Как сражалась революция

За месяцы учебы мы заметно «выросли». Нас уже не называли маленькими, хотя мы по-прежнему маршировали в самых последних рядах.

—    Работница, красная сестра должна уметь не только перевязывать раны, но и держать винтовку и хорошо знать ее. Это — правило. Понятно?

Мы кивали головами в знак согласия.

Итак, тир. Нам дали по винтовке. Не сказала бы, что они очень легкие. Таня Смирнова разве чуточку была побольше винтовки. Сказала я об этом вслух, а сама глазами себя с уровнем винтовки смерила и покраснела. Но Татьяна только улыбнулась, не съехидничала.

Я стреляла первая.

—    Эй, кто там у цели! Отчаливай!

Кепка у меня была на затылке, а после выстрела очутилась на земле. Такая ужасная, до чертиков, боль зазудила в плече. «Ой, мама родная!» Я посмотрела на других. У Марии были перекошены губы. Таня почему-то терла ноги.

Пришла первая рота. Нам предложили пока отдохнуть. Мы не очень настаивали и даже постарались уйти. Шли помалкивали. При входе в райком Мишка Козлов вздумал в знак приветствия хлопнуть меня по больному плечу. Я взвыла. Мишка не ожидал такой встречи.

—    Черти, я вам воблу принес! Не дам.

—    И не надо.

Этот первый вечер стрельбы из винтовки кончился невесело.

Перед отправкой на фронт на медицинском осмотре, недели через две после стрельбы, у нас почти у всех правое плечо было еще в синяках. И потом, когда нам приходилось стрелять из винтовки уже на войне, мы, крепко помня уроки в Семеновском тире, сильнее прижимали винтовку к плечу.

«До свидания, Питер!»

Райком молодежи превращен в боевой штаб. Комсомольцы уходят на фронт. Торопливое прощание с товарищами. И опять тихо.

Фронт не за тысячи верст, не за сотни, не за десятки. Сам Петроград — это фронт, передовая позиция. Окопы в пяти километрах от центра города.

Наступает генерал Юденич. Все ближе и ближе подходит к самому городу революции. Много нас, девушек, пришло в райкомы отметить комсомольские и партийные билеты. По дороге в Красный Крест Аня, смеясь, говорила:

—    Куда-то нас пошлют? Этой весной я с одним парнишкой все дачные места, где теперь фронт, исколесила, соловьев слушали, а теперь, пожалуйста, вспоминай, Аня, дорогие пережитые минуты.

Вот и Красный Крест. Товарищ Лоторева — заведующая Красным Крестом — встречает нас.

—    Скорее, скорее, товарищи, получайте амуницию и на вокзал!

Моросит дождь. На Детскосельском вокзале мелькает много-много белых косыночек и походных сумок красных сестер. Наш отряд — это сплошь молодняк, со всех районов. С нами врач, фельдшер и даже братишка милосердия, ученик лечкома, весельчак комсомолец Саша.

Подают состав. Все мы лезем, толкаемся, боимся, что вот-вот скажут: «Товарищи, в райкоме работать некому, потом поедете».

В вагоне темно. На платформе сыро и холодно.

—    Маня Мудрецова, Рая и Зина!

Высовываемся из окна. Сердце екает. Снимут с поезда. Прощай, фронт.

Вылезаем. Стоят с узелками мокрые, растерянные, старые наши матери в слезах. Они узнали про наш отъезд, а ведь мы им ничего не говорили: дальние проводы — лишние слезы.

—    Зачем ты едешь-то, о господи, такая маленькая?!

—    Надо, мама.

—    Без тебя, что ли, мало?

—    Много, но и я должна.

«Хоть бы скорее подавали паровоз!» Зинушкина мать начала что-то часто сморкаться. У моей трясутся руки и голова. Наконец свисток.

—    Сестры, по местам!

Еще раз свисток, и вагон качнулся. Мать схватилась рукой за окно.

—    Отойдите, мама!

—    Не могу... дочка...

Как дождь, текли по лицу матери слезы. Кто-то оторвал ее от окна. Поезд развивал скорость. Но в окно все еще долетали звуки рыдания. Поля Герасимова сидела в углу с плотно сжатыми губами. «Скорее, скорее!» Колеса, угадывая наше желание, говорили: «Скоро, скоро!» «До свидания, Питер!»

