Мария-Антуанетта

Были и другие пристрастия дофина, раздражавшие Марию-Антуанетту не меньше. Она не могла не страдать от его увлечения строительством. Поскольку в это время в Версале проводилась реконструкция, он в течение дня помогал каменщикам, носил балки, камни, выполнял любые строительные работы. К вечеру он возвращался обессиленный и доведенный до изнеможения. Оскорбленная Мария-Антуанетта жаловалась Мерси на столь странное поведение мужа. Посол же советовал ей «нежно убеждать принца», а не упрекать. Тогда дофина стала призывать мужа «быть более мягким и покладистым, хотя бы на людях».

С первых дней после свадьбы она старалась обратить на себя внимание дофина. Она мечтала об их общих интересах и увлечениях. Принц старался угодить ей, отдавая ей всю свою нежность. Он всегда шел ей навстречу и даже заявил однажды, «что будет одобрять то, что послужит ей развлечением, и никогда не будет ни в чем ее стеснять».

Став, наконец, настоящим супругом, он не стеснялся публично проявлять к ней нежность. Мерси, который в свое время сильно критиковал принца, уверенно отмечал явный прогресс в его характере, и это, по его мнению, хотя и несколько преувеличено, была заслуга дофины. Однако нужно ли было льстить императрице и отвешивать комплименты в адрес принцессы, создавая видимость откровенности? Дофин с большим уважением относился к Мерси, позволяя ему думать, что дела в государстве шли гораздо лучше, чем можно было бы подумать.

Необычайная популярность, которой пользовались молодожены, в значительной степени способствовала тому, что можно было бы назвать счастьем. 8 июня 1773 года они совершили торжественный выезд в столицу, как того требовали обычаи.

Речь шла о тщательно спланированной церемонии, в которой должны были участвовать и простые горожане. В этот летний день в половине двенадцатого их встречали губернатор Парижа, главный шеф полиции, а также торговцы и горожане. Супружеская чета вместе со свитой разместились в шести каретах, приготовленных специально для церемонии. Кортеж медленно последовал по дороге сквозь толпу, восторженно встречающую будущих наследников. Казалось, народ видел в них свое будущее, полное надежд и обещаний. «Господин дофин, подарите нам ребенка!» — выкрикивали торговки. Поскольку эти дамы совершенно не стеснялись в выборе слов, принц мог лишь улыбаться в ответ на такую откровенную фамильярность. «Прелестная наивность, хотя и выраженная в столь грубой форме, выражает волю народа», — писал книгопродавец Арди, из числа восхищенных зевак. Как и все парижане, он был очарован молодой дофиной, которая, улыбаясь, смотрела на толпу приветствовавших, а когда рукоплескания усиливались, восхитительно грациозно приветствовала их. Все восхищались ее красотой и изяществом. Мария-Антуанетта олицетворяла идеал той королевы, о которой они давно мечтали, кому жаждали поклоняться и повиноваться. В тот день она полностью затмила дофина. Однако тот любезно благодарил за приветствия, несшиеся отовсюду: и с Сен-Женевьев, и у коллежа Людовика Великого, и с Нового Моста, и во время банкета, устроенного в их честь в Тюильри.

Пока они обедали, нетерпеливая толпа заполнила все ближайшие парки. Самые ловкие и любопытные забирались на деревья. Когда супруги вышли на прогулку, их встретили громом рукоплесканий и восторженных криков. Дофин и его жена приказали «не расталкивать народ и позволить людям приблизиться к ним». Парижане еще не помнили подобного веселья. Они кинулись к принцессе и чуть не задавили ее, однако улыбка не покинула ее лица. «Там было столько людей, писала она матери, — что мы, наверное, полчаса не могли сдвинуться с места. Дофин и я несколько раз приказывали полиции не расталкивать людей, что произвело на них огромное впечатление. В тот день на улицах не было ни одного раненого, несмотря на огромное количество людей. После прогулки мы поднялись на открытую террасу и оставались там. Не могу Вам описать, дорогая моя мама, какую радость и признательность я испытывала в тот момент. Прежде чем уйти, мы снова приветствовали людей. Как это прекрасно чувствовать любовь и поддержку целого народа! Я еще ничего подобного не испытывала и никогда этого не забуду».

