Косыгин

Михаил Титов, слесарь-ремонтник: В пролетах стояли жаровни — железные бочки с дырками. Дым такой — за метр человека не было видно. Пока суппорт идет вперед, позади эмульсия замерзает. Принесешь кипятку — лед растает…

Зоя Тарунина, инструментальщица: Я встречала первую партию эвакуированных ленинградцев. Многих из них прямо с аэродрома увезли в больницу. Тех, у кого хватило сил доехать до завода, провели в столовую. Не забыть, как смотрели они в сторону раздаточной, откуда пахло мясным бульоном.

Алексей Лебедев, токарь: Пожалуй, дороже бульона была нам ваша забота. Такое суровое время, а внимание к каждому человеку какое-то обостренное было».

В конце сорок первого года ЦК партии направил на завод Андрея Андреевича Андреева и Матвея Федоровича Шкирятова. Пришли они в сборочный цех. Первый вопрос парторгу: «Как устроены люди? У всех ли жилье есть?» Лукавили большие начальники или играли на публику? Даже год спустя, как докладывал уполномоченный КПК по Челябинской области тому же Андрееву, сотни рабочих совершенно не имели одежды и обуви — только спецовки.

«Василий Гусев: Нет, не у всех было жилье. Я знаю ребят, которые поначалу жили прямо в цехе, отогревались у труб… Но никто не жаловался. Думали об одном: как дать больше танков».

Да, они жили одним: больше танков, самолетов, снарядов… Но почему же так мало думали о них? Читаю в рассекреченных недавно документах Российского госархива новейшей истории: «Рабочий завода № 150 т. Костыря работает и не выходит из цеха в течение 1,5 месяца из-за отсутствия одежды и обуви. Рабочий цеха № 300 не выходит из цеха в течение трех месяцев по той же причине. В бараках отсутствует кипяток и даже нередко питьевая вода». Во второй половине 1941 года заводы дали фронту 2819 «тридцатьчетверок» и «КВ». Первые семь тяжелых танков из Челябинска мчали под Москву, на ходу продолжая монтаж. На всем пути эшелону была открыта «зеленая улица». Прямо с дороги добровольческая танковая рота, сформированная на заводе, вступила в бой.

Уральские, сибирские, казахстанские города и поселки встречали эвакуированных. С металлургических заводов Донбасса буквально под огнем ушли в тыл свыше четырех тысяч вагонов с оборудованием, материалами, людьми. Из Сталинской области эвакуировалось около 13 тысяч квалифицированных металлургов. Вместе с членами семей — около 30 тысяч человек. Среди них и наша семья.

Наш эшелон шел в Серов. Но до места назначения мы не доехали: у мамы начались роды… На станции Бердяуш нас высадили. Попутчики перенесли маму в больницу при вокзале, поделились с нами сахаром и сухарями, и побежали к поезду…

Дальше нам предстояло ехать вчетвером: мама, Неля, Рая и я. Медсестры помогли купить билеты. В вагоне попутчики отлили бутылку молока, дали хлеба.

— Вас с Нелей я положила спать валетиком, — вспоминала мама, — а маленькую взяла к себе под пальто и уснула. И приснилось мне, будто в лесу мы с тобой ищем Нелю и не можем найти…

Неля простудилась и умерла в пути. Ей сколотили гробик из досок, сорванных со станков. Она осталась на заметенном первым снегом полустанке, названия которого мне уже не у кого спросить.

На станциях день и ночь дымились котлы, день и ночь тыловые города встречали эвакуированных — это действовала косыгинская цепочка эвакопунктов.

Семьи челябинских, ташкентских, кузбасских рабочих поселяли эвакуированных у себя. Не каждый сейчас поймет, пожалуй, фразу: «Живу на уплотнении». Тогда она была в большом ходу — и в письмах, и в разговорах. Значит, потеснился кто-то, уплотнился в своей и без того не слишком просторной квартире.

Мы тоже жили на уплотнении. Нет у меня нашего уральского адреса и очень жалею, что не могу найти тех, кто принял нас под свой кров, поклониться им.

Позже историки подсчитали: до конца 1941 года было эвакуировано 1523 промышленных предприятия. Полководцы сравнили эвакуацию с крупнейшими победными сражениями Великой Отечественной войны. Английский публицист А. Верт назвал ее в числе «самых поразительных организаторских и человеческих подвигов Советского Союза во время войны».

