Генерал Багратион. Жизнь и война

Такого же мнения в армии придерживались многие, если не большинство генералов и офицеров. Отказ Барклая от начатого было решительного наступления на Рудню их удивил. Именно к этому времени некоторые историки относят рост недовольства главнокомандующим 1-й армией среди генералитета. Своими действиями Барклай как бы подкреплял сомнения на свой счет. Известно, что 1 августа он снова переменил планы — в очередной раз двинул 1-ю армию к Рудне и у местечка Гавриков встал в показавшуюся ему удобной позицию в ожидании Наполеона, который — как он предполагал — захочет отметить свой день рождения (3/15 августа) очередной победной битвой и непременно двинется на русскую армию. Он писал Багратиону 1 августа: «Я полагаю, что неприятель 3-го числа, в день рождения Наполеона, возьмет намерение напасть на нас»1. Багратиону же был дан приказ идти по дороге вдоль Днепра к Надве, где он уже проходил со своей армией накануне. Этот новый приказ вызвал недовольство во 2-й армии: известно, что по той же самой дороге, по которой до этого прошли десятки тысяч людей и лошадей, лучше снова не ходить: окрестности пусты и изгажены, чистой воды, сена да и травы близко к дороге днем с огнем не найдешь. Но Багратион все-таки подчинился приказу Барклая и вежливо отвечал ему: «Желая содействовать в намерениях ваших, предписал я войскам завтра выступить, но долгом моим поставляю объяснить вашему высокопревосходительству прискорбие мое» и далее со скрытым раздражением и издевкой пояснял, что солдаты его корпусов, непрерывно переходя с места на место, устали и что «сверх того, следуя по одной дороге с 2-й колонной вверенной вам армии, непременно буду задержан обозами оной. Не могу скрыть от вашего высокопревосходительства… что 2-я армия от подобных движений будет скоро совсем недвижима, ибо люди и лошади не имеют ни малейшего отдохновения… никто поспеть не может»2. Тем не менее авангард 2-й армии — корпус генерала М. М. Бороздина — двинулся опять от Смоленска к Надве. Корпус генерала Раевского должен был выступить из Смоленска на следующий день, следом за дивизией принца Вюртембергского. Но корпус Раевского (по независящим от него причинам) задержался с выходом из Смоленска на несколько часов. И вскоре стало ясно, что это опоздание оказалось для России истинным даром судьбы!

В тот же день Багратион получил от Барклая диспозицию предстоящего наступления, приуроченного ко дню рождения Наполеона. Мысль эта показалась князю Петру не самой удачной: «Воля ваша, но мне кажется, что всегда худой день выбрали атаковать в именины Наполеона. Он весьма упорно будет драться, ибо он им подаст большой дух — нужно атаковать его 5-го, нежели 3-го». К тому же подошедшие по грязи войска нуждались в отдыхе, «если же не пойдут они, тогда мы можем на них напасть 5-го числа». Князя вообще тревожила мысль, что кто-то в окружении Барклая работает на врага (скорее всего, имелся в виду Вольцоген), что Барклаю дают ошибочные советы устроить битву в день рождения императора французов: «Истинно вы обмануты, и вас ведут не тогда, когда мы хотели, а когда они хотят». Мысль о сражении вдруг стала беспокоить князя, и он отнесся к столь казалось бы желанной для него идее сражения с непривычным для него сомнением, удивлялся неожиданной решимости Барклая, полагал, что тут нечисто и смелость обычно осторожного Барклая навеяна чьим-то наушничеством: «Вы всегда избегали дать сражение путем, да притом всегда, теперь вдруг вздумали в именины черта дать баталию или бежать отсюда 5-го, везти по грязи»1.

Наполеон действительно хотел провести день рождения на поле битвы, но только не там, где думал его встретить Барклай. Сведения о выступлении русских армий на Рудню Наполеон получил уже рано утром 28 июня и на следующий день принял решение перебросить свою армию на левый берег Днепра и форсированным маршем двинуться к Смоленску, чтобы внезапно овладеть им. При этом великий полководец полагал, что в любом случае он не проиграет: если русские армии ушли из города, он отрежет им путь отступления к Москве, если же они лишь совершают недалекую вылазку и скоро вернутся в Смоленск, то он навяжет им сражение, которое и решит судьбу кампании и всей войны.

