Гевара по прозвищу Че

Из меморандума было видно, что поведение боливийских союзников вызывало недовольство правительства Соединенных Штатов. Особенно их раздражал собственной персоной президент Баррьентос, единственная стратегия которого состояла в том, чтобы добыть у американцев как можно больше военного снаряжения. Американские аналитики критически относились также и к боливийским вооруженным силам. Солдаты постоянно демонстрировали свою неумелость, агрессивно вели себя по отношению к гражданскому населению, терроризировали горожан, приставали к женщинам и в целом производили крайне неблагоприятное впечатление, в отличие от хорошо дисциплинированных партизан. Документ утверждал, что ничего из имеющихся данных не говорило о возможности скорого разрешения партизанской проблемы.

Неделей раньше в аэропорту Ла-Паса высадилась новая группа агентов ЦРУ. Ее возглавлял Феликс Родригес, кубинский эмигрант, принимавший участие в грязной войне против Кубы и в боевых действиях во Вьетнаме. Им предстояло работать непосредственно с боливийской военной разведкой, используя боливийское военное обмундирование и документы.

8 августа Че провел со своими людьми критический разбор ситуации:

“Я собрал всех вместе и сделал резкие заявления: мы находимся в трудном положении. Пачо поправляется, зато я превратился в человеческую развалину, и эпизод с кобылкой в припадке отчаяния он ударил ее ножом в шею показывает, что я время от времени теряю контроль над собой. Положение изменится, но все мы должны преодолеть сложившуюся ситуацию, и тот, кто не чувствует себя способным к этому, должен об этом сказать. Сейчас одно из тех времен, когда принимаются крупные решения. Этот способ борьбы дает нам возможность стать революционерами — высший ранг в человеческой иерархии, но также позволяет нам получить степень людей. Те, кто не может достичь хоть одного из двух этих состояний, должны сказать об этом и выйти из борьбы.

Все кубинцы и некоторые из боливийцев решили держаться до конца”.

Некоторые из партизан принялись ругать всякие мелочи, Че вмешался снова.

“Я прекратил обсуждение, сказав, что здесь зашли дебаты о двух вещах совершенно разного порядка: одна — хотят или не хотят люди продолжать борьбу, а другая — ссоры и проблемы внутри группы, которые умаляют величие главных решений”.

В то время партизаны медленно, с трудом прорубали себе путь через джунгли, покрывавшие горные хребты, убивая лошадей для еды. По радио они услышали о том, что один из партизан Вило Акуньи, Антонио Хименес, был убит при попытке пробиться сквозь армейский кордон. После гибели Антонио на стенах домов его родного города Тараты появилось множество восхвалявших его надписей. За этой акцией последовали серьезные репрессии со стороны властей. Партизаны вызывали большие симпатии у населения, но не могли извлечь из них пользу: зона их политического влияния находилась слишком далеко от географической зоны их действий.

13 августа Че, под сильным нажимом со стороны Инти и Пачо, согласился наконец послать в район Ньянкауасу группу за медикаментами, сложенными в одной из пещер. “Пачо быстро поправляется, тогда как моя астма становится все хуже. Со вчерашнего дня я принимаю по 3 таблетки в день. Нога, которую я повредил, пожалуй, лучше”.

Че не мог знать о событиях, которые усугубили последствия его решения отправить вперед мобильную группу. В конце июля из группы Вило Акуньи дезертировали два человека, Уго Сильва и Эусебио Тапиа. Они попали в руки солдат и были отправлены в Лагунильяс, где их допрашивали сотрудники армейской разведки и эмиссары ЦРУ. После пыток, которым их собственноручно подверг полковник Реке Теран, 10 или 11 августа Сильва привел капитана Саравию к тем самым четырем пещерам, где находились тайные склады партизан. Военные нашли боеприпасы, лекарства и очень важные документы и фотографии. В результате случайной утечки информации эта новость была опубликована газетой “Пресенсиа”, а также спустя несколько дней передана по радио. Че услышал эту передачу.

“Черный день... Ночные новости рассказали о том, как была захвачена пещера, куда направлялся наш патруль, и описание было настолько точным, что невозможно было сомневаться. Я теперь приговорен к страданию от астмы на неопределенное время. Они также захватили все наши документы и фотографии. Это самый жесткий удар, который они нанесли нам. Кто-то “раскололся”.

К материальным потерям добавился огромный риск, которому подвергались люди, отправившиеся на поиск медикаментов.

