В четыре утра

- Ну и что в этом деле?

- Акт аварийной комиссии о гибели крейсера первого ранга "Олег". В акте сказано точь-в-точь то же самое, что и в той копии, которая у тебя имеется.

Вышеславцев нахмурился.

- И больше ничего?

Архивариус лукаво покосился на него.

- Остальное если и есть, так надо иметь опыт конспиратора, чтобы обнаружить. А нашел я следующее: на задней стенке папки, с внутренней стороны, там, где обычно пишут количество подшитых бумаг, надпись подчищена ножичком и сделана другая, из которой явствует, что, кроме этого акта, в папке ничего больше не было. Второе: акт расшивали - верно, чтобы изъять какие-то документы, - и подшили заново. Разглядел я, что нитки иные, теперешние, из недавно полученных. А все документы, которые подшивались ранее, подшиты другими нитками. Я нарочно поднял десятки дел того периода, когда писался акт.

- Так... - удовлетворенно кивнул Вышеславцев. - Это уже интересно.

- с?то не самое интересное, - многозначительно продолжал архивариус. Концы ниток, как ты знаешь, в таких важных случаях пришлепывают сургучной печатью. Так вот, на папке при помощи увеличительного стекла можно разглядеть следы другого сургуча, въевшегося в картон.

- Так это только подтверждает то, что ты уже сказал.

- Э, нет! - Старичок засмеялся. - Это еще многое разъясняет. Доступ к печати имеют далеко не все, только трое. Ну, одного ты можешь исключить, это ваш покорный слуга. - Он церемонно наклонил голову. - Значит, остаются двое - два старших писаря. Ну и, может, кто-нибудь из вышестоящих начальников. Опять же не каждый. Писаря эти стрелянные волки, по канцелярской части доки.

- Вот это уже реально! - обрадовался Вышеславцев. - Давай фамилии писарей.

- Кушайте сухарики, товарищ начальник, - пошутил старик. - Между сухариками вы найдете записочки с нужными фамилиями, мое собственное донесение и все, что вас может интересовать. А пока разрешите откланяться.

Он осторожно подержал руку Вышеславцева за кончики пальцев и, ссутулившись, засеменил домой. Вышеславцев проводил его глазами. Ох, артист! Ох, притворщик!

Вернувшись в свой рабочий кабинет, Вышеславцев поспешно вытряхнул содержимое мешочка на стол, сгреб в сторону сухари, принялся читать аккуратно написанный рапорт. Засмеялся, отложил. Товарищ просит разрешить отказаться от ношения гербовых пуговиц, ибо за эти пуговицы вынужден терпеть незаслуженные смешки писарщины. А он, боевой командир, оперативный сотрудник, этих писарей терпеть не может.

"Ладно, подожди, друг, скоро разрешим тебе сменить обличье..." Вторая бумага была делового содержания. Мнимый архивариус срочно просил тщательно проверить работу всех звеньев узла связи. Очень много повторных запросов. Почти каждое распоряжение или приказание штаба проверяется командирами по нескольку раз. Причем запросы следуют только ' с нескольких кораблей и учреждений. Остальные понимают текст сразу.

- Так! - Вышеславцев удовлетворенно потер руки. - Вторая ниточка! Надо взять этих непонятливых на заметку. - Поискал глазами, нет ли среди них форта № 4. Не нашел. Форт № 4 получает все приказы вовремя.

Третья бумажка оказалась копией расписки. Кто-то коряво вывел: "Сего числа..." Вышеславцев насторожился. В расписке было указано восемнадцатое августа, время - двадцать один час.

"Сего числа... принят нами без личного дела заключенный, присланный из Кронштадта, Вердиков, Николай Николаевич. О чем и дана сия расписка сопровождающему арестанта военмору Сидорову".

Вышеславцев размышлял: Вердиков... уже не Ведерников ли это? Очень похоже. Имя, отчество совпадают, дата и время... Если Ведерникова задержали примерно около двух часов дня, то есть в четырнадцать часов, то в Петроград он мог быть доставлен не раньше двадцати одного часа. Расписка дана на бланке, правда еще царского времени: "Арестный дом при Санкт-Петербургской..." - дальше было старательно зачеркнуто чернилами. И стоял только какой-то номер, видимо, исходящий. Ну что ж, надо сейчас же узнать, что зачеркнуто, и выяснить, кто пользуется этими старыми бланками. Надо разыскать военмора Сидорова, препроводившего задержанного. Досадно, что фамилия такая распространенная - Сидоров. Слишком уж много Сидоровых. Но вот людей, которые могут арестовать командира корабля, не так много.

