Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)
Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура) читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Необходимо сказать, что с самого начала американские идеологи нащупали струну в душе своих соотечественников, которая сделала "антикоммунистический концерт" доступным самым широким слоям общества... Как игра духового оркестра в парке. Прежде всего следует помнить об американизме. Он породил нечто большее, чем американский национализм. К началу XX века в Соединенных Штатах уже укоренилось, более того, превратилось в великодержавное высокомерие чувство гордости, рожденное достижениями в области науки, техники, бурным ростом городов, развитием сельского хозяйства. Казалось, страна прочно выходит на роль ведущей державы в мире. Во всех областях. И вдруг замертво падает на землю двуглавый орел. Вдруг первой становится Россия, она выхватывает знамя лидера прогресса у Соединенных Штатов. Россия мгновенно на эпоху опередила США, граждане которой уже привыкли к "лидерству", к тому, чтобы везде "быть первыми". Естественная реакция носителя американизма - неприязнь к России. Произойди такое событие в Габоне или в Голландии, Панаме или Индонезии, американский обыватель испытал бы к габонцам, индонезийцам, панамцам или голландцам такие же чувства, какие будоражили, тревожили, вызывали недобрые мысли в связи с революцией в России. Такие настроения подогревались откровенными симпатиями многих американцев к Советской власти - мыслимо ли, янки записываются в Красную Армию!
В результате под эгидой американизма собираются носители разных идей, которые прежде соперничали между собой, примыкали то к правым, то к левым. Американизм - против коммунизма, победившего в России, "стране дикой", лишенной таких понятий, как христианство, милосердие, доброта. Этот антирусский фактор антикоммунизма действует до сих пор.
Есть и еще один момент, объясняющий, почему антикоммунизм завоевывал на свою сторону людей, которые в принципе по своей природе должны были скорее принять идеи справедливости, чем отвергать их. До Октябрьской революции мир представлялся американцу как единое целое, сложенное из многих элементов. Конечно, возникали споры о том, что должно быть главным в этом мире. Ну, скажем, духовное или материальное начало? Должна ли в нем царить свобода или необходимость? Но основное здесь - практические последствия. Если в том или другом случае при капитализме и социализме обеспечиваются интересы личности (а именно это обещают идеологи капитализма, именно это один из лозунгов коммунистов) или, точнее, как рассуждает практический американец, главная цель - обеспечение на деле в сегодняшней и завтрашней жизни интересов человека, то зачем споры, борьба, тем более революция? Да еще такая, какая произошла в России. Не лучше ли, не безопаснее ли держаться в стороне от Москвы, тем более что оттуда либо вовсе не поступала информация, либо такая, что волосы становились дыбом.
Да, следует отдать должное американским организациям и службам, занимающимся общественным мнением. Им удалось при сохранении видимости свободного потока и обмена информацией воздвигнуть перед сообщениями из СССР невидимую, но весьма эффективную "великую американскую стену", которая в случае необходимости приобретала функции фильтра. В результате, отмечает автор "Великой депрессии", из тысячи американцев едва ли нашелся хотя бы один, кто бы не путал понятие "большевик" с "балериной Большого театра".
Параллельно укреплялся, модернизировался репрессивный аппарат, главную часть которого составляли вооруженные силы. С согласия президента США генеральный прокурор арестовал под новый, 1920 год еще 6000 американцев. Большинству из них не смогли предъявить никаких обвинений.
Да и как докажешь, что выражающий недовольство ростом цен или безработицей - агент Москвы?
