Испытатели

Все дело сейчас заключалось в том, чтобы как можно экономней расходовать оставшийся запас высоты, подольше продержаться в воздухе и подальше улететь.

И летчик ведет машину на посадку, на аэродром, на обетованную землю. Он ведет машину так, будто ее и нет, будто крылья приросли к нему, к его, Кубышкина, телу.

Сосны, ели, березы, извилистые прогалины между ними, покачиваясь, убегают назад. Летчик тянулся к их краю, как бегун к ленточке финиша, достижение которого награждалось жизнью.

На каждом аэродроме есть люди, похожие на футбольных болельщиков. Они любят спорить.

В то время как одни считали это безрассудством, другие говорили, что если и есть шансы благополучно сесть, то их не больше одного из ста, третьи с помощью длинных рассуждений высказывали короткую идею: "Вот их бы сейчас на эту машину, они бы показали!"

Но вдруг все притихли. Самолет был почти над краем леса, но просвет между крыльями и пушистыми верхушками деревьев исчез. Кубышкин невольно пригнул голову. Он услышал треск ветвей; они дробно простучали по фюзеляжу и хвосту, но дальше был простор -- ленточка, финиш. Он энергично потянул ручку к себе. Колеса немного пробежали по рыхлому снегу и встали.

Если не считать мотора, который разобрали на части и некоторые из них отправили просвечиваться на рентген, то все остальное было в порядке.

Этому обстоятельству все спорщики не только удивлялись, но и восхищались. Кубышкин тоже удивлялся, что все обошлось благополучно.

А когда генерал, командир соединения, специальным приказом объявил Кубышкину благодарность за мужество и выдающееся мастерство, спасшие летчика и ценную опытную машину, Кубышкин, смущаясь от поздравлений, шутил:

-- Так этому же еще в школах учат: если сдал в воздухе мотор, немедленно выбирайте площадку и садитесь!

Случай в пике

Вначале летчик Стефановский решил, что он совершенно оглох. Он даже закричал изо всех сил, чтобы проверить себя, и услышал лишь слабый писк.

Потом увидел свои ноги, за которые он как будто был неподвижно подвешен к бледному, едва подкрашенному закатом небу.

В следующий миг он заметил куски крыльев, которые невдалеке от него кружились и колебались, как сорванные бурей листья. И по тому, что расстояние между ним и этими кусками увеличивалось, он понял, что не висит на месте, а летит вниз.

Стефановский схватился за парашютное кольцо, но вовремя вспомнил, что в воздушном море лучше не встречаться с такими "соломинками", как обломки самолета, переждал несколько секунд и рванул руку. Его очень сильно встряхнуло: еще не полностью погасла бешеная скорость, сообщенная его телу пикирующим самолетом.

Летчик взглянул вверх. Купол был цел. Парашют остановил падение и теперь бережно опускал испытателя на землю.

Неужели он потерял слух? Стефановский произнес несколько слов. Услышал слабый, но внятный голос. Значит, слух в порядке: просто после гула, свиста и воя самолета, вошедшего в пике, внезапно наступившая тишина обманула его. Что же стряслось? Он принял машину от техника в полном порядке.

Погода? Не сказать, чтобы идеальная, но и пожаловаться нельзя: на высоте семи-восьми тысяч метров ходили облака, изредка закрывая солнце. Но он не добрался до них. Летчик нормально взлетел, как десятки раз до этого, проводя обширную программу испытаний той же машины.

Мотор великолепно тянул, и двумя размашистыми кругами летчик быстро набрал заданную -- более шести тысяч метров -- высоту. Он не чувствовал кислородного голода, хотя был без маски: сказывалась постоянная тренировка.

Он сделал несколько пикирований, каждый раз наращивая скорость. Машина вела себя вполне хорошо. Оставалось последнее пике, самое ответственное. Нужно было испытать, как ведет себя самолет на определенной и весьма большой скорости пикирования. Летчик вернул потерянную высоту, выбрал ориентир и с работающим мотором ринулся вниз.