Парижане были очарованы дофиной, которая вернулась в Версаль, чуть живая от восторгов вконец обезумевшего народа. Проявления любви были бальзамом на тайные раны принцессы. Она хотела снова приехать в Париж, который представлялся ей ее королевством. Будущее рисовалось в волшебных красках, следующие дни она должна была провести в Опере и Комеди Франсез. «Теперь мне понятно все, чему Вы меня учили, дорогая матушка», — писала она матери. В Париже к ней пришли поклониться не придворные, а простые люди в знак своей любви и признательности. Она прониклась неподдельной любовью к этому городу, такому живому и прекрасному, где она чувствовала себя королевой и где править было так просто.

Глава 5. «КАРЕТУ КОРОЛЕВЕ!»

Среди всех восхвалений дофины слышались и недовольные голоса, в частности аббата Деснуаера: «Хотелось, чтобы все королевы были похожи на покойную супругу Людовика XV, которая не знала иных страстей, кроме как страсть к благотворительности. Я же вижу перед собой лишь ту, что готовится представить зрелище невиданных потрясений народу, который давно известен своим непостоянством. Ей говорят лишь о ее будущем величии, ей дарят лишь удовольствия, она ожидает лишь мира у своих ног и удачи, по своему приказу. Эту иллюзию внушили ей еще при дворе, где она родилась, и такой предстала она при дворе, где ее ожидали. […] Королева, которая была коронована лишь для собственного развлечения, станет гибелью для народа, который призван оплачивать ее прихоти».

К счастью, немногие в королевстве слышали тогда эти зловещие предсказания желчного иезуита, ставшего жертвой политики Шуазеля и его сподвижников. Стараясь привлечь внимание к воспитанию и поведению дофины, он хотел свергнуть политику бесчестного министра. Как и многие придворные, он опасался его возвращения к власти. Все понимали, что сразу после смерти Людовика XV, которая могла вскоре случиться, Мария-Антуанетта вернет того, кто устроил ее брак. Отец Деснуаер получал всю интересующую его информацию от многочисленных врагов принцессы. И вот впервые из-под его пера появились некоторые намеки, которые вскоре превратятся в мерзейшую клевету. Он уже начал описывать, как эта Австриячка разрушает Францию.

Бдительный наставник и покровитель Мерси неусыпно следил за принцессой: «Приближалось время, когда нужно будет говорить с ней об очень важных и серьезных вещах». Он один при дворе думал о Марии-Антуанетте, продолжал настраивать ее на единственную цель: защиту интересов Австрийского двора. Он не объяснял ей всей подноготной дворцовых интриг, только лишь политику короля и правительства. Посол продолжал тайно, по капле, пропитывать принцессу, как, впрочем, это уже делала ее мать, неприязнью ко всему французскому. Какое мнение могло сложиться у нее, если он постоянно твердил, «что министр может получить свой пост лишь при помощи интриги и будет использовать свое высокое назначение для личного обогащения»? Ей нужно знать только то, что в самом ближайшем будущем она будет играть роль первого плана. Он убеждал ее также в необходимости «управлять поступками дофина», вдохновлял «на завоевание доверия короля, примирение со всеми министрами и теми, кому тот доверял». Он готовил ее на трон, но очень своеобразно. «Не вызывает сомнения, что эрцгерцогиня однажды будет управлять страной и следствием этого станет ее блестящая и великая судьба», — писал он императрице. Интересно, что сказал бы отец Деснуаер, прочитав это?

С трогательным старанием Мария-Антуанетта внимала советам посла, который иногда не боялся говорить ей о неприятностях, которые могут случаться и с королевой. Это пугало дофину, и она начинала плакать. «Вы мучаете меня, пугаете, я не хочу больше слышать о политике», — говорила она, заливаясь слезами. Дофина усваивала науку о «делах» не так быстро, как того хотел Мерси. Она опасалась ложных ходов и хитрых советов, с помощью которых посол хотел вразумить ее. «Она гонит от себя мысль о том, что однажды получит власть, огромную власть; это стало следствием того, что ее характер склоняется перед трудностями; отсюда ее страх в любой неизвестной для нее ситуации, — писал он императрице. — Однако это не самое главное из того, что ей следовало бы усвоить. Я уверен, что если ей удастся стать правой рукой короля, то у него не будет больше ни фавориток, ни министров, которые могли бы противостоять ее весу и влиянию, этим мадам дофина должна заняться в первую очередь».