Дзержинский

Сегодня я убедился, что, к сожалению, мои подозрения были обоснованы. Оказывается, Ганка была в Творках (дом для умалишенных) и оттуда была увезена прушковскими социал-демократами, а когда ее после этого арестовали, она выдала тех, которые ее освобождали: сама ездила с жандармами и указывала квартиры освободивших ее товарищей. Здесь она сидит под вымышленной фамилией. Почему она предавала? Кто ее знает: может быть, ее избивали, а возможно, что она действительно сумасшедшая. Сегодня я обо всем этом уведомил других. Я обязан был это сделать. Заслуженный удел ее — позор, самый тяжелый крест, какой может выпасть на долю человека.

В том же «Дневнике заключенного» Дзержинский пишет: «Столько лет тюрьмы, в большинстве случаев в одиночном заключении, не могли пройти бесследно». Они и не прошли. А еще были годы подпольной работы. И все это окажется только прелюдией к главному испытанию.

Глава четырнадцатая. КАТОРЖАНИН

Шесть арестов, одиннадцать с лишним лет тюрьмы, ссылки, каторги, три побега из ссылок. Таков послужной список революционера Дзержинского. Ему выпала очень тяжелая доля. Хуже — только у тех, кто не сумел выжить.

Царское правительство считает его особо опасным преступником за побеги из ссылок, принадлежность к социал-демократической партии, организацию запрещенных мероприятий, распространение нелегальной литературы. К террору революционер Дзержинский причастен не был.

После 1902 года, став одним из руководителей СДКПиЛ, Феликс занимается главным образом партийным строительством. Эта сторона его деятельности в наши дни большого интереса не представляет. Лидера польско-литовской социал-демократии из него в итоге не получилось. Тяга его соотечественников к воссозданию национального государства оказалась сильнее.

У Дзержинского и нет качеств политического лидера. Он практик, который нуждается в направляющей воле. В тот период он идет за Розой Люксембург, после 1917 года пойдет за Лениным, затем...

В апреле 1906-го Юзеф участвует в работе IV съезда РСДРП в Стокгольме. Там он знакомится с Лениным. На съезде польские социал-демократы объединяются с российскими. В мае следующего года Дзержинского, как представителя польских эсдеков, заочно (он опять арестован) вводят в состав ЦК РСДРП.

Разногласий между Лениным и Люксембург не так много. Одно из самых принципиальных касается национального вопроса. Польские эсдеки в большей степени «русские империалисты», чем сами русские! Роза и ее соратники выступают за социалистическую Польшу в составе социалистической России. Им кажется вредным ленинский лозунг о праве наций на самоопределение. Он наносит им удар в спину. Вождь большевиков отвечает: российские революционеры лишь предоставляют право Польше отделиться, но к этому не призывают. В этом споре Дзержинский, разумеется, поддерживает Розу Люксембург.

...В марте 1910-го Альдона после долгого перерыва получает от брата весточку. Узнает, что он выиграл в казино:

«Давно не писал вам. Бродяжничал по свету — уже прошел целый месяц, как я уехал с Капри; был на Ривьере в Италии и Франции, был в Монте-Карло и даже выиграл 10 франков. Потом в Швейцарии смотрел Альпы, на могучий Юнгфрау и другие прекрасные краски, пылающие во время заката. Как прекрасно на свете!»

По крайней мере, он теперь в безопасности. Социал-демократы в Германии — респектабельные люди. Но дальше...

«И тем сильнее у меня сжимается сердце, когда я думаю об ужасах людской жизни, и я опять вынужден спуститься с вершин в долины, в норы. Через несколько дней я буду в Кракове, где поселюсь на постоянно. Оттуда пришлю адрес».

Значит, скоро опять провожать его в Сибирь...

Сосредоточиться на революционной работе Феликсу все же пока не удается — мешает «враг». На личные нужды ему стыдно просить деньги у партии; он вынужден обращаться за финансовой помощью... к жене, ожидающей суда в тюрьме. Дзержинский успел «посетить мамочку» — нелегально побывать в Варшаве. Из его письма Софье Сигиз-мундовне 31 марта 1911-го:

«Здоровье мое с каждым днем все ухудшается. Я должен ехать на юг, в Италию. Пришли поэтому мне те 25 рублей, сам тебя уже об этом прошу. Адрес мой для денег: Австрия, Краков, ул. Тополиная, Анне Тржеминской.

Сомневаюсь, что теперь уже увижу вас когда-нибудь.

