и бородач бухгалтер поспешил за лошадьми. Председатель хотел было последовать за ним, но Штепенко схватил его за рукав.

— Посидите, посидите спокойно. Поговорим немного, пока подводы будут готовы. Успеете еще выспаться.

Ну и Саша! Сообразил наладить дело таким образом, что председатель останется у нас заложником, пока все не будет улажено.

Сидим.

Ждем.

Время тянется томительно.

Было уже далеко за полночь. Только около трех часов мы услыхали грохот телег, подъехавших к дому.

Две телеги с высокими бортами для возки сена. В каждую запряжено по две лошади. Дно покрыто толстым слоем соломы. Спасибо бородачу!

Ребят, кто пострадал посерьезнее, положили на солому, затем посадили меня, и телеги со скрипом направились к Кашину.

Дорога оказалась не такой уж страшной, за час мы добрались. Точно так, как рассказывала хозяйка.

Видимо, возчики хорошо знали город: они остановились около здания с вывеской «Больница». Штепенко сразу же поспешил на разведку. Через некоторое время мы увидели его снова на крыльце, а с ним был седовласый, с козлиной бородкой мужчина в белом халате. То, что произошло мгновение спустя, удивило нас, измученных тяжелой дорогой и болью. Этот мужчина в белом халате, очевидно врач, сразу же начал ругаться: дескать, всякие типы в праздник тревожат порядочных людей…

Пришлось разъяснить, кто мы и в чем нуждаемся.

— Мест больше нет. — Козлиная борода немного успокоилась. — Придется довольствоваться коридором.

— Коридор так коридор, — ответили мы примирирительно. — Мы люди военные, неприхотливые.

Доктор что-то пробормотал себе под нос. Довольно скоро пострадавшие лежали на чистых простынях в кроватях. Я тоже. Только те из экипажа, кто не пострадал при приземлении, расположились в коридоре, но на удобных матрасах.

Вокруг нас захлопотали врачи и сестры, запахло лекарствами, появились бинты.

Когда очередь дошла до меня и молоденькая женщина-врач принялась осторожно ощупывать мою опухшую ногу, я с большим трудом удержался от крика: острая боль пронзила мое тело.

— Кажется, разрыв сухожилия, — отдернула она свою руку, — может быть, есть и перелом… Волноваться, во всяком случае, нет оснований, — успокоила она меня нежной улыбкой.

И в самом деле, когда врачи и сестры вышли из палаты, боль в ноге, казалось, стала несколько терпимее. И когда вошла пожилая женщина, я спросил уже совершенно бодрым тоном:

— Скажите, а что это за деятель у вас тут — эта козлиная борода?

— Он главный врач нашей больницы и известный хирург. Если бы вы знали, какие у него золотые руки!

Женщина дала каждому чистое полотенце и собралась было унести нашу одежду и обувь, сваленную в углу палаты.

— Куда вы все это несете? — забеспокоился Дмитриев. — Потом не найдешь…

— Не беспокойтесь, все будет в целости и сохранности. У нас никогда ничего не пропадало, а теперь одежда даже остается. — Она тяжело вздохнула и провела рукой по глазам: — Не хватает уже слез, чтобы плакать вместе с матерями умерших тут сыновей…

Затем в палату вошел главный врач. Следом шли две санитарки с алюминиевыми мисками на больших подносах. Запахло чем-то вкусным. Большие карманы халата главного врача подозрительно оттопыривались. Подойдя к моей постели, он вытащил из одного кармана пузатенькую бутылку, взял с тумбочки стакан и наполнил его до половины.

— Чистого или с водой? — деловито спросил он.

— Водой запьем, — поспешил ответить за меня Штепенко.

Лицо Саши приняло блаженное выражение, когда на его тумбочку поставили миску с гречневой кашей и довольно большой котлетой.

— Вилок, ножей у нас нет, не взыщите, — сказали нам санитарки, извиняясь, и положили на столы деревянные ложки.

— Это ничего, главное, есть что есть, — сказал Петр Мосалев, который до сих пор не вымолвил ни слова.

Главный врач налил теперь в другой стакан воды и поставил его рядом с первым.

— С праздником! — чокнулся он бутылкой о мой стакан.

Содержимое стакана обожгло мне горло. Задержав дыхание, я схватил стакан с водой и сделал большой глоток. Пожар в горле утих. А четырехугольная бутылка продолжала путь, и каждый получил свою долю.