Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

– Коля, перед электровозом упал большой камень, ты его убери.

– Хорошо. – Он пошёл к хвосту поезда, даже не остановившись перед вагонами. Я ему крикнул:

– Ну что там?

– Всё нормально, – даже не оборачиваясь, ответил Петухов и пошёл дальше.

Я ему не поверил. Сошёл с электровоза, подошёл к тому месту, где видел падающий камень. Он, конечно, никуда не исчез, а лежал прямо перед электровозом. Если бы я поехал, локомотив мог бы получить серьёзные повреждения и сойти с рельс. Я догнал Петухова, позвал его назад к электровозу и показал лежащий камень. Он молча начал его убирать, я ему помог. Вдвоём мы управились без помощи погрузчиков. Я был уверен, что этот камень Петухов не мог не заметить. Возможно, он хотел мне навредить. Этого я ему уже никак не мог спустить. Утром после смены я ему сказал:

– Больше со мной работать не будешь. И ты знаешь, почему.

Я зашёл к начальнику смены и попросил у него другого помощника. Петухов ещё какое-то время поработал у других машинистов, но в конце концов его уволили. А мне он всё-таки насолил. В моё отсутствие зашёл к нам и попросил у Раи пятьдесят рублей, пообещав, что отдаст их мне. Поскольку Рая его знала, то одолжила ему нужную сумму. Я думаю, понятно, что он её никогда не вернул. Да и вообще я его никогда больше не встречал. К слову, пятьдесят рублей в то время составляли треть моей месячной зарплаты.

В последнее время на нашем поезде стажировался у Петухова молодой парнишка. Звали его Валерой, было ему 18 лет. Он был высокорослый, стройный, симпатичный юноша с чёрными кудрявыми волосами. Он был футболистом и играл за сборную города. Я даже ходил на футбол, когда он играл. Он закончил у нас стажировку, но с местом работы так и не определился.

Я намекнул начальнику смены насчёт Валеры, и мне дали его в следующую смену. Мы с ним проработали с неделю, всё было хорошо. Но в один не очень прекрасный для нас с ним день мы поехали в карьер. Миновали крутой спуск, нас приняли на ровный тупиковый путь по разрешающему светофору. Мы ехали вперёд электровозом, соответственно, из тупика должны были выезжать вагонами вперёд. Поэтому я высадил помощника у стрелочного поста.

Стрелочница перевела стрелки, а старшая включила нам светофор. Этот участок не был оборудован автоблокировкой. Помощник, который находился на площадке последнего вагона, подал мне сигнал отправления. Но как только я разогнался, как увидел, что он сигналит мне «тише». Я затормозил, но не экстренно, так не видел и не знал, что там впереди. Предположил, что следующий светофор, которого мне не видно из-за «перелома» профиля и изгиба пути, горит запрещающим. Замечу, что в карьере из-за частых взрывных работ ставили только карликовые светофоры [51]. Вдруг я почувствовал сильный толчок и увидел, что мой хвостовой вагон задрался вверх, почти до контактного провода. Поезд остановился. Первой промелькнула мысль о том, что я столкнулся с поездом, хотя вины моей в том нет. И тут же я ужаснулся: «Там ведь Валера, что с ним случилось?»

Я спрыгнул с электровоза и помчался к месту столкновения по правой стороне, откуда видел сигнал помощника. Но я никого не встретил. И на месте столкновения не было никаких следов чьего бы то ни было присутствия. Площадка, на которой находился перед столкновением мой помощник, была раздавлена в лепёшку и задрана высоко вверх.

Тут подбежала локомотивная бригада с поезда, с которым мы столкнулись. Первым делом я спросил:

– Ребята, вы не видели моего помощника?

Машинист Мельников меня успокоил:

– Он побежал к тебе на электровоз по этой стороне.

У меня сразу отлегло от сердца. Значит, жив, здоров, просто мы бежали навстречу друг другу по разным сторонам состава. Валера оказался молодцом, не растерялся в экстремальной ситуации, даже успел выбрать, в какую сторону безопаснее спрыгнуть на ходу поезда. Действительно, с правой стороны было много крупных камней, а слева, куда он соскочил, было ровное междупутье. Наверное, помогла ему уцелеть и спортивная сноровка. Кстати, на хвостовом вагоне имелся стоп-кран, но Валера им не воспользовался. Наверное, не было возможности – надо было спасать свою жизнь.