Предполагалось, что я поеду на постоянную работу в Берлин... Однако дела складываются так, что сегодня я еду в Берлин лишь на несколько дней, а потом вернусь сюда и, вероятно, поселюсь здесь опять на продолжительное время. За мое неожиданное посещение мамочки мне досталось здорово, и я должен буду отказаться от такого рода экскурсии.

Ты, однако, Зося, не сердишься за эту поездку, не правда ли? Сидеть здесь тяжело, хотя я признаю, что необходимо. Я <...> хотел бы вырваться из серой краковской жизни».

Денег (на личные нужды) нет, болезнь легких обострилась, жена в тюрьме, только что родившегося сына неизвестно куда определить... Кому об этом рассказать? Альдоне (15 ноября 1911-го из Кракова): «Это было тяжелое время для меня. Моя жена Зося пошла по моим следам — и попалась. Теперь уже год прошел, как она в тюрьме. В июне она родила там дитя — Ясика. Трудно описать, что она там должна была перенести. Теперь был суд, и ей дали ссылку на вечное поселение в Сибири. Ее вышлют через пару месяцев, а может быть и раньше. До сих пор ребенок был с ней, так как кормила сама, но взять его с собой не сможет, ибо малышка не выдержал бы такого пути. Вот и не знаем, как быть с Ясиком. Я страшно хотел бы, чтобы он был со мной, но боюсь, что не сумею обеспечить ему должного ухода, так как не имею об этом понятия. Родители Зоей не смогут его взять к себе, так как есть только больной отец и мачеха. Наверное, было бы лучше всего отправить его на несколько месяцев в деревню в чьи-нибудь надежные и опытные руки. Альдонусь моя, не можешь ли ты мне что-либо хорошее посоветовать? Я мог бы платить в месяц по 15 рублей... Я еще не знаю Ясика, даже по фотографиям, однако так его люблю и так он мне дорог. А Зося — такая сильная и устоит во всех трудностях».

Годы пребывания Дзержинского за границей, несмотря на выпадавшие ему невзгоды, могут показаться самыми счастливыми в его жизни. Партия его финансирует, при необходимости отправляет в санатории, доверяет ему значительные средства для нелегальной работы.

В начале 1910 года, в третий раз бежав из ссылки (он был определен на вечное поселение в село Тасеево Енисейской губернии), Дзержинский больше месяца лечился в Италии, на Капри, где каждый день встречался с Горьким. После очередного «погребения» в каземате Варшавской цитадели, этапа в Енисейск, тягот рискованного побега — солнечная Италия и разговоры со знаменитым писателем! Чего еще желать? Но надсмотрщик — совесть — в Дзержинском не дремлет. Ему стыдно чувствовать себя почти счастливым. При первой возможности, обуздав «врага», засевшего в легких, он устремляется в Краков. И там узнает самое для себя неприятное: связь с низовыми организациями СДКПиЛ опять прервалась. В русской Польше — аресты, провалы, вызванные несоблюдением правил конспирации или работой провокаторов. Варшавская организация грозит разорвать отношения с заграничным бюро. Он должен, должен перебираться на нелегальную работу в Варшаву.

Но ведь сейчас, после третьего побега, для Феликса «засыпаться» — смерти подобно. Ему грозит уже не ссылка на вечное поселение, а каторга с кандалами на ногах, без шансов ускользнуть. Финал. Вожди партии опасаются лишиться Дзержинского. Правда, желающих сменить Берлин на Варшаву, а затем на Сибирь, помимо него, не отыскивается. Он пишет Тышке:

«Если же я все-таки буду арестован, тогда мой пример даст вам право требовать поездки на подпольную работу от других».

Наконец согласие от правления получено. В рядах польско-литовских эсдеков в России назревает бунт: они угрожают отсоединиться от заграничного бюро. В январе 1912 года Юзеф с паспортом на имя Леопольда Белецкого отправляется в польскую столицу, кишащую шпиками, каждый из которых знает его приметы и характерную походку «с подскоком». Юзеф ездит по городам Польши, участвует в партийных конференциях. Возвращается ненадолго в Краков, Берлин, чтобы доложить правлению о положении на местах. В апреле он прочно обосновывается в Варшаве. Пять месяцев удается Дзержинскому ускользать от слежки. Но неизбежное произошло: 1 сентября царские полицейские арестовывают его в последний, шестой раз. Верный себе, Феликс заявляет в момент задержания, что вся нелегальная литература, найденная полицейскими при обыске, принадлежит ему, а не хозяину квартиры. Заглянем напоследок в список изъятого: гектограф, партийные газеты, прокламации... Административное правонарушение, по довоенным европейским меркам...