Любовные утехи русских цариц

При дворе Папы Римского Алексея II любовь была превращена в публичное зрелище, в котором участвовали красивые куртизанки и крепенькие лакеи с особо развитыми формами в нижней части туловища.

Но в это время чувственные удовольствия стали не только привилегией мужчин, но и женщин. Пресные мужья с их однообразным, нудным сексом по обязанности заменялись великолепнейшими любовниками из бедных офицеров, желающих подлатать свой скудный карман.

Шествия жен в ближайшие погребки под густой вуалью стали повседневным явлением. То, что раньше получали только мужчины, стали получать и женщины.

Но вот наступила, скажем, эпоха абсолютизма — проститутка, то бишь фаворитка, уходи в подполье, во дворце не высовывайся слишком, маскируйся под фрейлину какую и ожидай своей очереди для ласк короля. А он имел ключи от всех покоев фрейлин (а если не имел, то потайную дверь в их покои вырубал, как это сделал несовершеннолетний Людовик XIV, на все увещевания матери Анны Австрийской отвечавший, что его страсть выше ее нотаций), навещал когда хотел и какую хотел, мужа законного бесцеремонно с нагретого ложа вытуривая. А если который упирался и еще колотым оружием царю грозил, что-то там о чести своей бормоча, с тем расправа коротка: шибанут с лестницы вверх тормашками, и дело с концом. Так именно случилось с королем Франциском I, когда ревнивый муж не только нагретое ложе супруги ретиво королю не уступил, но еще и шпагой начал перед глазами размахивать, — он летел через 101 ступеньку дворцовой лестницы, и только мягкий ковер несколько его муки сгладил. Правильная это была расправа, потому как смертные должны понимать, в какую эпоху живут — в эпоху абсолютизма. А логика абсолютизма свой закон нравственности вывела: „Кто разделяет ложе с королем, не совершает позорного поступка, только кто отдается маленьким людям, тот клеймится пятном проституции“.

Следовательно, та, которая дарит свою любовь королю, совершает благородный поступок. Прямо философия негра Кали или — „Что такое хорошо, и что такое плохо“. „Вот если у Кали корову украдут — это плохо, а если Кали корову украдет — это хорошо“.

Мы не вникаем здесь в лицемерие такой философии, но именно она породила религиозное ханжество во всех религиях, в православной особенно. Вспомним, что под „плащом служения Богу“ разные православные странники наводнили Россию своими науками „усмирения беса“, когда под этим именно предлогом разврат, половые оргии и прелюбодейство для удовлетворения собственной похоти возводились в ранг высшего „единения с Богом“. Именно тогда и возник на российском небосклоне наш Распутин. Он „снимал страсти“ с истеричных, сексуально не удовлетворенных женщин всех рангов — от мещанок до аристократок обыкновенным с ними половым сношением, гарантируя им безгрешность такого акта с „божьим человеком“.

В эпоху абсолютизма король был всем — богом и царем, и каждый муж должен был считать за честь уступить свою жену высокопоставленному ночному гостю. И многие Мужья эту эпоху соответственно понимали, протест свой не выражали, а потихоньку ретировались, заслышав в коридоре шаркающие шаги короля, направлявшегося в спальню их жен. А если ретироваться не успевали, то быстро шмыгали в прилегающие уборные, и тогда им приходилось быть свидетелями ночных подвигов своего высокого конкурента. Но бедные, несчастные мужья должны были еще и помалкивать, когда высокий друг награждал их жен ребеночком. Такое снисхождение мужей высоко оценивалось женами. И старались они вовсю при всяком удобном случае урвать благосостояние и карьеру своему муженьку. Многие аристократки большие богатства в дом приносили, когда ринулись в Лондон для продажи своего тела. Повинуясь эротическим капризам могущественного повелителя, завоевывали себе и мужьям высокое общественное положение.

Но Россия — страна отсталая. Там долго еще бабу будут в „черном теле“ держать, на удовольствия сексуальные ее мозг и тело не нацеливая.

Словом, в области секса то, что разрешалось мужчине, не разрешалось женщине. Вот и приходится нашей скучающей царице страдать и сгорать от любовной страсти в одиночестве, поскольку любовника ей иметь нельзя и к мужу хаживать без позволения нельзя. И когда муж долго ее „не похочет“, возникали у нее разные любовные видения, как это случилось с нашей царицей Прасковьей, женой брата Петра Великого, Ивана.