Да, это действительно был подвиг. Рабочие демонтировали под бомбами прокатные станы, моторы, турбины. Железнодорожники пробивались по забитым до отказа магистралям, готовым разорваться от хлынувшего вдруг железного потока. Строители поднимали цеха за сроки, казавшиеся прежде совершенно невероятными.

В русский язык слово «блокада» пришло из английского. Блокировать крепость, гавань, берег, поясняет Даль, лишая всякого сообщения. Это цель блокады. Но только в русском, кажется, это слово раскрывается и таким глубинным смыслом: Блок Ада.

Седьмого октября 1941 года Гитлер отдал приказ не принимать капитуляцию Ленинграда. Еще раньше, 22 сентября, военно-морской штаб Германии принял директиву о Ленинграде: «Стереть город с лица земли».

Угроза Ленинграду нарастала. 26 августа Государственный Комитет Обороны направил в Ленинград группу уполномоченных: Молотова, Маленкова, Кузнецова, Косыгина, Жигарева, Воронова. Им предстояло совместно с военными принять решения по всем вопросам «обороны Ленинграда и эвакуации предприятий и населения Ленинграда». Комиссия ГКО приняла несколько ключевых решений. В том числе — оптимизация органов военного управления, дальнейшая эвакуация предприятий и населения, обеспечение боеприпасами и продовольствием. Но время, отведенное на эвакуацию, на пополнение запасов истекало.

29 августа 1941 года нарком путей сообщения Л. Каганович (он был и членом Политбюро, и членом ГКО) доложил Сталину: с 14 часов «движение поездов с Ленинградом прервано по всем линиям». Немецкие и финские войска блокировали город. Начиналась блокада Ленинграда — одна из самых трагических и героических страниц в истории Великой Отечественной войны. После «Блокадной книги» и ряда других публикаций последних лет казалось — все о тех страшных месяцах уже сказано. Но вот выходит книга историка Никиты Андреевича Ломагина и называется она — «Неизвестная блокада». В двухтомнике впервые представлены закрытые до самого последнего времени секретные документы партийных органов, спецсообщения НКВД, выдержки из дневников и писем ленинградцев, материалы из зарубежных архивов. Не раз и не два там встречается имя Косыгина.

В силу разных причин, в том числе и из-за беспечности руководителей Ленинграда, в первые месяцы войны эвакуация была не особенно массовой. Как вспоминал Алексей Николаевич, к концу августа было отправлено в глубокий тыл около 100 крупных предприятий, в том числе часть оборудования Кировского и Ижорского заводов и вывезено более 600 тысяч человек. Железнодорожники гнали в Ленинград эшелоны с продовольствием, которые первоначально предназначались для западных районов страны, где уже были немцы. А в Ленинграде — полно складов, свободных помещений, их можно временно занять. Но, пишет Н. Ломагин, «Жданов попросил Сталина не засылать продовольствие в Ленинград без согласия ленинградского руководства, что и было сделано».

Восьмого ноября немцы захватили Тихвин и перерезали коммуникации, по которым грузы шли к Ладожскому озеру. В этот же день Сталин говорил со Ждановым и командующим Ленинградским фронтом Хозиным. «Вам дан срок в несколько дней, — говорил Сталин. — Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда… Надо выбирать, между пленом, с одной стороны, и тем, чтобы пожертвовать несколькими дивизиями, повторяю, пожертвовать и пробить дорогу на восток, чтобы спасти ваш фронт и Ленинград… Повторяю, времени у вас осталось очень мало, скоро без хлеба останетесь…»

Девятого ноября ГКО принял решение о доставке в Ленинград продовольствия на самолетах. (Вот как аукнулись те летние поезда!) Операция была рассчитана на 5 дней, ежедневная доставка — 200 тонн. «Идея использования «дугласов» для снабжения Ленинграда вызвала неодобрительную реакцию Сталина, считавшего его «нецелевым», — замечает Н. Ломагин. — Несмотря на доводы А. Микояна и секретаря Ленинградского горкома ВКП (б) А Кузнецова в пользу продолжения доставки продовольствия в Ленинград по воздуху, Сталин с ними не согласился».