Походные письма 1877 года

Турки двигаются к Тырнову, к проходам в Балканах. Столкновение должно произойти на этих днях. Великий князь Николай Николаевич передал вам поздравления и привет. Пока государь с уменьшенною свитою и небольшим конвоем остается один на левом берегу Дуная у Зимницы. Вчера проводил брата и двух сыновей своих до моста. Штаб главнокомандующего расположился на два или три дня в 12 верстах биваком, а наследник сегодня повернул на Рущук. Государь намерен посетить вскоре Главную квартиру (с которою отправился легкий обоз царский, часть конвоя и дежурство, то есть генерал-адъютант Меншиков, князь Имеретинский и флигель-адъютант Голицын). Я почти убежден, что раз царь дойдет до армии, он там останется и нас туда переведет. Уверяют, что 15 июля государь отправится в Петербург, чтобы поспеть к 22-му туда, но я сомневаюсь и полагаю, что, пропустивши минуту, удобную для отъезда (то есть переход чрез Дунай), государь не покинет армии до окончания кампании. Здесь ему будет скучно, точно так же, как кажется невыносимым всем нам.

Жара утомительная, но еще утомительнее бездействие и бесполезность, создаваемые многими из нас. Стоим мы один около другого, окруженные повозками и лошадьми, но в особенности навозом, в который начинаем погрязать самым безуспешным образом. Вонь и пыль невыносимые. Удивляюсь, как держатся (боюсь сглазить) мое здоровье и глаза! Вот распределение дня: всю ночь почти проходят войска с музыкой и песенниками, будят нас, лошади ржут, топают, конюхи ссорятся и ругаются. Я ложусь в 11 час., с трудом засыпаю от шума соседей. Разные необыкновенные звуки будят неоднократно, а с 4-х часов одолевают комары и мухи. Ржание лошадей усиливается, петухи и разные звери кричат, мычат и шевелятся. Бивак встрепенулся, и я встаю в 5 час. утра, потеряв надежду снова заснуть. В 7-м часу пью я свой чай, занимаюсь чтением и писанием пред тем и после до 9 часов. Когда государь выходит пройтись, вся почти свита находится на дворике занимаемого им дома в раскинутом взамен столовой шатре. Тут дают чай, кофей, телеграммы, новости и пр. Пока была Главная квартира, я обыкновенно проводил время там по делам до завтрака. Тут же читаю у Гамбургера в палатке телеграммы и дипломатическую корреспонденцию. В 12 час. завтрак. Иногда государь с нами завтракает, а иногда отдельно. Затем расходятся все по палаткам или едут на переправу, или присутствуют на смотру проходящих войск, или посещают вместе с государем госпитали (из которых два - Красного Креста) в нескольких шагах от нашего бивака.

В 6 час. собираются снова к шатру, где обедаем с государем. На террасе над Дунаем происходит послеобеденный разговор; после того, то есть когда государь удалится, разделяются на кучки и толкуют. Я принимаю обыкновенно в это время посетителей - константинопольских сослуживцев, товарищей и корреспондентов журналов. Теперь меня доезжают английский агент Wellesley и австрийский. В 9 час. пьем чай. К государю идут составляющие его партию, а остальные расходятся по палаткам. Согласись, что такая жизнь монотонна и несносна, в особенности для меня! Пользу кое-какую приношу, но мог бы гораздо более быть полезным без глотания столько пыли и пустословия! Ты можешь себе представить, как тяжело будет мне 3 июля, тем более, что и телеграфировать нельзя - частных телеграмм не принимают25.

Поздравьте 29-го за меня Павлика. Все детки должны за меня расцеловать мама 3-го. Обнимаю вас тысячекратно. Целую ручки у матушки. Передай всем привет мой. Твой любящий муж и верный друг Николай

Благодарю за Евангелие, читаю ежедневно. Али захромал, на него все беды сыплются. Я здоров, а равно и Дмитрий, и Иван.

No 13

29 июня. Бивак у Зимницы

Горяинов привез мне вчера письмо твое, бесценный друг Катя, бесподобная жинка моя, от 23 июня No 12. Не телеграфирую сегодня ни отцу, ни вам, зная, до какой степени поверхностно содержание телеграмм, порождающих недоразумения. Опасаюсь, что недоразумение при настоящих обстоятельствах может породить беспокойство, и потому не поддаюсь желанию приветствовать вас по телеграфу. Семейные праздники как-то еще тяжелее в разлуке, нежели обыкновенные дни. Сегодня мне еще грустнее вследствие дурного оборота дел в Армении, плохого состояния на Кавказе и неблагонадежности здешних дел. Будем молиться и надеяться, что Бог смилуется и, несмотря на промахи наши, поможет войскам выйти с честью, славой и пользою для России из нынешних трудных обстоятельств. Расцелуйте Павлика за меня и поздравьте с днем ангела и рождением. Уверен, что он будет прилежанием своим и поведением утешать вас и меня. Жду от него описания его праздников.

Третьего дня получил твою милую телеграмму. Ты теперь уже знаешь причину моего беспокойства. Очень радуюсь, что Круподерницы понравились нашим дорогим гостям. Благодарю матушку за милейшее письмо, но сетую, что она мне не доставляет подробного отчета о состоянии здоровья твоего и деток. Надеюсь, что Катичка снова молодцом.

