Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Тем временем Гарсиа Маркес и Мерседес, доказывая, что не блефуют и вернулись в Колумбию надолго, не только купили квартиру в Боготе, но и выбрали место для постройки нового дома в Картахене — участок прямо на набережной у стен Старого города, рядом с заброшенным монастырем Санта-Клара, являющимся одним из самых красивых зданий колониальной эпохи в городе. Проектом будет руководить известный архитектор Рохелио Сальмона (он помогал Гарсиа Маркесу в Париже в 1957 г.). Казалось, Куба для писателя отошла на второй план. Или он хотел, чтоб все думали, будто Куба больше не является для него приоритетом.

В августе 1991 г. Гарсиа Маркесу наконец-то, впервые после 1961 г., выдали обычную американскую визу. Это стало своего рода признаком постепенной адаптации писателя к тому, что капиталистический мир одержал триумфальную победу. В США были приняты новые законы в отношении коммунистов и иммиграции, благодаря чему имя Гарсиа Маркеса вычеркнули из запретного списка. Он тридцать лет ждал этой обычной визы и теперь приехал в США на открытие Нью-Йоркского кинофестиваля, проводившегося с 16 по 30 августа. Запрет на въезд в США вызывал у Гарсиа Маркеса более сильное раздражение, чем он готов был признать. Во-первых, как и многие жители северо-восточного побережья Колумбии, не говоря уже про членов «Барранкильянского общества», он никогда не испытывал непримиримой ненависти к США и надменного презрения к культуре этой страны, что было свойственно латиноамериканским интеллектуалам и, конечно же, многим европейцам, особенно французам. (Как это ни забавно, Фидель Кастро тоже не относился с предубеждением к американцам и их культуре, о чем свидетельствует, например, его любовь к бейсболу.)

На самом деле к США у Гарсиа Маркеса были претензии исключительно политического характера. Он сразу заметил, что американские читатели его книгами восторгаются гораздо больше, чем европейцы, и, в отличие от последних, их, как ни странно, мало волнуют его вне-литературные воззрения. Его произведения в переводе на английский язык всегда пользовались спросом, о них хорошо отзывались критики, и оба его основных переводчика, Грегори Рабасса и Эдит Гроссман, были американцами. В последние годы он всячески старался укреплять связи с прогрессивными американскими режиссерами, и в частности с Фрэнсисом Фордом Копполой, Робертом Редфордом и Вуди Алленом [1208]. И теперь, когда он гостил в Нью-Йорке в качестве высокопоставленного туриста и ему не досаждали постоянно кубинские контрреволюционеры, этот город стал ему нравиться гораздо больше. Поэтому он испытал огромное облегчение, когда его проблема с американской визой благополучно разрешилась. Пока Гарсиа Маркес находился в Нью-Йорке, в Москве была предпринята попытка свергнуть Горбачева; неудавшийся путч приведет к тому, что в декабре советский лидер уйдет с поста президента и начнется распад СССР. Гарсиа Маркес следил за ходом этих событий по телевизору в Нью-Йорке и обсуждал их и международную обстановку в целом не с кем иным, как со своим бывшим bête niore [1209] — сильнее он ненавидел только Пиночета — бывшим госсекретарем США Генри Киссинджером [1210]. Главной темой их беседы была Куба.

