Ганнибал

Для нас представляет существенный интерес вопрос об общественно-политическом строе олкадов, поскольку важно (не говоря уже о других соображениях) знать, на каком уровне развития стояли те испанские племена и народности, с которыми сталкивался Ганнибал. Однако исходить мы можем только из того, что поселения олкадов Полибий называет греческим словом πολις, а Ливий — его латинским соответствием urbs; среди них был один — сильнейший, главный. Не исключено, что, по представлениям названных писателей, олкады образовывали союз «городов», один из которых осуществлял гегемонию над остальными.

Весной 220 г. Ганнибал двинулся в поход на ваккеев, населявших среднее течение р. Дурис, и, преодолев упорное сопротивление, захватил в их области важнейшие города — Саламантику (Полибий [3, 14, 1] — Гелмантику; Ливий [21, 5, 6] — Германдику) и Арбокалу.

На обратном пути через Южную Гвадарраму^[56] в Новый Карфаген победоносный полководец встретился еще с одним противником — карпетанами, которых побудили взяться за оружие спасшиеся после разгрома олкады и ваккеи — беглецы из Саламантики [Полибий, 3, 14, 3; Ливий, 21, 5, 7]. Логика рассуждений и самих карпетан, и тех, кто их уговаривал, очевидна: вчера разгромлены олкады, сегодня — ваккеи, завтра, несомненно, наступит очередь карпетан. Не лучше ли предупредить врага и попытаться разгромить его, не ожидающего нападения, перегруженного награбленным добром?

Враги ожидали Ганнибала у переправы через Таг, но Ганнибал уклонился от решительного сражения. Расположив свой лагерь на берегу, он в первый же удобный момент, когда напор карпетан несколько ослабел, вброд переправился через реку. Теперь между ним и его противником был мощный естественный рубеж и вал, устроенный, однако, так, что он открывал карпетанам доступ к реке. Ганнибал рассчитывал, что они попытаются преследовать отходящие карфагенские войска, и тогда его слоны и всадники встретят карпетанскую пехоту в реке. Противник попался в ловушку, ошибочно полагаясь, по-видимому, на свое численное превосходство. Согласно Полибию [3, 14, 8] и Ливию [21, 5, II], вместе с олкадами и ваккеями войско карпетан достигло 100 000 человек. Будучи уверены, что Ганнибал не принял боя из страха перед возможным поражением, карпетаны с громким криком, не соблюдая даже элементарного порядка, бросились в реку. Осуществляя свой план, Ганнибал ввел в Таг слонов, которых было у него 40, и конницу. Во время сражения карпетанские воины не оказали сколько-нибудь серьезного и организованного сопротивления. С трудом нащупывая брод, опрокидываемые конями, они были бессильны перед всадниками и погонщиками слонов. Большинство карпетанских пехотинцев погибли в неравном бою, многие утонули. Последние ряды карпетан повернули на берег, но прежде чем они сумели занять оборонительную позицию, Ганнибал, выстроив: свою пехоту в каре, ввел ее в реку и, достигнув противоположного берега, обратил деморализованные остатки карпетанских войск в паническое бегство. Пройдясь огнем и мечом по Карпетании, Ганнибал подчинил и ее власти Карфагена [Полибий, 3, 14, 2 — 8; Ливий, 21, 5, 9 — 16].

Победа у Тага имела исключительное политическое значение. Теперь под контролем Ганнибала оказалась вся территория Пиренейского полуострова к югу от Ибера, за исключением Сагунта [Полибий, 3, 14, 9; Ливий, 21, 5, 17; Юстин, 40, 5, 6].^[57] Далее мы увидим, что эти успехи были иллюзорными, что власть карфагенян на Пиренейском полуострове не отличалась. ни прочностью, ни стабильностью, а его население, в том числе и финикийские колонии, в решающий момент поддержало римлян.^[58] Однако все это еще было впереди. А пока, опьяненный блестящими победами, имея за спиной разоренные, покоренные, «умиротворенные» территории, Ганнибал чувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить вызов Риму. В известном смысле битва при Taге ознаменовала собою завершение важного периода в истории стран Западного Средиземноморья — периода подготовки II Пунической войны.