Когда мы немного пришли в себя и успокоились, решили пойти и внимательнее посмотреть на результаты столкновения. Мы определили, что пять вагонов-думпкаров были целы, лишь хвостовой вагон был повреждён. Все его тележки стояли на рельсах, собравшись в одну кучу. Задняя автосцепка была сломана и валялась на обочине, задний борт отлетел, а кузов вагона встал на дыбы.

Вскоре подъехали начальники, а также подошёл локомотив со специальным аварийным вагоном, в котором имелись различные тросы и подъёмные механизмы. Нас разъединили с хвостовым вагоном, поставили в тупик. Стащили кузов нашего думпкара с того, на который он забрался, поставили на свои тележки. Работы возглавлял заместитель начальника Воротников, опытный и умелый руководитель.

Наш хвостовой думпкар требовал капитального ремонта, так же как и столкнувшийся с ним вагон другого состава. При разборе аварии стрелочница призналась, что отправила нас на занятый путь. Её наказали не очень строго – дали возможность «нарастить мускулатуру», работая в течение трёх месяцев на прокладке и ремонте железнодорожных путей. После проведения «следственных экспериментов» с нас сняли всякие подозрения в халатности. Временно нам дали вместо поломанного другой хвостовой вагон – малогабаритный, грузоподъёмностью всего 50 тонн – в два раза меньше обычного.

После этой аварии Валера проработал со мной ещё с полгода, а затем уволился по собственному желанию. Ему скоро предстояло идти в армию, а он был избалован женским вниманием и решил немного погулять до службы. Я его понимал. После Валеры у меня довольно длительное время не было постоянного помощника.

Недалеко от города в болотистой местности был устроен отвал пустой породы. Там построили железнодорожную станцию Мокринскую, к которой была подведена двухпутная десятикилометровая железная дорога, идущая от станции Пионерская. Оборудованный автоблокировкой участок был длинным, ровным и без кривых. В общем, это был единственный участок железнодорожного пути, где было можно прокатиться и ублажить русскую душу быстрой ездой.

Вскоре и мне удалось побывать на этом отвале. Там уже работали два экскаватора, которые были ранее привезены сюда и собраны тут же, на месте. Вначале они проваливались в болото, но потом сюда начали ссыпать пустую породу и камни из карьера, и образовалась твёрдая площадка для техники.

Мы привезли состав из камней, выгрузили их под экскаватором и поехали обратно порожняком вперёд вагонами. Мой помощник ехал на хвостовом вагоне. Вдруг сзади себя я услышал звуковой сигнал чужого электровоза. Оглянулся, и увидел, что по соседнему, «неправильному» пути в нашу же сторону быстро идёт поезд, явно намереваясь нас обогнать. Я добавил скорости, и почти до станции Пионерской мы шли бок о бок, так, что даже наши вагоны-самосвалы заметно качались от создаваемых двумя поездами воздушных потоков и вибрации.

Светофор открыли нам, так как мы ехали по «правильному» пути. Зачем было нужно пускать два поезда почти одновременно по разным путям, я не мог понять. В принципе, этот вопрос нужно было задать поездному диспетчеру, но никто этого делать не стал, поскольку всё обошлось без происшествий, если не считать нашей удалой гонки. Моим помощником в той поездке был татарин. Когда он пришёл на электровоз, то был явно напуган и, волнуясь, сказал:

– Могли быть жертвы!

Вероятно, он имел в виду себя. Ранее ему не доводилось ездить на такой большой скорости. Я стал его успокаивать:

– Да нормальная это скорость, просто раньше у нас никогда не было такого длинного и ровного перегона. А думпкары всегда качаются, просто на малых скоростях это не так заметно.

Было похоже, что я его не убедил, поскольку со мной он больше не работал. С помощниками у нас вообще всегда была напряжёнка. Зарплата у них небольшая, работа пыльная и опасная. На раскомандировках часто просили помощников поработать в выходной день, кое-кто соглашался.