Поздней осенью, помирившись с США, самым последним притеснителем Латинской Америки, Гарсиа Маркес вернулся в Испанию, которая являлась первым завоевателем Латино-Американского континента. Приближался 1992 г., а вместе с ним и 500-я годовщина так называемого открытия Нового Света. Испанцы, не всегда в полной мере осознававшие, что латиноамериканцы по-прежнему видят в них завоевателей, были неприятно удивлены, когда последние в один голос стали повторять, что они не нуждались в том, чтобы их «открывали», — они, точнее, их праотцы и праматери, индейцы, сами открыли себя за много веков до колонизации, — и что появление испанцев на земле, которую те по ошибке нарекли «Индией» в 1492 г., ни в коей мере не следует расценивать как повод для торжеств. Испанцы поспешили переименовать предстоящее событие в пятисотлетие со дня «встречи двух миров» и предприняли «пожарные» дипломатические усилия по обеспечению участия латиноамериканских стран в праздничных мероприятиях. Гарсиа Маркес был настроен скептически. И все же в глубине души он с нетерпением ждал праздничных торжеств. Его друг Франсуа Миттеран организовал празднование двухсотлетия Великой французской революции; теперь его испанский друг Фелипе Гонсалес имел все полномочия, чтобы устроить торжества по случаю пятисотлетнего юбилея прибытия европейцев в Новый Свет.

Всегда идя в ногу со временем, Гарсиа Маркес работал над литературным проектом, соответствующим данному событию. Начиная с 1960-х гг. и в каком-то смысле даже с середины 1950-х, когда он жил в Европе, писатель вынашивал идеи произведений, которые рассказывали бы о событиях, противоположных тем, что отмечали испанцы, а именно: о прибытии латиноамериканцев в Европу и об их столкновении с чуждой культурой. В каком-то смысле именно об этом он говорил в последнее время — о миграции латиноамериканцев в США, что можно расценивать как символическую обратную колонизацию — ответный удар угнетенных, так сказать. За многие годы он в общих чертах наметил десятки сюжетов и теперь решил выбрать наиболее перспективные из них — те, что прошли его последнюю цензуру, — и составить сборник рассказов, чтобы издать его в 1992 г. Некоторые из этих рассказов появились еще в 1980–1984 гг., когда он только написал хроники, превратившиеся в итоге в киносценарии для цикла «Трудная любовь»; тогда же он написал рассказы, которые могли бы войти в этот новый литературный сборник. Гарсиа Маркес никогда не торопился публиковать свои творения, но и редко упускал такую возможность. Многие его проекты оставались незавершенными на протяжении десятилетий, но в итоге всегда находили выражение в какой-нибудь творческой форме — и зачастую в идеальный момент. Таким образом, он откладывал завершение и публикацию романа «Любовь и другие демоны», работая над созданием рассказов, основанных на европейских впечатлениях.

Гарсиа Маркес съездил в Барселону, где у него теперь были роскошные апартаменты на Пасео-де-Граса, в одном из самых элитных районов города. Квартира находилась в многоэтажном здании, реконструированном известным архитектором Альфонсом Мила. После он отправился в путешествие по Европе, словно для того, чтобы вбить свой колышек на некогда империалистической территории, часть которой активно вспоминала свои собственные приключения на его родном континенте. В числе других стран он посетил Швейцарию и Швецию. Турне по Европе он совершил главным образом потому, что решил дать своему новому сборнику рассказов название «Cuentos peregrinos». В переводе с испанского слово «peregrino» — это существительное «пилигрим», но есть и другое значение — прилагательные «незнакомый», «удивительный», «чужеземный». Потому на английский язык название сборника перевели как «Strange Pilgrims» («Пилигримы-чужеземцы»). Он тоже был странствующим пилигримом, в политическом плане нигде не чувствовал себя как дома, теперь еще меньше, чем когда-либо, но более, чем когда-либо, был настроен мыслить — или, по крайней мере, говорить — позитивно. Поначалу он планировал включить в свой новый сборник примерно пятнадцать рассказов, но визит в Европу (идея пришла ему в голову в последний момент), задуманный скорее как сентиментальное путешествие, а не просто как поездка для сбора новой информации, вызвал у писателя панику. Современная Европа была не той Европой, какую он помнил, и ни тогдашняя Европа, ни нынешняя, казалось, не находили отражения в его книге. Во время поездки он спешно делал заметки и потом несколько месяцев перерабатывал уже написанное. Своим агенту и издателю он пообещал, что его книга будет готова к изданию к июлю следующего года, на который намечено открытие Всемирной выставки в Севилье.