В СССР инвалидов нет!..

Это — реальность. И с этим нельзя не считаться. В то же самое время советская пропаганда везде, где только можно, продолжает утверждать, что лишь в Советском Союзе, и нигде больше, самое гуманное отношение к людям, тем более к инвалидам. Что только ни приводится в доказательство, чтобы убедить в этом и советских граждан, и весь мир. Возьмем к примеру статью министра социального обеспечения РСФСР Д. П. Комаровой под заглавием «С отеческой заботой», напечатанной несколько лет назад в газете «Труд». Вот как она видит положение инвалидов в СССР:

Написано, надо сказать, красиво. Порадовала Д. П. Комарова этой статьей и редактора газеты, и ее цензоров, и высших партийных бонз и коллег из своей кремлевской элиты. Но стоит лишь снова обратиться к реальности, как картина этого святочного рассказа Д. П. Комаровой рассыпается словно карточный домик. Взять хотя бы маленький эпизод из моей жизни: подполковник УКГБ г. Владимира Коровушкин однажды со злостью сказал мне: «Ты уже 16 тысяч высосал из государства!» Это было сказано в 1979 году. Поэтому, если 16 тысяч рублей, выплаченных мне за 13 лет моей инвалидности разделить на каждый месяц, получается по 100 рублей в месяц или, в переводе по официальному курсу около 130 долларов. Такова была плата за те лишения, которым государство подвергло человека, и без всякой его вины… Или вот хотя бы письмо от парализованного инвалида, передвигающегося на коляске:

В большинстве случаев в СССР распространено мнение, что произвол и беззаконие исходят от местного начальства — от секретаря райкома, директора фабрики, от заведующего отделом социального обеспечения и т. д. Поэтому все центральные инстанции в буквальном смысле слова засыпаны жалобами, просьбами, заявлениями в расчете на то, что может быть «там разберутся…». Возможно, в этом угадывается свойство русской души — искать правду челобитьем, обращаясь непосредственно к главе государства кто бы он ни был, царь-монарх или Генеральный секретарь ЦК КПСС. Правительство СССР не раз пыталось оградить себя от потока этих писем, вынося соответствующие постановления для администрации на местах «об улучшении рассмотрения писем, жалоб и заявлений граждан». Однако косность и ханжество настолько пропитали всю советскую систему, что все эти постановления всякий раз оказывались не чем иным, как оберточной бумагой.

Однажды и я попытал было счастья — найти понимание у высших слоев власти. Был август 1981 года, Международного года инвалидов. Я обратился в Приемную Совета министров СССР, напомнил о провозглашенном ООН годе инвалидов и объяснил ситуацию с плохим обеспечением советских инвалидов колясками, высказав предложение ввозить коляски из-за границы, например из ФРГ, фирмы которой давно предлагали даже построить завод по производству колясок на территории СССР. Разговор велся по телефону со старшим референтом Приемной Ниной Ивановной Кодол.

— Мы понимаем, — ответила Н. Кодол, — что коляски у нас еще очень низкого качества, но мы не можем ввозить их из-за границы.

— Я думаю сейчас, с провозглашением ООН Международного года инвалидов не только можно, но даже нужно хоть что-нибудь сделать для наших инвалидов. В конце концов некоторые инвалиды могли бы сами купить коляски, если бы им разрешили обменять советские рубли на конвертируемую валюту.

— Зачем?

— Чтобы затем перевести эти деньги на счет западных фирм. Например, западногерманская фирма «Меир» давно готова продать любое количество колясок. Ведь советские рубли никто там не возьмет…

— Что Вы говорите, советский рубль — самая устойчивая валюта в мире. И потом, мы этим не занимаемся.

— А кто этим занимается?

— Министерство Внешней Торговли.

— По этому вопросу я уже обращался туда, и там мне посоветовали обратиться к вам.

— А почему Вы беспокоитесь за других? — вдруг спросила Н. Кодол.

— Потому что для многих других практически невозможно приехать в Москву. И потом, это мой моральный долг — видя страдания других, стараться по возможности помочь им. Даже в советской печати очень часто встречается такое упоминание: один за всех — все за одного.

— Нас эти лозунги не интересуют! — перебивает меня Н. Кодол. — Пусть каждый думает о себе сам…

— Извините, я правильно понял, что разговариваю именно с Приемной Совета министров СССР! — спрашиваю я.

— Да, правильно!

— Но Вы же мне навязываете логику блатных.

— ?!!

— Хорошо, я могу Вам пояснить мои слова: как у Вас, так и у блатных точно такой же принцип отношения к людям: умри ты сегодня, а я — завтра.

— Если Вы хотите сами получить коляску, напишите заявление, и мы его рассмотрим, — снова перебивает меня старший референт Приемной Совета министров СССР Нина Ивановна Кодол, давая понять, что разговор окончен и настаивать на чем-либо больше бесполезно.

— Спасибо за приятную беседу, — сказал я в телефонную трубку, из которой донеслось в ответ металлическим голосом: «Пожалуйста!»

Это лишь краткий диалог, но что за ним скрывается не поддается пониманию хоть сколько-нибудь нормально мыслящего человека, а некоторым и вообще это трудно себе вообразить. Между тем в этой ситуации «пусть каждый думает о себе сам» живут миллионы людей и в каждом из этих миллионов видна своя особенность и индивидуальность, душа, наконец. Для некоторых, может быть, не всегда первостепенную роль играют материальные запросы (хотя инвалиды, прежде всего, и зависимы от них), но отношение тех, кто внешне казалось бы является носителем идеалов морали и нравственности, на деле же оказывается проходимцем и спекулянтом этих идеалов. Однажды в КГБ вызвали мою знакомую, где ей учинили жестокий и грубый допрос. Расстроенная, со слезами на глазах она затем пришла ко мне и рассказала всю беседу с сотрудниками КГБ. Она плакала не от их грубости, а от досады за то, что ее вера в «идеал КГБ», который у нее возник с детства из книг и кинофильмов, разрушилась только при одном соприкосновении с действительностью. Была досада за свою наивность.