Стивен Кинг. Профессия - Horror

При этом любое произведение жанра неизбежно эксплуатирует хотя бы один из популярных страхов. Самые распространенные — боязнь темноты и мертвецов (их идеальное соединение в виде ночи на кладбище сегодня встречается редко, хотя сам Кинг не раз его использовал — к примеру, в рассказе «Верхом на пуле»). А ведь еще страх высоты, боязнь замкнутых пространств, змей... Любой справочник предъявит нам десятки фобий. Писатель в разных интервью уверял, что у него их не меньше десятка: он боится смерти, закрытых пространств, крыс, змей, пауков и вообще ползучих тварей, темноты, физического уродства и незнакомых людей, что уже граничит с паранойей. Потом он добавил к списку еще несколько пунктов — клоуны, цыплята, автомобили, гроза... Не лукавит ли живой классик? Ведь с таким множеством страхов он давно должен отдыхать в какой-нибудь психушке для богатых. Родные и знакомые Кинга упоминают лишь две его серьезные фобии — насекомые вкупе с пауками и электричество (он никогда первым не включит в сеть новый электроприбор). Все остальное имитируется для блага публики — ведь чтобы правдоподобно изображать чужие кошмары, нужно самому хоть немного верить в них.

Одним словом, все средства хороши, чтобы вызвать у читателя страх. Но зачем? Самый простой ответ «ради денег» неверен: «Если бы я садился писать с мыслью: “Отлично, за этот роман я получу столько-то долларов”, то не смог бы выдавить из себя ни строчки». Другой ответ («ему нравится пугать людей») верен лишь отчасти. Да, нравится, но разговоры Кинга на эту тему всегда выглядят наивно, как детская игра в привидений. Скорее ему нравится пугаться самому, потому что этот страх предохраняет его от чего-то гораздо более опасного. Об этом мы еще поговорим, а пока ограничимся цитатой из интервью журнальчику «Могила Дракулы» в мае 1980 года: «Страшные истории делают из нас детей, ведь так? Это их главная функция — вышибать всю ту ерунду, за которой мы прячемся. Ужас переносит нас за пределы различных табу, запретов — туда, где мы быть не должны... И дети чувствуют то, что взрослые люди чувствовать не в состоянии из-за того опыта и знаний, которыми они обладают».

Интерлюдия. Король и мы (1)

Оставив Стивена Кинга на пороге взрослой жизни, перенесемся на двадцать лет вперед, в Россию, которая в начале девяностых менялась еще более драматически, чем Америка шестидесятых. Отбушевали газетные бури гласности, бодро полезли из всех щелей первые кооператоры, по улицам слонялись толпы людей под разноцветными флагами. В августе 91-го затеяли и быстро свернули смехотворный путч, одним махом обрушив власть КПСС. Потом как-то разом исчез Советский Союз, унеся с собой в волнах инфляции накопления большинства жителей. После Нового года грянули гайдаровские реформы, и цены в магазинах начали расти не только каждый день, но и по нескольку раз на дню. Появились какие-то «новые русские» в малиновых пиджаках и на шестисотых «мерсах». Их мало кто видел, но все знали, что они теперь и есть подлинные хозяева жизни. Все они за редким исключением занимались расхищением и продажей того, что было прежде государственным, а теперь внезапно оказалось ничьим.

Интеллигенция на первых порах всех этих перемен не замечала, продолжая упиваться чтением всего, что прежде запрещалось, — от Камасутры до отцов церкви. Все это было вывалено на потребителей почти одновременно, поэтому в головах у многих образовался весьма странный коктейль, а некоторые и вовсе спятили (процесс этот хорошо отражен в ранних романах Пелевина). Сохранившим более-менее здравый рассудок пришлось столкнуться с оборотной стороной новой реальности: за сидение в конторе денег больше не платили, и их приходилось добывать всеми возможными способами. Те, кто постарше, цеплялись за насиженные места в слабой надежде на лучшее. Кто помоложе, уходили в коммерцию или вообще уезжали из страны. Были и те, кто не желал совсем бросать любимое занятие, подкрепляя его временными заработками. К этой категории принадлежал и я — выпускник Историко-архивного института, отработавший год по распределению и чудом успевший обменять провинциальную квартиру на комнату в Москве за неделю до гайдаровской «либерализации цен».

