История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Кто эта дама? — спросил Володя, усаживаясь в свое кресло. — Я думал, она иностранка!

— Нет, какая иностранка! — слишком горячо поспешила разуверить его Надя. — Валя русская, она переводчица у иностранцев в УПДК.

К счастью, занавес поднялся, и звуки оркестра помешали дальнейшим расспросам, но она знала, они могут возникнуть, и мысленно приготовилась. «Валя — Ритина приятельница. Часто встречались раньше у Риты. Как-то были вместе на новогоднем празднике». Но Володя или забыл, или не захотел интересоваться Валей и больше о ней не спрашивал. Вообще, он был доверчив и обманывать его было так же совестно, как ребенка, да и не было нужды.

Через два дня, в пять с минутами, Надя позвонила из метро с площади Революции Вале в номер и, когда к телефону никто не подошел, смело направилась в гостиницу. О «Метрополе» ходила дурная слава, но в вестибюле ее уже ждала Вольтраут. Вскоре они сидели в небольшом, но уютном номере, где пахло Валиными духами и заграничными сигаретами.

— Курите! — предложила Валя, пододвигая ей пачку сигарет с верблюдом, но тут же спохватилась: — О-ля-ля! Я и забыла, вы поете, я не ошиблась?

— Нет! Не ошиблась, учусь! Давай, Валя, выкладывай все по порядку, сначала ты, потом я! Сколько мы не виделись? С пятьдесят третьего. Не так много по времени, как по событиям.

— Тогда задавайте наводящие вопросы! Как на следствии! — Валя весело и, казалось, от души рассмеялась, а Надя подумала, что никогда не предполагала, как может весело смеяться «немчура». С трудом узнавала она в этой хорошенькой оживленной «лисичке» свою злоязычную помощницу. Казалось, Вольтраут сменила не только свою жесткую немецкую фамилию — фон Шлеггер на веселую — Брюстер, но и весь свой зловредный нрав.

— Так как же ты освободилась, я что-то не поняла?

— Нас всех, немецкоподданных, освободили, как пленников войны, после приезда в Москву бундесканцлера Аденауэра. По его личной просьбе.

— Повезло вам иметь такого «папочку»! — пошутила Надя.

— Повезло, что и говорить! Но и ваш папа «Джо» вовремя в Бозе почил.

Валя сняла телефонную трубку и заказала в номер чай.

— Ты, Валя, думаешь, все так рады его смерти, как мы с тобой? Ошибаешься! Не все, далеко не все. Многим при нем вольготно-весело жилось. Еще полно тоскующих по хозяину!

— Я вам давно говорила, а вы обижались: русские любят палку, поэтому и крепостное право у вас в России так долго держалось!

Надя хотела ответить, но Вольтраут приложила палец к губам и показала ей жестом на телефон. После этого она сразу переменила тему.

— У вас очаровательный муж и, знаете, чем-то похож на нашего, помните? Режимника! Мы его тогда прозвали Клондайк. В первый момент я глазам своим не поверила…

Оживленное лицо Нади погасло, и она невесело усмехнулась. — Не лукавь, Валюша! Ты же знаешь, как мне достался этот Клондайк. По живому резали и солью посыпали. Как мне его не помнить?

— Мне тоже рикошетом попало. Опер Горохов угрожал еще срок добавить за то, что не донесла, что у вас с режимником альянс!

— А что ты могла донести?

— Ничего! Я так и сказала. В обязанности хлеборезки не входит слежка за начальством. Что он мог мне сделать? Ничего! — Валя пожала плечами. — Попрыгал около меня да и отправил на этап.

— Куда он тебя тогда погнал?

— В Мордовию, Темников, Явас.

— Жутко? — спросила Надя, вспомнив несчастного Сашка.

— Не сказала бы. Не хуже, чем на Воркуте, все же деревья росли. Привезли нас в июле, жара!

— Ты Мери Краснову там не встречала? Она тоже где-то в Мордовии была.

— Мери ваша давно в Париже. Освободилась вместе со мной.

— Адрес мне свой она оставила. Париж, пятнадцатый Рандисман, улица Лурмель, а дальше не помню. Дома где-то записан…

— Хотите, напишите, я передам.

— Обязательно! В следующий раз. Ну, а ты замужем?

— Да, мой муж американец из Северной Каролины. Бизнесмен, красив, богат и, как вы любите говорить, «дремучий невежда», подлинный Клондайк!