Однако отрицание, наказание за крамолу - еще полдела. Их следовало дополнить - дать носителю американизма свежие, нетрадиционные моральные ресурсы. Перед первой мировой войной наука переместила религию в другую плоскость. Ведь человек узнал: чтобы уберечься от молнии, ему надо не приносить в жертву ягненка, не подвешивать на грудь амулет или молиться богу, а ставить громоотвод. Но вот свершается Октябрьская революция. Как ее понимать, как устоять перед влиянием новых идей? Первое, что приходило в голову,- религия. И действительно, наблюдается оживление верований. Возвращались в лоно церкви те, кто, удовлетворившись громоотводом, решил, что пора вообще прекратить бить поклоны. Теперь перед лицом новой и непонятной беды снова нужен всевышний. Бог становится выгодным для борьбы с коммунизмом. С виноватым видом человек снова обращает взоры к религии. Это, конечно, утешение, но не громоотвод. Вот почему после Великой Октябрьской социалистической революции в Соединенных Штатах усилились поиски идей, доктрин, которые бы могли, выстроившись в систему, стать противовесом марксизму. Тем более что марксизм отныне стал выступать не только как теория, но и руководство для практических действий. Одного американизма уже стало не хватать.
Зачем жить? Для чего жить? Как жить? Одно время в обстановке послевоенного процветания удалось на какой-то период отойти от острых проблем, очерченных поставленными выше вопросами. Однако представлялось невозможным остановить работу мысли на долгое время. Нельзя было, как уже говорилось, ограничиться грубым и прямолинейным антикоммунизмом. Идеологи американской буржуазии пришли к выводу, что следует прежде всего примирить интуитивизм или психологизм с рационализмом, религию - с наукой. Ощущалась необходимость дать новое представление об истине, смело и решительно отказаться от устарелых учений и выцветших ценностей. Трудно было не видеть, что американцы как народ переживают сомнения и колебания. Несмотря на всплеск материального благополучия, чувствовалась непрочность быта. Интеллигенция в особенности испытывала ту пустоту, тот страшный вакуум, который следовало чем-то заполнить. Для многих опустошенных душ и разочарованных сердец с особенной остротой встал вопрос о смысле жизни.
Инстинкт самосохранения заставлял американскую буржуазию подвести под современные культурные формы, традиции, обычаи, выработанные в ходе складывания американской нации, под американизм новую духовную основу, которая дала бы возможность сохранить господствующее положение. Американизм с его опорой на положительные науки уже не удовлетворял "нужды" жизни. Чувствовалась необходимость в дополнительных, простых и надежных, ориентирах, которые бы помогли человеку определяться в жизни. Исподволь начинается наступление на положительные науки с их объективизмом, на идеи научной истины, на разные теории под тем предлогом, что они носят слишком отвлеченный характер, не способны дать "быстрого", "практического" удовлетворения. К носящим "слишком абстрактный характер" относили прежде всего марксизм-ленинизм. В результате учение американца Уильяма Джемса обрело в 20-е годы вторую, и теперь можно сказать долгую, жизнь. Теория прагматизма по сей день является главным философским учением в США. Ведь сила его в том, что оно обращено к массе американцев, к так называемому "молчаливому", то есть не до конца определившемуся в силу недостаточного уровня образования, культуры, боязни, отсутствия информации, финансов, большинству в Соединенных Штатах. Так вот как же на практике проявляется, применяется теория? Ученый с мировым именем, американец Норберт Винер ответил автору этих строк так:
- Американец прежде всего человек дела. Независимо от того, торгует ли он, командует дивизией, пашет землю, пишет учебники или произносит речи. Да-да, я имею в виду и Дугласа Макартура. Мы стоим на том, что каждому следует прежде всего заниматься тем, что выбрал в жизни и для жизни, идти и идти упорно по выбранной дороге, не сворачивая в тень или устраиваясь на скамейке, чтобы не терять времени на размышления. Теоретические вопросы не для американцев. Широкие горизонты, за которыми могут быть молочные реки, нас не должны увлекать. А вдруг таких рек не окажется? Нам сегодня, сейчас нужна такая позиция, такая мысль, доктрина, которая помогла бы делать дело, охватывала бы работу и в целом, и отдельные ее части. А главное, цена этой идеи или мысли не должна быть высокой. Она должна быть подобна фордовскому автомобилю - доступна большинству. Легко усваиваться. Без какого-то напряжения мысли. С наименьшей затратой энергии.