Победа при Taге занимает особое место и в биографии самого Ганнибала. Здесь он впервые обнаружил свои незаурядные тактические способности, показал умение принимать смелые решения, ломая установившиеся военные каноны и обращая себе на пользу те особенности местности, которые на первый взгляд сулили неминуемое поражение. Если бы Ганнибал не переправился через Таг, его войска, прижатые к берегу реки, были бы, конечно, раздавлены превосходящими силами противника. Однако пунийский командующий навязал врагу сражение в наиболее выгодных для себя условиях и победил.

Теперь непосредственной целью политики Ганнибала на Пиренейском полуострове стал захват Сагунта — древней колонии Закинфа, в основании которой приняли участие и выходцы из рутульской Ардеи [Ливий, 21, 7, 2],^[59] однако в III в. уже иберийского города (как показывают сагунтинские монеты, его заселяло племя арсах).^[60] Наш источник говорит о богатстве Сагунта, которым последний обязан интенсивному развитию морской торговли и земледелия, росту населения и строгости нравов [Ливий, 21, 7, З], — идеализирующая Сагунт тенденция последнего замечания Тита Ливия очевидна. Однако не богатство прельщало Ганнибала, когда он предпринял свои военные действия против этого города: только овладев Сагунтом, он мог двинуться на север. Но если раньше Ганнибал не задевал, по крайней мере непосредственно, римских интересов, действуя строго в рамках обязательств, принятых Гасдрубалом, то теперь осуществление его замыслов грозило привести к столкновению с Римом, тем более что Сагунт уже имел к тому времени статус римского союзника и его безопасность была в какой-то форме гарантирована еще Гасдрубалом. Впрочем, Ганнибал мог рассчитывать на то, что Рим, руки которого были связаны длительной и тяжелой борьбой с галлами на севере Италии, а также с иллирийскими пиратами на Балканском полуострове, не сможет эффективно вмешаться в испанские дела, и, как увидим далее, этот расчет (если он существовал), в общем, оправдался.

Благоприятный для Ганнибала политический климат создавала «партийная» борьба в Сагунте. Источник [Полибий, 3, 15, 7] не говорит, из-за чего, собственно, происходили столкновения, тем не менее и вся ситуация, и в особенности энергичные действия Рима показывают, что речь могла идти только об одном: сохранять ли верность союзу с Римом или же добровольно перейти на сторону и под власть Карфагена. Ликвидировав смуты и казнив нескольких человек из среды сагунтинской знати, очевидно враждебных проримской ориентации, римляне, вмешивавшиеся в сагунтинские дела, уничтожили надежды Ганнибала, если допустить, что они у него были, на сторонников союза с Карфагеном в Сагунте. Более того, они показали, что Рим никогда не примирится с потерей Сагунта, Ганнибал приведет римское правительство к необходимости объявить Карфагену войну, — именно этого Ганнибал и добивался. Нужно было только поспешить, чтобы на помощь Сагунту не явились римские легионы, чтобы они не навязали Ганнибалу войну в Испании, не помешали ему округлить пунийские владения на Пиренейском полуострове и отправиться на завоевание Италии.

Этих своих политических целей Ганнибал пытался достичь, действуя формально в рамках карфагено-римских соглашений. Не вступая в прямой конфликт с ориентировавшимся на Рим правительством Сагунта, он, по словам Тита Ливия [21, 6, 1 — 2], провоцировал столкновения между Сагунтом и соседними иберийскими племенами (главным образом турдулами),^[61] находившимися в сфере карфагенского господства; предлагая сторонам свои услуги в качестве арбитра, Ганнибал рассчитывал навязать Сагунту решение, которое поставило бы этот город в зависимость от Карфагена, не давая Риму формального повода объявить войну.

Традиция, сохраненная Аппианом [Апп., Исп., 10], позволяет выяснить некоторые подробности этой политической игры. По его словам. Ганнибал убедил торболетов (то есть турдулов) принести ему жалобу на сагунтинцев, вторгающихся будто бы на территорию, принадлежащую торболетам, и всячески их притесняющих. Создав обстановку конфликта, Ганнибал, не принимая решения, отправил торболетских послов в Карфаген, чтобы они там изложили свои претензии совету, и одновременно от себя послал совету письмо, где самыми мрачными красками обрисовал положение дел: римляне убеждают подвластные Карфагену иберийские племена отпасть, а сагунтинцы всячески помогают римским агентам. Решение совета, несомненно инспирированное самим Ганнибалом и сторонниками баркидской группировки, полностью его удовлетворило: ему было приказано действовать по отношению к Сагунту так, как он сочтет нужным.