Стрелка указателя скорости быстро отсчитывала сотни километров, по мере того, как гул мотора, сливаясь с визгом рассекаемого воздуха, превращался в нестерпимый вой, стрелка замедляла свой бег. Ей уже с трудом давались десятикилометровые черточки. От огромной скорости и резкой перемены давления звенело в ушах. Стефановский чувствовал, что машина натянулась, как струна, что она дрожит и дышит, как человек, которому очень тяжело и страшно. Нужно набрать еще пять километров скорости -- и можно выходить из пике.

Летчик до отказа отжал ручку вперед. Дрожь самолета усилилась и передалась ему. Все вокруг содрогалось в мелком и частом ознобе. "Можно выводить", подумал летчик, но в этот момент сильный глухой удар потряс машину. Ее стало заносить в сторону, она уже не слушалась рулей. Потом он услышал треск. Это он вышиб своим телом борт самолета и вылетел наружу. Он очнулся в воздухе. Кругом, колыхаясь, падали обломки.

Внизу был фабричный поселок. Острое чувство обиды и бессилия охватило летчика. К чему должны пострадать люди, не имеющие никакого отношения к самолету? Он провожал взглядом эти кувыркающиеся куски, пока они не слились с серым фоном земли и не пропали из виду.

Тут он увидел, что его самого несет в озеро. Над самой водой он отцепился от парашюта и скользнул вниз, -- иначе набухший купол утащит его на дно. Озеро, однако, стало уходить в сторону.

Воздушное течение понесло его к берегу. Летчик подтянулся на лямках, развернулся по ветру и мягко шлепнулся оземь.

К нему уже бежали люди, прыгая по кочкам, неслась автомашина. Его сразу же успокоили: обломки упали на стадионе, и в лесу вокруг него никто не пострадал.

На душе стало легче. Он почувствовал, что все тело наливается тупой, ноющей болью. Хотелось лечь и забыться. Но было исключительно важно осмотреть обломки машины, чтобы дать правильное заключение об аварии.

Преодолевая боль, он поехал к месту падения машины. Около бесформенных остатков самолета толпился народ. Наперебой ему стали рассказывать подробности того, что он сам пережил. Какой-то старик, увидев ордена на груди летчика, громко сказал:

-- Ничего страшного! Машину новую скоро сделают, а такого орла не больно скоро.

Все стали звать летчика к себе домой -- отдохнуть, полежать, выпить чайку.

Стефановский почувствовал, что у него кружится голова, становилось все труднее стоять на ногах. Он взглянул на себя и ужаснулся: вместо одежды на нем были какие-то лохмотья. Сквозь эти лохмотья виднелось почерневшее от ушибов тело.

Его уложили в машину и повезли домой. Только уложили в постель, как раздался телефонный звонок.

Товарищ Ворошилов спрашивал о состоянии летчика, может ли он дойти до телефона.

Климентий Ефремович внимательно выслушал взволнованные слова летчика, задал несколько вопросов, пожелал поскорей выздороветь и отдохнуть.

Уже находясь на юге, летчик по радио услышал радостную весть.

Торжественно диктор читал указ Президиума Верховного Совета, и голос его слушал весь Советский Союз:

"За исключительные заслуги в деле испытания опытных образцов самолетов и проявленное при этом мужество и отвагу наградить летчика майора Стефановского Петра Михайловича орденом Ленина".

Летчик заканчивал лечение и отдых, торопился домой. Ценные испытательные материалы его последнего полета, когда от вибрации в воздухе на некоторой скорости развалился самолет, уже были использованы инженерами. Они искали и находили пути борьбы с вибрацией.

Майор Стефановский спешил, -- новый, улучшенный вариант этой машины был готов и ждал испытателя.

Надо было быстрее испытать и довести эту машину и вручить ее всем нашим летчикам. Ведь каждый летчик-испытатель живет одной заботой: чтобы его собратья, летчики-бойцы, всегда были хозяевами в небе.

Когда сзади человек...

Военный летчик-испытатель Долгов любил скорость. Он редко передвигается пешком: большей частью на автомобиле, мотоцикле или, на худой конец, на велосипеде.

Долгов неравнодушен к каждой новой машине, которую ему поручают испытать, но чаще всего он имеет дело со штурмовиками. Они атакуют внезапно, хотя на бреющем полете, в них хорошо чувствуется скорость, а Долгов ее любит.