Южноуральцы — Герои Советского Союза

В апреле 1944 года авиация дальнего действия бомбила военные корабли и транспорты в румынском порту Констанца.

К самолетам обычно подвешивали одну тысячекилограммовую бомбу и десять «соток» специального назначения. Выходили на Черное море западнее Одессы. Через лиманы Дуная шли вдоль берега.

Однажды, за пять минут полета до Констанцы, на высоте 5000 метров, встретилась сплошная облачность. Самолет пошел на снижение.

— Штурману и радисту! Снижение 15—20 метров в секунду! — крикнул пилот и добавил: — Спокойно!

Теряя высоту с огромной быстротой, самолет вывалился из облаков. До земли оставалось не больше 1500 метров. Южилину удалось вывести самолет в горизонтальное положение прямо над целью. Штурман сбросил бомбы на корабли и транспорты. Экипаж увидел взрывы и пожары. Утром агентурная разведка подтвердила, что было потоплено несколько транспортов врага. Выходит, что налет был удачным.

Шел последний год войны. Авиадивизия ночью бомбила столицу Венгрии. Один самолет южилинского звена столкнулся с другим нашим самолетом и оба экипажа погибли, кроме летчика, выброшенного из кабины при столкновении. Раскрыв парашют, пилот скоро коснулся земли. Его схватили и посадили в крепость.

Утром на допросе тщательно выбритый пожилой полковник, ломая русский язык, приглашал советского летчика к столу. На столе документы погибших экипажей, удостоверение личности и комсомольский билет пленника, а также фотоальбом авиаполка.

— Полюбуйтесь, герр пилот. Вот ваш Аверьянофф, это начальник штаба, это ваш командир звена Южилин. Немец показывал пленнику фотографии хорошо известных ему товарищей — однополчан, правильно называя фамилии и должности. На конвульсивно дергающемся лице гитлеровца скользила профессиональная улыбка палача.

— Аверьянова давно нет, — решил врать лейтенант. — Южилина тоже убрали, — и летчик уверенно назвал несколько имен пришедших на память.

— О, ви молодец, герр пилот. Война. Все может быть, о, да. Пудем каварить. Мы… — тянул полковник, — благородна, феликодушен нация. Немецкое командований предлагает вам Ю-52. Это прима аероплейн и ви будешь самый счастливый тшеловек. К вашим услугам марки, комфорт, прекрасное вино и фрау, о, да. Ви не боятся. Русски зольдатен никада ни пудет Пудапешт, Прага, Перлин.

Затаив гнев, пилот-комсомолец еле сдерживал себя. Если бы не два здоровенных эсесовца с автоматами на груди, стоявшие по бокам, он бы знал, что делать.

— Ваша прима — трехмоторная дрянь и пусть ее водят недобитые гитлеровцы, — только и успел сказать он.

— Молшать! — закричал, багровея, полковник. — Ви рюски швайн. Не хочешь жирна куски хлеб, немецка форма, полютшай морда, — и он ударил пленника парабеллумом по голове.

…Летчика отлили водой. Веки еле раскрылись. Голова болела и летчик не сразу вспомнил, что с ним произошло.

Допрос продолжался. Убертс предлагал сигареты, приглашал к столу, указывая на бутылку коньяку и налитые рюмки. Пленный молчал.

Полковник повторил предложение, грозился повесить летчика за отказ служить фюреру, но пилот смотрел на него ненавидящими глазами и, стиснув зубы, молчал.

Избитого и окровавленного лейтенанта уволокли в камеру и бросили на ледяной, каменный пол.

Так продолжалось около двух недель. Молчание юноши-летчика бесило опытных, набивших себе руку эсесовских палачей и они поочередно допрашивали советского офицера и всякий раз били его до потери сознания.

Ранним утром летчика вывели из камеры и в коридоре толкнули к десятку таких же оборванных и изуродованных узников.

Комендант и двенадцать эсесовцев вывели пленных за крепость. Высокий, худой, с черной бородкой и усами пилот стоял в первой паре. «Куда ведут»… Он оглянулся на товарищей. Четыре пары в окружении конвойных шли еле волоча ноги. «Если смерти не избежать, все равно надо сопротивляться», — рассуждал летчик. Оглянувшись еще раз, пилот негромко сказал: «Крепитесь, товарищи!». Рядом шедший конвоир ударил прикладом, но летчик удержался на ногах, схватившись рукой за соседа.