Переменная погода, вам надоедающая, и здесь нам насолила. Вот уже дня три, что после больших жаров (не меньше 30° в тени) и ужасающей пыли, налетают тучи, вихри и, наконец, дождь, гроза, холод ночью и по утрам. Многие простужаются. Многие из свиты (Воейков, князь Борис Голицын, Долгорукий и пр.) приискали по соседству домики и поместились на ночь под крышу. Я, в качестве дипломата, хочу доказать, что остался военным и не поддаюсь сибаритству, а продолжаю (не за спасибо, ибо никто из высочеств не обратил на это внимания) стоять биваком в палатке. Дня два тому назад чуть не поплатился и рассказываю тебе случай этот лишь для доказательства, что от тебя не будет утайки ни в дурном случае, ни в хорошем. Сообщаю верный дневник для совершенного вашего успокоения.

В воскресенье, 26-го, вечером, когда мы разошлись уже спать, раздалось громкое "ура!" в лагере гвардейского отряда и казачьего конвоя, примыкающем с обоих флангов к нашему биваку. Кстати, вот чертеж, дающий тебе понятие о нашем расположении:

Рис. 1 на стр.

Прибежали казак и фельдъегерь один за другим с известием, что государь, получив телеграмму от главнокомандующего, объявил войскам о победе и меня ждет. Я побежал, одевшись и едва пробираясь впотьмах между кольями палаток (казначей полевой сломал себе руку недавно, стараясь пройти по биваку ночью). Государь объявил мне, что кавалерия наша (под командою Гурко и Евгения Максимилиановича) выбила турок (пехоту с артиллерией) из Тырнова, захватила их лагерь и отогнала к Осман-Базару{26}. По восторженной телеграмме главнокомандующего можно было предположить, что был горячий бой, а взятие древней столицы Болгарии, которую и конференция константинопольская предполагала сделать центром администрации, и составляющей узел дорог, ведущих в Балканы, имеет неотъемлемую важность - политическую, нравственную и стратегическую. Государь был в восторге, поцеловал меня и обнял. Зная меня, ты можешь себе представить, в каком радостном настроении духа был я. Объявлено было, что мы все едем верхом с государем в 5 час. утра (понедельник) в Главную квартиру Действующей армии, находившуюся на той стороне Дуная в Царевне в 8-9 верстах. На радостях не мог я почти сомкнуть глаз, и думы теснились одна за другою. Это всегда со мною бывает, когда я не несу прямой ответственности (ты сама знаешь, что в противном случае я сплю спокойно, исполнив долг свой).

В понедельник утром было жарко. На верном Ададе, удивившем всех своим большим шагом (рыжий захромал от наминки и раскован), я ехал все время за хвостом лошади государя. Николая Николаевича застали мы на отъезде. Вслед за кавалериею были отправлены в Тырнов 4 стрелковых батальона и Болгарская бригада. Жители приняли своих избавителей с распростертыми объятиями, и торжество было велие. Пехота вступила в Тырнов на второй день после занятия кавалериею.

Главнокомандующий отправился туда же с 8-м корпусом и должен прибыть туда завтра. Туда же отправляется корпус князя Шаховского, которого 1-я дивизия теперь лишь прибыла в Зимницу из Журжева и из Туртукая. К Рущуку отправились под начальством наследника корпуса Ванновского (Владимир Александрович) и Гана с кавалериею. 4 сотни казаков дивизии Дризена имели хорошее дело в воскресенье вечером, встретившись с турецким отрядом, высланным из Рущука и состоявшим из двух кавалерийских полков, артиллерии и одного пехотного полка. Казаки ходили несколько раз в атаку и заставили турок отступить, прежде нежели прибыло подкрепление - драгунский полк. Вправо - к Никополю, Плевно, а потом к Филиппополю пошел Криденер с 9-м армейским корпусом. Говорят, что из Никополя уходят турецкие войска. Это было бы хорошо, то есть если бы мы могли занять Никополь, а то движение наше en eventail* - к Тырнову, Рущуку и Плевно кажется мне очень рискованным: тыл и фланги ничем не обеспечены, и сообщение с Румыниею основано на одном понтонном мосте, часто разрываемом бурями. Вообще мы действуем столь же медленно сначала, как легкомысленно теперь. Опасение неудачи - в особенности в присутствии государя. Братья и сыновья уже поставлены на карту. Следовало бы охранить его величество от случайностей и не пускаться в глубь Болгарии и к Балканам, пока не выяснятся обстоятельства, а то главнокомандующий Николай Николаевич может очутиться между двумя нашими армиями, отделенными пространством в 100 верст, la merci des bandes de Circassiens**. Положение для русского императора незавидное, тем более, что мы получили с Кавказа самые грустные вести: все наши отряды в отступлении, осада Карса снята (!!), и осадные орудия вместе с наместником Михаилом Николаевичем отправлены уже в Александрополь! Турок надо бить безостановочно, не давая им перевести дух, в противном случае они делаются отважными, предприимчивыми и даже настойчивыми. Теперь им прибавили 70% достоинства, и надо ожидать упорной борьбы. Все это высказано мною Адлербергу, Милютину и Мезенцову, как имеющим обязанность представлять государю. Я не выскочка и не навязываюсь, не суюсь, пока не спросят. Между тем решено, что в воскресенье Главная квартира государя окончательно переходит Дунай и идет в Тырново с последним эшелоном (бригадою) корпуса Шаховского. Бригада обеспечит нас от нечаянного нападения горсти смельчаков.