Эдгар По. Сумрачный гений

То, что он «был сражен и к себе вернулся, грезя на ходу», хорошо известно и многократно подтверждено самим поэтом. Но едва ли такие ассоциации («ожила его собственная мать») могли возникнуть у юноши, мать свою почти не знавшего и не помнившего. А вот то, что она «брала за руку» и вообще проявила к нему внимание, несвойственное женщине ее статуса и круга, — напротив, очень важно. И, думается, причина вспыхнувшей влюбленности заключалась именно в этом: в необъяснимой для юноши ласке и внимании, с которыми приняла его эта женщина. Как много до того и потом он встречал матерей своих приятелей, приходил к ним в дом, знакомился, но никто не относился к нему так, как миссис Стэнард. И вот здесь необходимо обратить внимание на важное обстоятельство: менее чем через год после той встречи молодая женщина сошла с ума и вскоре умерла. Понятно, что душевное заболевание не случилось внезапно, а развивалось постепенно. И отклонения, видимо, были, но кто из домашних мог их заметить? А ведь люди с психическими отклонениями, как известно, более эмоционально доступны. И вот эту «эмоциональную открытость» человека уже душевнобольного поэт мог принять как некий знак, адресованный ему лично, и… влюбился. В таком возрасте, когда само естество жаждет любви, нужно так мало, чтобы влюбиться. А Джейн Стэнард ему дала так много, что он не мог не поддаться чувству. Да и влюбиться в женщину много старше себя — это так естественно для любого юноши: легко обмануться, когда «обманываться рад»!

Впервые они увиделись и познакомились в 1823 году. Сколько было встреч — неизвестно. Скорее всего, не много — болезнь миссис Стэнард, ставшая явной уже в 1824 году, прервала их. Но вполне возможно, что была среди них и та, когда она в сумерках провожала его и юный поэт действительно видел свою богиню «в блеске окон, с лампадой в мраморной руке» и ее «гиацинтовый локон» был «созвучен певческой тоске». А может быть, в реальности и не было ничего этого. Но много лет спустя всплыло в поэтическом сознании.

Ее внезапная и безвременная смерть, конечно же, глубоко потрясла юношу. Несомненно, в его воображении любовь была взаимна, причудлива и удивительна. Были планы, были мечты. Они роились в его сознании — одни других волшебнее. Они должны были исчезнуть сами собой — с естественным течением жизни, как исчезают все юношеские грезы. Но этого исцеляющего «естественного течения» судьба не подарила молодому поэту: неожиданная кончина «прекрасной Елены» безжалостно разрушила их. И это глубоко ранило душу, оставив неизгладимый след. Можно строить разные предположения, но совершенно ясно, что доминирующий мотив поэзии (да и прозы) Эдгара По — безвременная смерть прекрасной юной возлюбленной — одним из своих источников (потому что были и другие) имеет смерть миссис Джейн Стэнард в 1824 году.

Но, сколь бы рано ни пробудились музы любви и поэзии в сердце молодого человека, конечно, не только стихами и любовью было наполнено его существование в эти годы. Мы уже отмечали успехи По в учебе, его спортивные достижения. Он любил охоту, общался со сверстниками и товарищами по школе. Биографы отмечают его активное участие в деятельности ученического любительского театра. Ни в коем случае он не был отлучен от повседневной жизни и событий, происходивших в городе. И не только естественным образом был вовлечен в них, но являлся инициатором многих.

Прежде (в связи с дедушкой поэта) мы упоминали о турне по США, предпринятом в 1823–1824 годах героем американской и французской революций, генералом (американским и французским), маркизом де Лафайетом. Путешествие это было большим и длительным: маркиз посетил десятки городов, в том числе и Ричмонд. Везде его встречали как героя, устраивали пышные церемонии и празднества. Естественно, не хотели ударить лицом в грязь и ричмондцы.

Надо сказать, Виргиния (а следовательно, и Ричмонд) много значила в судьбе американской революции и воинской славе самого полководца [38]. Естественно, жители Ричмонда готовили торжественную встречу последнему из еще живущих ее генералов. В числе мероприятий, которыми собирались отметить визит героя, предполагался и эскорт, составленный из числа юных отпрысков уважаемых семейств Ричмонда. В связи с этим было сформировано специальное подразделение — рота почетного караула под названием «Юные добровольцы Ричмонда». Она должна была сопровождать процессию и промаршировать перед генералом. «Добровольцев» соответствующим образом экипировали, измыслив специальную форму, наиболее живописными элементами которой были отделанная бахромой — «трапперская» — рубаха и украшенная пером шляпа.

Большинство «юных добровольцев» составляли ученики школы Берка, что естественно, поскольку именно в ней и учились дети самых состоятельных горожан. Понятно, что своих собственных командиров дети должны были избрать сами [39]. И вот что интересно: Эдгар По был избран лейтенантом роты, то есть старшим офицером — вторым по старшинству, уступив должность командира некоему Джону Лайелу, которого избрали капитаном. Видимо, в мальчишеской среде он был еще более популярен, нежели наш герой. Но и второй результат — свидетельство, что По знали и весьма уважали соученики.

Сохранился интересный документ — обращение командиров роты «добровольцев» (Дж. Лайела и Э. По) к губернатору с просьбой сохранить выданное им боевое оружие:

Письмо датировано 24 ноября 1824 года. Как можно понять по дате и по смыслу, написано оно уже после отъезда знаменитого воителя. Неизвестна реакция губернатора на письмо, подписанное пятнадцатилетними «офицерами». Неизвестно и то, какое место в жизни нашего героя вообще занимала тогда эта самая «рота добровольцев». Возможно, то был всего лишь эпизод, не имевший последствий и связанный только с визитом маркиза-революционера. Но, даже если это был только эпизод, он вполне красноречиво свидетельствует, что среди товарищей по школе у Э. По был авторитет, и, как видим, авторитет немалый.

Таким образом, очевидно, что жизнь вне семьи — жизнь социальная — складывалась для Эдгара По вполне благополучно. По крайней мере, все внешние признаки этого были налицо: успешная учеба, занятия спортом, масса друзей и приятелей, безусловный и очевидный авторитет среди них.

Куда сложнее с жизнью внутренней — неявной, скрытой от досужих глаз.

Вот здесь, видимо, было всё не так просто. И дело даже не только в том, что существование юного По в эти годы было уже наполнено поэзией и хотя бы этим разительно отличалось от беспечного существования сверстников. Было и другое. Прежде всего, этот период — 1823–1824 годы — знаменует осложнение отношений с отчимом. Свидетельств тому много. Есть среди них косвенные (например, свидетельства биографов, опиравшихся на суждения современников). Есть и прямые. Среди них — письмо Джона Аллана Генри Л. По, брату Эдгара. Вот оно: