Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика

После окончания занятий все документы снова вкладывались в папку, папка опечатывалась пластилиновой печатью, и сдача ее скреплялась подписью. Потом все это грузилось в чемодан и снова опечатывалось.

К этим операциям мы быстро привыкли и стали считать их обыденными. Цикарев на время учебы куда-то исчезал и появлялся только к концу занятий. Все шло тихо и мирно пока однажды не произошло чрезвычайное происшествие.

Во время перерыва курсанты выходили из помещения покурить, оставляя схемы и тетради на столах. Выходили, как правило, все, чтобы в учебном классе не оставалось никого.

^{Станция орудийной наводки СОН-4.}

После одного из перерывов киевлянин Грузнов не обнаружил на своем месте рабочей тетради. Его и без того длинная шея вытянулась еще больше, глаза под толстыми стеклами очков в страхе расширились, и он закричал:

— Ребята, кто взял мою рабочую тетрадь?

Шум в классе мгновенно стих, установилось тягостное молчание.

— Ребята, не шутите, отдайте тетрадь, — взмолился Грузнов.

Но тетрадь никто не возвращал.

Командир группы Бахарев напомнил, что шутки в этом деле неуместны и даже опасны. Проводивший сегодняшнее занятие майор Фомин, тоже заволновался и попросил немедленно возвратить тетрадь.

Предугадывая серьезные последствия пропажи секретного документа, вся группа стала тщательно обследовать комнату. Обшарили все столы, перетряхнули преподавательскую кафедру, полки тумбочек, осмотрели даже стулья. Но так ничего и не нашли.

В панике был Грузнов, разволновался Бахарев, побледнел и смолк Фомин. Шутка, а мы были уверены, это была чья-то глупая шутка, затягивалась и принимала опасный оборот.

Приехал за документами Цикарев. Он попросил всех сдать тетради, схемы и инструкции. Остался один Грузнов, на которого страшно было смотреть. «Секретчик», как мы часто называли Цикарева, был неплохим парнем, что на такой работе бывает крайне редко. Но и он заявил, что в его обязанности входит немедленно сообщить о пропаже в секретную часть.

Майор Фомин, наш неизменный защитник и добрейший человек, попросил Цикарева повременить еще минут десять и за это время произвести еще один осмотр помещения.

Рабочая тетрадь имела достаточно большие размеры и твердую обложку, просто так ее спрятать было невозможно. Все мы на выходе из класса подверглись досмотру и с тяжелым сердцем вышли во двор.

В классе остались только командиры и бедный Грузнов. Потянулись долгие минуты ожидания. Мы молча курили и избегали смотреть друг другу в глаза.

Вдруг внутри помещения раздался радостный крик, и в дверях появился Грузнов. Он размахивал своими длинными руками и орал:

— Нашлась, туда ее в качель! За батареей отопления нашлась! Ну знал бы я, кто ее туда пошутил, я бы ему, скотине, яйца оторвал!..

Грозная поначалу туча понемногу стала рассеиваться.

— Повезло вам, ребята, — произнес Цикарев. — Еще бы минут пять, и я вынужден был бы звонить своему начальству. Вы даже себе не представляете, какого несчастья вам, да и мне вместе с вами, удалось избежать. Будем считать, что тетрадь закатилась за батарею сама. Так будет лучше всем.

^{Коля Грузнов. 1955 г.}

Этот урок не прошел даром. Теперь каждый следил в оба за своей тетрадью и перед выходом из помещения обязательно все документы прятал в папку. А шутник так и не сознался в содеянном, и имя его навсегда осталось неизвестным.

Надо сказать, что спустя некоторое время настолько освоились с правилами секретности, что многое из того, к чему нас приучали наши преподаватели, делали автоматически. Например, надо было отворачиваться от случайных объективов фотоаппаратов.

Даже сейчас, спустя многие годы, на фотографиях я не могу увидеть лиц наших преподавателей. Они, как правило, стоят к объективу либо спиной, либо далеко в профиль.