…Вдали раздавались глухие взрывы. Их ведут все дальше. Наступили сумерки. Стрельба была все слышнее. Пленных загнали в пустующий венгерский дом. Дрожа от холода, голодные и уставшие, сначала шепотом, а потом и в голос заговорили пленные. Сразу потеплело на душе. О том, что их ожидает, старались не говорить, но все твердо решили: бежать при первой же возможности.

Летчик сидел у окна. Разве можно уснуть в такую неспокойную ночь! Кто виновен в ужасной катастрофе? — спрашивал он себя. Прильнув усталой головой к косяку, пилот в конце концов уснул.

…Утром выглянувшее из-за облаков солнце косым лучом проникло в дом. Стало теплее. Стрельбы уже не слышно.

И вдруг пленные увидели коменданта, идущего к домику веселой походкой. Офицер, переодетый в форму капитана Советской Армии, вбежал в помещение, распахнул дверь и крикнул:

— Выходите, товарищи, я вас передал командованию. Территория за ночь перешла в руки нашей армии. Подойдет машина, и мы поедем в штаб дивизии.

Пленные повскакали, не веря в «чудо». Может быть, это ловушка?

Пилот первым вышел на улицу, озираясь по сторонам. За ним шли остальные. Солдаты конвоя собрались кучкой около дерева и громко спорили. Оружия при них не было. Война для них уже кончилась.

…С запыленной грузовой автомашины сошли двое: офицер и солдат. Улыбаясь, они шли навстречу своим собратьям.

— Я очень жалею, — говорит Александр Григорьевич, — что не могу вспомнить фамилии этого отважного летчика. Может быть однополчане помогут мне это сделать.

После Отечественной войны Южилин почти четыре года служил на Сахалине, где был инспектором по обучению технике пилотирования.

— И от Сахалина память осталась, — шутит Южилин.

…Однажды зимой, после взлета, отказали рули высоты.

— Как быть? — запросили по радио.

— Прыгать, — пришел ответ.

Южилин был без парашюта, а одевать его было некогда. Подал команду обучаемому: «Прыгай!» Радисту — тоже.

Последовал ответ:

— Прыгайте вы, мы за вами.

Выход один — сделать посадку. Южилин высмотрел снежные косы и посадил машину на одну из них. При этом было сломано шасси, а пилот получил сильные ушибы. Самолет прорыл глубокую траншею в двухметровом слое снега, распластавшись крыльями. Экипаж был цел. Это главное.

Когда с перевязанной головой Южилин пришел домой, Софья Григорьевна только и успела сказать:

— Я так и знала, что это должно случиться. Непутевый.

— Спокойно, Соня, — пытаясь улыбнуться, тихо произнес Александр.

Подполковник Южилин совсем недавно ушел на пенсию и переехал на Южный Урал. Но без работы он не мог жить.

Сейчас он работает контролером ОТК на Челябинском металлургическом заводе. Трудно Александру осваивать новую профессию, но эти трудности он успешно преодолевает.

— Сейчас у меня одна серьезная забота, — говорит Южилин. — Хочу получить шестой разряд, готовлюсь к этому серьезно. А потом на курсы мастеров пойду.

Александра Григорьевича и поныне помнят в воинской части. Подвиги Южилина и его товарищей навечно занесены в историю гвардейского полка, а портрет Южилина висит среди других портретов Героев Советского Союза — боевых товарищей-однополчан. Есть портрет Южилина и в Саратовском аэроклубе, где оба они — и Софья Григорьевна и Александр Григорьевич — так славно трудились два десятка лет назад.

На груди Южилина — два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, 11 медалей. В августе 1944 года Президиум Верховного Совета СССР присвоил Александру Григорьевичу звание Героя Советского Союза. К тому времени летчик высокого класса, коммунист Южилин имел за плечами 265 успешно выполненных боевых вылетов.

Александр Григорьевич тепло вспоминает своих боевых друзей и прежде всего радиста старшину Одуденко Василия.