Мемуары. Избранные письма. Документы

149 2. Ibid. P. 45.

150 3. Ibid. P. 38.

151 4. Ibid. P. 44.

152 5. Ibid. P. 45.

152 5. Ibid. P. 45.

153 6. В том смысле, в каком это понимает Пьер Паше: «Само слово «интимный», как известно, происходит от латинского intimus, превосходной степени от прилагательного в сравнительной степени interior [внутренний], иначе говоря, интимное – это самое глубинное, более глубокое, чем внутреннее»: Pierre Pachet. Les Baromètres de l’âme. Paris: Hachettes littératures, 2001. P. 14.

историческое прочтение событий. Я хотел бы, наряду с ним, представить литературный взгляд на это блистательное произведение последней представительницы рода Валуа-Медичи – королевы Маргариты де Валуа, «настоящей королевы Возрождения» [154].

МАРГАРИТА И ЛИТЕРАТУРНЫЙ MИР ПРИ ПОСЛЕДНИХ ВАЛУА

Литературный мир во времена последних королей рода Валуа постоянно находился в движении, и от королевы Маргариты, последнего отпрыска этой старинной семьи, ставшей центром его притяжения, получил новый импульс для развития «bonae litterae» [изящной словесности (лат.)]. С конца XVI века наблюдается культурный и интеллектуальный перелом. Как отмечает Марк Фюмароли, этот перелом – «константа французской культуры Старого порядка, и он никогда не был таким глубоким, как при Генрихе IV и Людовике XIII. К «кризису дворянства шпаги», начавшемуся после гражданских войн, добавился кризис придворной культуры, искавшей свою идентичность после смены династии. При последних Валуа и до великих беспорядков конца XVI века придворные гуманисты пытались, часто успешно, быть связующим звеном между высшим дворянством, эволюция которого происходила в королевском окружении, и ученой элитой дворянства мантии. Знатные дамы и кавалеры могли благосклонно принимать Ронсара, следить за рабо154 7. Pierre de Vaissière. Marguerite de Valois, princesse de la Renaissance // Revue de l’histoire de la philosophie. Lille, № 6. vol. 47 (1938). P. 98.

тами академий Баифа и Пибрака. Эти связи были разрушены долгим династическим кризисом, а также окружением короля – солдата и провинциала, каким был Генрих IV» [155]. [234]

Постепенно вся придворная и интеллектуальная жизнь вышла из-под королевского влияния. Исчезновение просвещенного общества при короле освободило место более узким объединениям, которые создавали женщины и которые возникали в частных особняках, кружкам, участники которых обнаруживали, что все еще грезят о гуманизме двора. Позже таких объединений стало больше, и эта мода, по многим причинам, коснулась нашей мемуаристки. Сначала в Юссонском замке [156], во время ее изгнания, а потом, с 1605 года, в Париже, в ее дом на улице Сены. Эти встречи аристократов и литераторов формировали взгляды знатных дам и открыто содействовали распространению новых сочинений, проникнутых ностальгией и гуманистическими идеалами. Тогда-то Маргарита де Валуа стала меценаткой, а значит, покровительницей словесности. «В этом новом облике изящного общества, – пишет Эвелин Беррио-Сальвадор, – можно усматривать реакцию просвещенных умов, которые, не находя при грубом дворе очарования остроумных бесед, укрылись в частных особняках» [157]. Маргарита взяла на себя роль дирижера этой «консерватории пошатнувшегося мира» [158], в которой «учтивость, которую 155 8. Marc Fumaroli. L’Age de l’éloquence. Genève: Droz, 1980. P. 521.

156 9. Об этом см.: Michel Moisan. L’Exil auvergnat de Marguerite de Valois. La reine Margot, Carlat-Usson 1585-1605. Nonette : Créer, 2001. P. 121-151.

157 10. Evelyne Berriot-Salvadore. La Femme dans la société française de la Renaissance. Genève: Droz, 1990. P. 586.

158 11. Ibid.