Ей вдруг возомнилось, что муж к ней каждую ночь хаживает для детопотомства и она собственноручно его пылко обнимает, а оказывается, она обнимала густой воздух в своем затхлом, темном тереме. Да, царицы и их дочери жили и росли в теремах, удаленные от ока человеческого. Царевны были самыми несчастными существами на свете. „Сочетаться браком с иностранными принцами не позволяли господствующие тогда нравы, выходить замуж за простых граждан считалось ниже их достоинства. И обрекались они на безрадостное и бесполезное одиночество. Их жизнь протекала в тихом уединении. Однообразной чередой проходили грустные дни, посвященные вышиванью или ничтожным сплетням с боярынями и сенными девушками. Они (царевны) рождались, жили и умирали, не ведая ничего, что вокруг них совершалось, и сами никому неизвестные. Одно — царевны!“ ^[30] Ничего в этом безрадостном существовании русских царевен не преувеличил историк Щебальский. Скука и беспросветность! „Баста!“ — сказала сводная сестра Петра Великого царевна Софья и шмыгнула из терема на волю. И как легко ей свежим воздухом задышалось после затхлых кремлевских стен! Она и стихи пописывала, и книжки читала, и несколько иностранных языков изучила, а главное — мужчин в свою светлицу пустила. Попрала весь домостроевский порядок с его невозможным воздержанием и распахнулась вся и для дел государственных, и для любви и порока. Взмахнула крылышками своими „подрезанными“ и полетела… „Крылышки подрезали“ девице, когда она достигала совершеннолетия. О, пардон, мы не объяснили вам, дорогой читатель, что означает сей афоризм. Девушка состоятельная в период отрочества носила за плечиками изящно сшитые крылышки, наподобие тех, какими украшен античный купидон. Это был символ, означающий ее непорочность и невинность как ангела небесного. Когда наступало совершеннолетие девушки, „крылышки“ ей обрезались в буквальном смысле слова — ножницами, и она, как птичка, выпущенная из клетки, получала несколько больше свобод, хотя в жизни, согласитесь, летать птице с подрезанными крылышками не очень-то удобно. Так история переиначила смысл этого афоризма. Послушайте, как император Петр Великий подрезал „крылышки“ своей дочери Лизаньке, будущей императрице Елизавете Петровне, когда она достигла совершеннолетия: „Император взял ее за руку, вывел из покоя императрицы в смежную комнату, где перед тем обедало духовенство. Здесь поднесли ему ножницы, и он, в присутствии государыни и всех придворных дам, отрезал крылышки, которые принцесса носила до тех пор сзади на платье, нежно поцеловал ее, а всем присутствующим преподнесли по стакану вина“ ^[31].

Вопреки афоризму, Лизанька и с подрезанными крылышками далеко полетела: аж на двадцать лет править Россией.

Конечно, цари, может, и любили своих дочерей, но все же предпочитали им сыновей. Дочь считалась человеком как бы второго сорта. Рождение дочери в домостроевские времена горем и несчастьем считалось. Уж на что Екатерина Великая просвещенная была государыня, с французскими философами переписывающаяся, но и она неудовольствие выражала, когда у ее сына Павла стали одна за другой дочери появляться. На поздравление своего секретаря Храповицкого по поводу рождения пятой внучки Екатерина так возразила: „Много девок, всех замуж не выдадут“.

По этому поводу в переписке с Гриммом она сетовала, что семейство ее сына все больше „умножается барышнями“. „Сказать по правде, я несравненно более предпочитаю мальчиков, чем девочек“. И не думайте, дорогой читатель, что только в России было такое „низменное“ отношение к дочерям. А что в западных, монарших странах творилось? Шум, гам, плач, слезы, истерики на всю Европу закатываются! Это несчастные королевы дочерей народили! „Все! Больше в твою спальню я не ходок“, — твердо в гневе заявил своей жене Марии Лещинской французский король Людовик XV, когда она ему подряд то ли пятерых, то ли шестерых дочерей принесла. А Генрих VIII в спальню к Анне Болейн с опаской начал заходить, когда она ему вторую дочь родила. „Что, дочь! — кричал в сильном гневе. Да как ты смела? Лучше бы сына слепого, глухонемого, калеку, но сына! Идиота, но сына!“ ^[32] Анна Болейн, еще от вторых родов толком не оправившись, поднапряглась и вот уже наследника престола в своем лоне носит. Недоносила, бедная. Случился с нею выкидыш, и мужского пола, вообразите себе, дорогой читатель! Ну конечно, Генрих VIII это воспринял как оскорбление королевства английского, и вы уже знаете, чем жизнь Анны Болейн закончилась. А Элеонора, жена французского короля Людовика VII, которую он вздумал удалить из дворца и развестись с нею, поскольку не сына, а дочь ему родила! Элеонора, вторым ребенком беременная, умоляла короля: „Погодите малость, ваше высочество, король-батюшка. Ведь брюхатая я. Авось наследник родится“. Но родилась опять дочь. Тогда король решил с ней развестись. Римский папа не возражал. А эта негодная Элеонора, нездоровой местью горя, взяла и вышла замуж за английского короля Генриха II, красавца, да еще моложе жены на целых 12 лет. И что вы думаете? Сына от него родила. Людовик VII чуть со стыда не сгорел, когда узнал об этой истории, так ему экс-жена нос утерла.