Среди армейской добычи были фотографии; рукопись Че, посвященная латиноамериканской экономике и политике, паспорт Че, кино- и фотопленки и, конечно, лекарства от астмы. Фотография в паспорте “Бенитеса” соответствовала еще одной, попавшей в руки властей ранее. Все это было дополнительными доказательствами того, что Че, по крайней мере, побывал в Боливии.

16 августа с Че произошла еще одна неприятность: “Мул, наткнувшись на ветку, выбросил меня из седла, но все обошлось. Нога становится лучше”. Они добрались до реки Росита. Продовольствия не хватало, но они не могли охотиться из-за опасения привлечь стрельбой внимание армии. Переходы были изматывающими. 19 августа Пачо записал в дневнике: “Входная и выходная раны от пули зажили; рана между бедрами должна все же зажить. Мои яйца почти в порядке”.

Спустя неделю партизаны, несколько раз заметив солдат, устроили, наконец, засаду, но Оло Пантоха выстрелил слишком рано, и это дало противнику шанс скрыться.

“Инти и Коко отправились следом, но они нашли укрытие и удержали их в отдалении. Наблюдая за ходом преследования, я увидел, что пули с нашей стороны ложатся поблизости от Коко и Инти. Выбежав, я обнаружил, что Лусио Гальван действительно стрелял в них, так как Оло Пантоха не сказал ему, где они были. Я был настолько разъярен, что потерял контроль над собой и по-настоящему набросился на Оло”.

Армия не преследовала отступавших партизан, но не действия противника вызывали у них основное беспокойство: им было нечего есть и пить. Че записал 27 августа:

“День был потрачен на отчаянные поиски пути; результат пока что не ясен. Мы находимся поблизости от Рио-Гранде и уже миновали Юмао, но здесь, судя по донесениям, нет никаких новых переправ; мы могли бы перейти через скалу Мануэля Эрнандеса, но мулы там не пройдут. Есть возможность пересечь небольшую горную цепь и двигаться дальше к Рио-Гранде и реке Масикури, но мы до завтра не будем знать, осуществимо ли это”.

Пачо добавил: “Мы ничего не едим. Нет воды”. К счастью, группа, возглавляемая Дариэлем Аларконом, возвратилась из своего похода за медикаментами.

“Их одиссея оказалась длительной, так как в Варгасе и Юмао были солдаты, с которыми они чуть не столкнулись. Затем они отправились следом за несколькими солдатами, направлявшимися из Саладильо в Ньянкауасу, и обнаружили, что вверх по ручью Конгри проходят три тропы, проложенные солдатами. Медвежья пещера, куда они прибыли 18-го, оказалась “антипартизанским” лагерем, в котором находилось около 150 солдат; их там чуть не поймали, но они все же смогли уйти незамеченными”.

Жажда, мучившая партизан, стала теперь хуже, чем голод. 29 августа Че в отчаянии сделал запись в своем дневнике:

“Трудный и очень тревожный день. Рубщики продвинулись совсем недалеко, а однажды пошли в неверном направлении, считая, что идут на Масикури. Мы разбили лагерь на высоте 1600 метров, в относительно глухом месте, заросшем тростником, сердцевина которого облегчает жажду. Некоторые товарищи — Хаиме Арана, Эустакио и Чанг — заметно ослабели от нехватки воды”.

Пачо записал: “Мы приготовили шесть котелков бобов из наших запасов и сварили бульон из гнилой червивой конины”.

На следующий день, 30 августа, Че писал: “Ситуация становится отчаянной. Рубщики ослабевают; Мануэль и Адриасола пили свою мочу, так же поступил и Чанг, результат был ужасен: диарея и судороги. К счастью, Тамайо и Аларкон нашли воду на дне ущелья”.

В сводке за август было написано:

“Это был, несомненно, худший месяц за все время войны. Потеря всех пещер с находившимися там документами и лекарствами стала ударом, особенно в психологическом отношении. Потеря двоих человек в конце месяца и последовавший переход на конину (повторное пересечение горного хребта Сан-Маркос) деморализовали людей и привели к первому случаю санкционированного ухода из отряда. Расставание с Орландо Хименесом было бы чистой воды выигрышем, но только не при этих обстоятельствах. Почти полное отсутствие контакта с внешним миром и с Хоакином и тот факт, что попавшие в плен участники его группы заговорили, — все это также оказало некоторое деморализующее влияние на людей. В некоторых семена сомнения оказались посеяны моей болезнью. И все это нашло отражение в единственном нашем столкновении с врагом, в ходе которого мы должны были нанести врагу значительные потери, а на самом деле ранили лишь одного человека. С другой стороны, трудный переход в горах высветил недостатки некоторых из наших людей.