О том, какой техникой занимаются младшие лейтенанты, старшие офицеры полигона, конечно, знали. Догадывались о нашей работе офицеры летного состава, так как часто видели нас на аэродроме возле самолетов. Но никто никогда не подавал виду о своей осведомленности, никто никогда не пытался говорить с нами на эти темы и, тем более, расспрашивать о нашей службе.

Контролировали нас соответствующие органы и ответственные за режим люди? Безусловно — да, но делали это профессионально — корректно и незаметно.

Правда, был один исключительный случай, нарушающий эти правила. В новой гостинице по вечерам к нам ходили прикомандированные офицеры поиграть в преферанс. Мы с радостью их встречали и охотно обыгрывали.

Как-то в комнату зашли два незнакомых подполковника и попросили составить им компанию. Я и Женя Кузнецов согласились. Гости играли так себе, и потому можно было без риска отвлекаться на разговоры. Узнав, что мы недавно закончили гражданские высшие учебные заведения, наши компаньоны расспрашивали о нашей прошлой жизни: учебе и преподавателях, Харькове и его достопримечательностях и, конечно, об украинских женщинах.

В это время по постоянно включенной радиоточке передавали сообщения об очередных испытаниях ядерного оружия. Тогда их производили часто и с большой помпой сообщали об этом на весь мир. В этот раз диктор рассказывал об испытании термоядерной бомбы, которую взорвали на большой высоте.

— Интересно, как они взрывают ее на такой высоте? — как бы между прочим спросил один из подполковников.

— Кто его знает. Может быть, поднимают бомбу на воздушном шаре? — лукаво ответил Кузнецов.

Подполковники молча переглянулись, улыбнулись, но уточнять ничего больше не стали.

— Семь первых, — заявил один из них, и игра продолжилась.

Я не могу утверждать, что это была проверка, но то, что гости знали, с кем имеют дело, весьма вероятно. К тому же это были не армейские, а флотские подполковники. Их темная морская форма нам уже не раз встречалась на полигоне. Не надо было быть детективом, чтобы догадаться, что на суше моряки занимаются отнюдь не кораблями.

Игры в секретность — одни из самых распространенных игр, в которые любят играть те, кто охраняет секреты, и те, от которых эти секреты скрываются.

Основная их задача — сохранение в тайне масштабов и уровня новой военной техники, находящейся в данное время на вооружении армии. Не менее важным является — сокрытие уровня отсталости этой техники и распространение о ней заведомо ложной информации. Если внимательно проанализировать суть закрытой информации, то окажется, что основной секрет заключается не в том, что есть, а в том — чего нет.

^{На боевом дежурстве следовало быть в аэродромной форме. 1955 г.}

В свое время Пеньковский, полковник Главного разведывательного управления Министерства Обороны СССР, передал американским и английским спецслужбам именно такую информацию. Хрущев заявил на весь мир, что мы выпускаем баллистические ракеты с такой же скоростью, как выпускают сосиски. Советский Союз действительно тогда обогнал Соединенные Штаты по качеству и эффективности ракет, но количество их было советским лидером явно преувеличено.

Наши потенциальные враги были очень обеспокоены отставанием в создании новых способов доставки ядерных зарядов. Им надо было знать, сколько ракет может достигнуть территории США.

В секретном донесении американской разведке Пеньковский развеял блеф о количестве баллистических ракет. В своем сообщении он писал, что советские ракеты все еще находятся только на стадиях испытания и СССР может запустить всего одну или две ракеты.

Эти секретные сведения о реальном положении дел в ракетостроении стоили нашей стране значительно дороже, чем разглашение какой-либо конкретной технической тайны. Со временем количество баллистических ракет с ядерными боеголовками в Советском Союзе значительно возросло, произошло изменение баланса сил в нашу пользу. Но тогда, в начале 60-х годов, сведения Пеньковского очень сильно повлияли на ход «холодной войны». Они до некоторой степени устранили опасную нервозность в отношениях противоборствующих сторон и их взаимную боязнь. Этим был снижен риск развязывания новой мировой войны. Американцы даже назвали Пеньковского «шпионом, который спас мир».