там культивировали, литература, которую там ценили, идеи, которые там исповедовали, все больше приходили в противоречие с нравами и событиями своего времени» [159]. Но не следует забывать, что книжная культура Маргариты де Валуа имеет более позднее происхождение, восходя к тем временам, когда одиночество и скука в стенах крепости Юссон сочетались у нее с чтением и писательством. В «раннем детстве», когда ее растили вместе с братьями, она получила простое образование: они жили, пишет она, «скорее направляемые Природой, подобно растениям и животным, но не как здравые люди, подвластные разуму» [160]. Однако было бы [235] необоснованно утверждать, что всю эту культуру она обрела в своей позолоченной тюрьме [161]. В ее детстве первенствовали игра и беседа, несомненно, сформировавшие ее критический ум и привившие ей также вкус к прекрасному [162]. В этом отношении показательна одна из первых 159 12. Ibid.

159 12. Ibid.

160 13. В этих словах виден образ гуманистической культуры, и с ними Маргарита де Валуа становится прямой наследницей Рабле, призывавшего в своем знаменитом «Гаргантюа и Патагрюэле» к созданию «школы, которая научит не механическому повторению бесконечно повторяющихся силлогизмов, а сумеет вырастить свободных людей, вдохновенных и столь же умело использующих воображение, как и рассудок, способных наслаждаться миром и выражать оригинальные мысли, людей, которых обучило жизни свободное и плодотворное взаимодействие с реальностью». См.: Eugenio Garin. L’Éducation de l’homme moderne, 1400-1600. Paris: Fayard, Coll. Pluriel, 2003. P. 71-72.

161 14. Это мнение Жана-Ипполита Марьежоля, утверждавшего в своей книге «Жизнь Маргариты де Валуа, королевы Наварры и Франции» (Jean-Hippolyte Mariejol. La Vie de Marguerite de Valois, reine de Navarre et de France, 1553-1615. Paris: Hachette, 1928), что «начальное образование» Маргариты де Валуа, «вероятно, было поверхностным». А ведь, согласно Эудженио Гарену, «отношение к детям [уже тогда] было проникнуто не только чувством конкретного, земного бессмертия, но также предполагало ответственность перед будущим людей и перед обществом», см.: Eugenio Garin. Op. cit. P. 27. Оба тезиса интересны и показывают, что образование юной Маргариты де Валуа было основано не на эрудиции, а на постепенном приобретении устной, общераспространенной и «естественной» культуры. Что касается политической культуры мемуаристки, Элиан Вьенно говорит о «капиллярном» усвоении этой культуры, и эти же слова нетрудно отнести к литературно-гуманистической культуре Маргариты: Éliane Viennot. Ecriture et culture chez Marguerite de Valois // Femmes savantes, savoirs des femmes. Du crépuscule de la Renaissance à l’aube des Lumières. Actes du colloque de Chantilly (22-24 sept. 1995) / Dir. Colette Nativel. Genève: Droz, 1999. P. 169. В самом деле, например, в одиннадцать лет она сыграла роль в пьесе Ронсара, см.: Éliane Viennot. Les poésies de Marguerite de Valois // XVII e siècle. № 183, avril-juin 1994. P. 349-375.

162 15. Представление о беседе как о средстве передачи культуры сложится в первые годы XVII века благодаря Марии Ле Жар де Гурне, писательнице, знакомой с деятельностью литературных салонов королевы Маргариты.

сцен «Мемуаров». В эпизоде, когда Генрих II, ее отец, просит ее выбрать между двумя предложенными претендентами, мемуаристка заново придумывает саму себя и вкладывает в уста юной Маргариты объяснение этого выбора, похоже, весьма удивившего короля. Словами [163], переданными прямой речью, близкой к театральному диалогу, она просто отвечает отцу на вопросы этого диалога и обосновывает свое решение безупречными аргументами. Таким образом, этот выбор порождает живую и продуманную речь. А мы знаем, как важна была для королевы Маргариты аристократическая беседа и майевтика, начиная с ее первого длительного пребывания в Нераке и до самого конца жизни. [236]

Таким образом, ее детство, первые воспоминания, изложенные в знаменитых «Мемуарах», были проникнуты гуманистической культурой, к которой постепенно добавилась эрудиция. Апелляции в виде цитат и отсылок к разным авторитетам она делает для своего друга, Брантома, в оправдание своего начинания, деликатного и чрезвычайно нового для конца XVI века. С первых же страниц, при заключении «автобиографического соглашения», если воспользоваться выражением Филиппа Лежёна, она откровенно демонстрирует свой культурный уровень: «philautie» [самолюбие] [164] – термин, позаимствованный у неоплатоников [165] и встречающийся в См.: L’ombre de la damoiselle de Gournay в дополнительных материалах {3}