Наполеон воспользовался бездействием и странным маневрированием противника. Армия отдохнула, солдаты рвались в бой, и вскоре он предоставил им такую возможность. Ближе к Орше, у Рассана и Хомино, были быстро наведены мосты через Днепр, по которым 1 августа начали переправляться французские войска из Витебска, Орши и других мест дислокации. Барклай об этом не знал. Позже он писал совершенно нейтрально, как будто об обычном деле: «Обе армии взяли позицию у села Волкового над рекою Выдрою и ожидали атаки, в то самое время получили мы известие, что неприятель со всеми своими силами переправляется на левый берег Днепра и идет прямо на Смоленск, соединившись с Понятовским»4. Никаких объяснений причин этого просчета относительно действий Наполеона здесь нет. Зато другой участник обороны Смоленска, Н. Н. Раевский, отдал должное Наполеону: «Движение Наполеоново на левое крыло нашей армии есть одно из тех отважных предприятий, кои и предвидеть, и отвратить затруднительно. Он пользовался уже всеми выгодами сокрытого начинания, прежде нежели кто-нибудь в нашей армии мог подумать о переходе его на правую сторону Днепра. Мы все, с медлительностию и нерешимостию, продолжали свое наступательное движение, то возвращаясь по прежним следам, то занимая бесполезные позиции»5. За один-два дня Наполеон собрал в один кулак почти 200-тысячную армию на левом берегу Днепра и сразу же двинулся вдоль реки к Красному, где уже несколько дней стоял Обсервационный корпус Д. П. Неверовского.

Как же прозевали? С современной точки зрения, непонятно, почему даже в тогдашних условиях и с теми средствами связи, которыми располагало русское командование, не была создана единая система наблюдения за неприятелем, сбора и передачи сведений о передвижении основных сил французов вдоль Днепра — г/7авной водной преграды, разделявшей противников? При этом какие-то сведения об оживлении французов на берегах Днепра вроде бы поступали. Генерал Неверовский получал сведения «от жителей, выходящих из мест, занятых неприятелем, и от возвратившихся партий казаков». От них он даже узнал, что через Днепр наводятся мосты, что идут какие-то передвижения противника, но, как nucai он, «о силе неприятеля не открыто». И хотя Неверовский предписал местному дворянскому предводителю и земскому исправнику «иметь беспрерывные сношения с пограничными жителями и посылать надежных людей для открытия неприятеля и для узнания его намерений»6, ничего сделано в сущности не было и удар Наполеона в направлении Смоленска оказался для русского командования поистине внезапным. Подготовка французов к форсированию Днепра крупными силами не была должным образом отслежена и оценена (что в конечном счете могли понять не сведующие в инженерном деле дворянский предводитель или местные жители), и наши прозевали грандиозный фланговый марш Наполеона. И наконец, напомним, что о возможности такого движения Багратион задолго предупреждал Барклая…

Сорокалетний генерал-майор Дмитрий Петрович Неверовский, по тогдашней терминологии «малоросс», сын городничего из Золотоноши, был типичным для того времени офицером русской армии: прошел путь от солдата до генерала в войнах с турками, поляками, французами, был шефом одного из лучших полков русской армии — Павловского гренадерского, и с 1811 года занимался формированием новой 27-й пехотной дивизии. Делал он это толково, профессионально, что вскоре и сказалось в сражении под Красным. 2 августа казачьи разъезды донесли Неверовскому коротко, но убедительно: «Французы валом валят». Так это и было — к Красному со своим кавалерийским корпусом приближался сам король Неаполитанский Иоахим Мюрат. Но в тот момент Неверовский еще не понимал, что против него движется вся Великая армия и его дивизия оказалась на пути главного наступления Наполеона. Это видно из рапорта, который он послал Багратиону 2 августа: «Кавалерия, превосходная в силах и подкрепляемая пехотою, атаковала в Лядах спереди и с обеих (так!) флангов г. полковника Быхалова, который в порядке отступал до Красного, поддерживаем Харьковским драгунским полком и егерями. Г. Быхалов при сем отступлении, лично командуя казаками, с неустрашимостью не только отражал его, но сам нападая, побил до 100 человек, без всякой с своей стороны потери. У Красного расположил я вверенный мне отряд и с решимостью буду в сем месте. Естьли он покусится на дальнейшие предприятия, я не иначе отступлю от оного города, как причинив ему сильный вред. Фланги мои прикрыты, партии посланы на дорогу Романовскую и на правый берег Днепра для открытия движений неприятельских. Баталион егерей с казачьим полком отправлен осматривать места позади моего расположения, дабы он не мог зайти в тыл»7.