Чаплыгин

Но если дело обстоит таким образом, то естественно будет спросить себя: а не является ли случай совершенно закономерным элементом в процессе творческого научного, художественного да и всякого вообще мышления?

Пьер Лаплас, великий математик Франции, совершенствуя различные отделы математики и астрономии, очень рано убедился в том, что «открытия заключаются в сближении идей, которые соединены по своей природе, но доселе были изолированы одна от другой».

Другой французский математик, Анри Пуанкаре, развивавший ту же мысль, писал, что «наиболее плодотворны из выбираемых нами комбинаций те, которые образованы из элементов, взятых из очень далеких областей».

Умением или способностью устанавливать очень далекие связи между явлениями или предметами окружающего мира прежде всего характеризуется каждое крупное открытие, относящееся к разряду гениальных. Установлению же далеких связей чаще всего и помогает случай, без помощи которого даже и гениальному человеку вряд ли удалась бы нужная в данном случае комбинация.

Дело в том, что многие явления, связанные в объективном мире но самой природе своей, воспринимаются нашим мозгом изолированно, отдельно друг от друга. Например, океанские приливы и отливы на Земле неразрывно связаны с движением Луны, но, отраженные в нашем мозгу, они существуют изолированно: Луна — сама по себе, приливы и отливы — сами по себе.

Римляне, познакомившись с большими приливами и отливами Атлантического океана, заметили только то, что большие приливы наступают при полнолунии. Древние и не помышляли о том, чтобы дать какое-нибудь объяснение этим явлениям, и даже называли их «могилой человеческого любопытства». А когда Кеплер высказал предположение, что приливы и отливы являются следствием лунного притяжения, то сам Галилей назвал эту мысль «возвращением в область мистических бредней».

Сформулированный Ньютоном закон всемирного притяжения выяснял причину загадочного явления, и ряд математиков, таких, как Эйлер и Даниил Бернулли, предлагали свои теоретические объяснения сложному явлению. Однако только Лапласу удалось сформулировать принцип, на основании которого он разработал причины явления приливов и отливов.

Существует несколько астрономических законов Лапласа, и все они являются блестящими примерами установления далеких связей, то есть связей между явлениями и предметами, неразрывно связанными по своей природе, но существующими в нашем сознании обособленно, отдельно одно от другого, изолированно.

Способность устанавливать новые связи свойственна всем людям от рождения, и само творчество, по сути дела, является образованием новых связей на основе имеющихся в мозгу отражений или на основе ранее образованных связей. Способность к образованию новых связей воспитывается упражнением сознательным или бессознательным, но усиливается постепенно и незаметно.

Таким образом, «гений не есть что-то новое, это только крайний член постепенного ряда, — говорит Владимир Васильевич Савич, известный физиолог. — Гений именно тот, кто обнаруживает максимальную способность к образованию новых связей, поэтому он может образовать новые связи между такими отдаленными рядами цепей, какие обычно представляются вполне изолированными друг от друга».

Английский психолог Фредерик Бартлетт даже ставил задачей воспитания всемерное развитие комбинационной способности.

«Мы должны, — пишет он, — воспитать людей, которые будут искать совпадений даже там, где трудно рассчитывать их найти, и не будут обращать внимания на различия, встречающиеся при наблюдении».

Совместными усилиями анатомов, физиологов и психологов было установлено, что богатство духовной деятельности человека зависит не от величины, веса, объема мозга, а от извилин его коры. Физиологически вопрос остается спорным и до сих пор, но психологически он представлялся многим деятелям науки совершенно ясным.

«Самые изобретательные и тонкие экспериментаторы, — говорил еще Пристлей, — те, кто дает полный простор своему воображению и отыскивает связь между самыми отдаленными понятиями. Даже тогда, когда эти сопоставления грубы и химеричны, они могут доставить счастливый случай для великих и важных открытий, до которых никогда не додумались бы рассудительные, медлительные и трусливые умы».

Далекие связи характеризуют все творчество Чаплыгина. При исследовании какого бы ни было явления природы в земных условиях он упрощал задачу, откидывая усложняющие мелочи и выдвигая вперед главные условия вопроса.

Он знал, что никогда никто не сможет охватить средствами анализа явление во всей его сложности, во всей его конкретности, во всей его неповторимости. Отбрасывая несущественные стороны исследуемого явления, Чаплыгин обнажал его основные действительные связи и решал задачу. Отсюда — поражающее всех умение Чаплыгина найти в каждой задаче новый путь ее решения, наиболее полно соответствующий существу задачи, ее механическому и геометрическому содержанию.

«Он часто не обращал внимания на то, — говорит М. В. Келдыш, — что те или другие созданные им методы имеют более широкую область применения, чем та задача, которой он занимался, и поэтому изучение его работ может дать много полезного для исследователя и так же, как и работа по газовым струям и многие другие его работы, только через некоторое время они будут поняты во всей их глубине и будет раскрыто их значение».

Рассыпая вокруг себя новые идеи и методы, Чаплыгин, как всякий гений, не заботился о том, кому они будут приписаны, кем и как будут практически использованы. Уступая без сожаления свое первенство, он говорил:

— У меня хватит!

И действительно, каждый молодой человек, приступающий теперь к изучению высшей математики и теоретической механики, постоянно встречается с «формулами Чаплыгина», «уравнениями Чаплыгина», «постулатом Чаплыгина», «гипотезой Чаплыгина», «методом Чаплыгина» приближенного интегрирования дифференциальных уравнений, «неравенством Чаплыгина» — одним из важнейших дифференциальных неравенств.

Сергей Алексеевич говорил о многих своих работах, что они ему «ничего не стоили». И, вероятно, так было в действительности, потому что существовал цикл работ, которым Сергей Алексеевич гордился.

Речь шла о космогонических теориях Сергея Алексеевича. Он не публиковал этих работ, не вынося туманности, неясности, незаконченности исследований, состоявших еще из одних формул и математических знаков. Он надеялся когда-нибудь все довести до полной ясности и неопровержимости.

Из одного письма Н. Е. Жуковского, относящегося к 1898 году, можно видеть, как высоко ценил учитель космогонические теории ученика.

«Все Ваши выводы не представляют никакого сомнения, и мои возражения происходят от одной, сделанной мною по невниманию, ошибки, — пишет Николай Егорович Чаплыгину, охотно, как всегда, признаваясь в ошибке и подробно разъясняя ее, а затем говорит: — Ваши соображения о изменении силы притяжения Солнца на Меркурий (вследствие неоднородности Солнца) увлекательны: над этим стоит поработать и посмотреть, будет ли гипотеза, составленная по движению пятен, удовлетворять неравенствам в движении Меркурия. Удача была бы результатом большой важности. Ввиду простоты Вашей мысли и, так сказать, ее близости к „Колумбову яйцу“ я советую Вам то сообщение, которое Вы сделаете в Математическом обществе, напечатать в виде предварительной работы».

В виде предварительного сообщения Сергей Алексеевич сделал в Математическом обществе 20 октября 1898 года доклад «Основные соображения для нового объяснения вращения Солнца», но в печати доклад не был опубликован, и интереснейшая работа осталась незаконченной.

Прежде всего нужно было покончить с докторской диссертацией, как с неотложной заботой, мешавшей всему другому, более нужному, важному и интересному.

И Сергей Алексеевич садится за работу над своей докторской диссертацией «О газовых струях», положившей начало новой науке — газовой динамике.