Надя поежилась: «Клондайков больше быть не может». — И ты любишь его?

Валя усмехнулась и пожала плечами.

— В мире бизнеса слово любовь с двух сторон не присутствует.

— А почему дремуч?

— Как медведь! Он недавно узнал от меня, что Волга и Ольга не одно и то же. «Допотопный человек» в стиле Пятницы. Помните?

В дверь постучали, и официант вкатил столик с чаем, пирожными и еще какой-то снедью. Валя разлила чай и достала темную пузатую бутылку. На пробке болтался маленький человечек. «Napoleone», прочитала Надя.

— Что же, выпьем, как когда-то договорились. За встречу на свободе! — сказала Валя. — И расскажите о себе. Где поете?

— Пока нигде. Учусь в консерватории. Живу у мужа.

— Своих уже никого?

— Тетя, сестра отца, в Калуге. На днях заберу ее на зиму в Москву, добилась прописки.

— Тетя в Калуге… — задумчиво повторила Вольтраут. — Далеко это?

— Да нет! По Киевской дороге, поездом к ней езжу.

— Дом у нее свой?

— Есть. Старина пошехонская. Я у нее как-то зимой в отпуске жила. Хорошо! Как пимы свои одела, сразу хлеборезку нашу вспомнила.

— Она там совсем одна?

— Да, к сожалению, моя единственная родственница.

Валя налила себе и Наде коньяку и закурила, пуская колечками дым к потолку.

— Еще работает?

— Нет уже. Да ты же не курила, Валя?

Валя рассмеялась:

— Пардон, а что бы я там могла курить? Сушеный навоз вашей Ночки?

Коньяк был великолепный и огненной струей побежал по телу, пробираясь к самой душе. Но странно, после него не стало ни веселей, ни радостней от этой встречи. Валя тоже молча вертела в руке сигарету, не обращая внимания, что пепел сыпался на полированный стол.

Надя помрачнела, мысленно прокручивая в уме последние события тех дней, когда им пришлось попрощаться. Заметив это, Вольтраут поспешила сказать:

— Все, что Бог делает, к лучшему и не гневите его. У вас хорошо сложилась жизнь, вы учитесь, будете певицей, хорошей. Я помню ваш успех. У вас прекрасный молодой муж и, видимо, любит вас…

— Нет! — не дала ей договорить Надя. — Все не так просто. После Клондайка мне все мужчины казались мелкими и ничтожными, как шавки.

— И даже ваш муж? — с лукавым огоньком в лисьих глазках спросила Вольтраут.

— Меньше других! Он способен воспринимать истину!

Неизвестно почему, но Надя почувствовала, разговор этот взволновал Вольтраут. Еще не закончив сигареты, она смяла ее в пепельнице и сразу же чиркнула зажигалкой, прикуривая новую. Наде показалось, что рука ее слегка дрожала, но в неверном свете уходящего дня она вполне могла и ошибиться. Во всяком случае, когда Валя снова заговорила, голос ее был, как всегда, твердым и назидательным.

— Милая Надя! Чувство прекрасного, которым вы обладаете в полной мере, — чувство опасное!

— Почему же? Наоборот!

— Всегда есть большой риск остаться ни с чем! Потому что благородных и прекрасных людей, в мире почти не осталось. Истинная красота изменила свое лицо.

— Тогда мне действительно повезло! Я смело могу сказать, что любила человека благородного и прекрасного,

— Тем болезненнее потеря. К вашему сведению, чрезмерная тяга к мужской красоте — большая наша женская ошибка.

— Что делать? — горько улыбнулась Надя, — Сердцу не прикажешь. Физическая красота волнует не только мужчин…

— Это по молодости. Позже приходит расчет, прагматизм, разум, наконец. Хотя первая любовь незабываемая, — сказала Валя с таким затаенным чувством нежности и тепла, что Надя, пораженная ее искренностью, невольно взглянула на нее с нескрываемым удивлением.

— Да, да! Поверьте мне, особенно если пришлось расстаться не по своей воле. Знаю по собственному опыту!

Надя обомлела: «Это же Анна Вейгоца! И толкует о своем Василе-«Козырном тузе», как же я могла забыть! Как запамятовала! Видно, память мою отшибло!»

Она тотчас поднялась из-за стола. — Ну, я пошла! — С Вольтраут встретилась с удовольствием, с Анной Вейгоцей говорить было не о чем.