Первая летучка

Вот и приехали. Станция. Костры. Силуэты людей, лошадей. Издалека слышны выстрелы.

—    Это фронт?!

К нам подошел комендант станции Детского села.

—    Отряд, быстро идите в помещение вокзала. Раненые прибывают. Пять минут вам для подготовки.

В зале для пассажиров мы быстро расставили столы. Достали сена. Накрыли перевязочный стол. Распаковали корзины. Выделили дежурных. Все готово.

В первую летучку отправлены семь девушек, которые, набрав полные сумки медикаментов, разделились на две части. Трое пошли вправо, а мы, четверо девчат, прямо по аллее. Наш маршрут был мимо дворца, навстречу раненым.

Навстречу нам шли и ехали воинские части. В несколько рядов мчались орудия, кухни, повозки с ранеными. Над нами, около нас, впереди и сзади, ухали дюймовки, трещали пулеметы. Наши? Белые? Кто стреляет — мы или они? Нам было непонятно. Да и некогда было понимать. «Больше перевязать раненых!» А раненые едут и подходят при помощи товарищей. Работаем не разгибая спины. От белого передника ничего белого не осталось. Кровь. Бинт не слушается. «Или это руки такие неповоротливые? Скорее, скорее!»

—    Сестры, дальше не идите!

Но мы идем, приседая после каждого выстрела. С непривычки жутко. И не стыдно об этом вспоминать. Но мысль, что Республика в опасности и революция может погибнуть, была еще страшнее.

—    Сестры, куда вы прете? Наших раненых больше там нет. Разве вы не видите, что мы отступаем?

—    Отступаете, отступаете, черт бы вас побрал! А вы не отступайте!

Но из-за грохота мчавшихся орудий не слышно было наших голосов. Мы быстро пошли обратно, торопясь застать отряд.

—    Мудрецова, Васильева, Дмитриева, вы останетесь. Уйдете самыми последними. Помните, что кипятильник должен быть горячим до самого конца. Раненых принимайте. Последний санпоезд по отправке за вами. Не попавших на поезд — направлять на повозках по линии уходящих войск.

Отряд ушел. Санитары торопливо носили раненых в поезд. Еще немного, и поезд трогается. Мы на вокзале одни.

—    Что вы здесь торчите? Сейчас будем взрывать радиостанцию, уходите!

—    Мы должны уйти последними.

—    Черти, да ведь белые в Детском уже!

Устроили совещание на ходу. Как быть? Раненых больше не видно.

—    Сестры, я вам последний раз говорю, убирайтесь!

Комендант станции в матросской шапке, махая кулаками, наступал грудью на нас.

По кочкам, по рытвинам, по канавам, с тяжелым сердцем, не оглядываясь, пошли мы от станции. Над нами жужжали аэропланы. «Не попасть бы к белым!»

—    Сестрица, сестрица!

Оглянулись. Ползут двое.

—    Не оставьте! — вцепились в передники.

Зина побежала карьером к нашим за лошадью. Нам пришлось тащить раненых. Никогда мне не было так жарко. Дотащились до деревни Новое, где нас встретила Зина с подводой.

...День за днем в отряде, вместе с армией, несли мы все тяготы военной жизни. Детское было взято снова. Мы наступали. В отряде появился гость — тиф. Вши заели. Многим из нас пришлось расстаться с длинными косами. Мы, комсомолия, и то перестали улыбаться. Жила одна только мысль — ни черта, все переживем, только бы спасти революцию! О возвращении в Питер никто и не думал.

Под Веймарном в нашем отряде осталось только 18 человек. Кто был болен, кто ранен, кто убит. В братской могиле похоронили Зину Дмитриеву. В Ямбурге формируемся снова. Влиты новые силы. Идем дальше. Мы знаем, мы уверены — Юденичу конец.

Так было разорвано вражеское кольцо Царицына

Полковник старой армии. После Октябрьской революции перешел на сторону восставших. Член Коммунистической партии с 1918 года. В годы гражданской войны — командующий армиями, войсками Южного и Юго-Западного фронтов. Один из первых Маршалов Советского Союза.

Февраль 1919 года.

Наша линия обороны под Царицыном имела в радиусе в среднем не более 10 километров. Внутри этого кольца обороны был зажат героический Царицын.