Задание, несложное на первый взгляд, отняло у Лапшина значительно больше времени, чем он рассчитывал. Герольдия была ликвидирована давно, раньше большинства других учреждений царской Россищ Служащие разбрелись кто куда, устроились на другую работу. Лапшин с трудом разыскал двух чиновников. Это были жалкие, испуганные старики, они тревожно косились на одетого в черную кожанку чекиста, на его маузер и перед тем, как выйти из дома, долго прощались с родными.

Вторая трудность заключалась в том, чтобы найти архивы. Они были свалены вместе с архивами бывшего ведомства двора, конюшенного ведомства и других, само существование которых стало величайшей нелепостью, как только свергли последнего царя.

Пока старички рылись в огромных дубовых шкафах, Лапшин от нечего делать листал гербовники. Ну и ну! Чего тут только не наворочено! Сказочные звери, вроде единорогов, то есть коней с длинным, острым бивнем посреди лба, львов, вставших на задние лапы и державших обнаженный меч или подушку с короной. Львы были с ожерельями, с извивающимися хвостами, в различных головных уборах начиная от рыцарских шлемов и кончая дворянскими коронами всяких фасонов. Были гербы на щитах всех цветов и размеров, с атрибутами воинских или морских профессий; щиты, украшенные изображениями рыб, крепостных башен и даже девиц, лишь чуть-чуть прикрытых развевающимися плащиками. При каждом гербе имелось подробнейшее описание, вроде инвентарного перечня изображенных предметов, чтобы художник или лепщик не забыл какой-нибудь детальки или, упаси боже, не налепил лишнего.

Лапшину это скоро надоело. Он отодвинул гербовники, погрузился в свои невеселые думы. Только на днях удалось отбить второе наступление Юденича. Это наступление было похлеще первого, того, что было весной. Белые прорвались к самым питерским окраинам, откуда с любой церковной колокольни можно было отчетливо видеть все, что делается в городе. Против них двинули красных курсантов, последний резерв, оставшийся в городе. Дело дошло до штыков. Теперь, к счастью, враг бежит, бои идут уже на границе с Эстонией. Но какой ценой это далось! На улицах до сих пор баррикады из мешков, набитых песком. Баррикады нешуточные, порой доходящие до второго этажа. Их не успели разобрать. Баррикады из дров, из кирпичей, а в скверике возле Адмиралтейства поставлены даже две броневые башни, снятые с кораблей. В городе голодный тиф, дизентерия, различные эпидемии.

Сегодня Лапшин узнал, что в боях погибли двое его близких друзей. И ранен племянник, красный курсант, будущий командир. Лежит'в госпитале. Надо выкроить времечко, навестить парнишку.

Старички всё лазили и лазили по полкам, листали какие-то папки, толстые фолианты, похожие на словари. Чем дольше длились поиски, тем более вытягивались у чиновников лица. Наконец старший из них вздохнул, подошел к Лапшину, подвинул к себе тяжеленный дубовый стул, не опустился на него, а просто упал.

- Воля ваша, молодой человек, везите нас, куда нужно... В тюрьму или на допрос. Но мы в данном случае бессильны.

- Что значит "бессильны"? - сердито спросил Лапшин.

- Не значится княжество Шемаханское. Мы подняли все документы, всё, что только было мыслимо. Обозначен аул Шемаха, имеется Шемаханский уезд, но княжества по департаменту герольдии не числится и, смею вас уверить, никогда не числилось.

Лапшин усмехнулся.

- Ну нет, так нет, не велика пропажа. Пишите справку.

- Какую изволите справочку?

- Напишите то, что вы мне сейчас сказали, что, мол, нет и не было никакого княжества, а был только уезд. И подпишитесь оба.

Чиновники написали на плотной, уже пожелтевшей от времени бумаге требуемую справку, подписались с витиеватыми росчерками. Лапшин сунул бумагу в полевую сумку, встал.