Ситуация была вполне типичной. Пописывая что-то в свое удовольствие, я одновременно крутился, как мог, — торговал газетами, разгружал вагоны, пристраивал статейки в дышащие на ладан научные журналы. Эксплуатируя свое довольно слабое знание английского, взялся за перевод книг по менеджменту, которые были тогда жутко популярны. Потом переключился на худлит. В ноябре 1992-го я столкнулся в гостях с Леней Тохтамышевым. Этот подмосковный татарин очень гордился своей фамилией и, подвыпив, неизменно заводил речь о том, что русские чистили сапоги его предкам-ханам и неплохо бы вернуть эти золотые ордынские времена. При этом Леня обладал чувствительной душой поэта (когда-то он действительно состоял в поэтической студии при Литинституте). Услышав от меня жалобы на безденежье, ханский потомок неожиданно сказал:

— Пошли к нам в издательство. Переводчики нужны. Главное — работать быстро, чтобы конкуренты не обогнали.

Оказалось, что Ленин друг детства Арсений, заработав на перепродаже чего-то там первоначальный капитал, решил вложить его в книжный бизнес. Дело было очень прибыльное — наш народ по инерции оставался самым читающим и жадно набрасывался на детективы, исторические романы и особенно эротику. Все эти делянки были уже заняты молодыми, но крайне агрессивными флагманами рынка, которые спешно штамповали и выбрасывали в продажу сотни книг. В основном переводных — собственные бестселлеры появились в России лишь через несколько лет. Поразмыслив, хитрый Арсений нашел на книжном поле незастолбленный участок, которым стали романы ужаса. Ничего подобного в родной литературе не было, не считая хрестоматийных «Собаки» Тургенева и «Семьи вурдалаков» Алексея Толстого. Что касается западного хоррора, то он был однозначно запрещен как низкопробный коммерческий жанр, вредный советским людям.

Ужасы пробили дорогу в нашу страну через киноэкран. Точнее, через сотни видеосалонов, где можно было посмотреть или взять напрокат великое множество фильмов. Обычно они располагались на трех полках: боевики, эротика и ужастики. Все остальное теснилось сиротливой кучкой где-то сбоку. Киноужасы были самыми разными — от старья семидесятых годов до навороченных голливудских «Чужих». В обязательный ассортимент входили и несколько экранизаций Кинга, имя которого быстро стало известно. Конечно, его знали и до этого, но скорее как нормального мейнстримного романиста. Он вошел в литературу сравнительно недавно и не успел наговорить никаких гадостей про Советский Союз, поэтому в годы перестройки стал одним из приемлемых и даже любимых американских авторов.

В начале 1984 года «Иностранная литература» напечатала перевод «Мертвой зоны», сделанный Олегом Васильевым и Сергеем Таском. Самый социальный из романов Кинга, еще несший на себе отпечаток «бунтующих шестидесятых», был встречен читателями на ура. Крепко написанный и отлично переведенный, он содержал все, что нужно, — мистику, любовь, детективную интригу и обличение нечестных политиков. Правда, журнальный объем заставил переводчиков довольно сильно урезать роман, причем с тех пор этот недостаток так и не исправлен. Три номера «Иностранки» были моментально раскуплены, и в 1987-м «Мертвая зона» вышла в «Молодой гвардии »; это была первая книга Кинга, изданная у нас. В предисловии критик Н. Пальцев разъяснил, что роман правдиво освещает жизнь трудящихся в мире капитала. То же писали о романе «Воспламеняющая взглядом», который вышел годом раньше в ленинградском журнале «Звезда» в переводе тех же Васильева и Таска. Он был ценен тем, что обличал американские спецслужбы и не содержал ничего страшного, если не считать небольшого аутодафе агентов ФБР, учиненного юной героиней.

О том, что Кинг всемирно известен как автор ужастиков, советская пресса до поры не вспоминала. Но уже в следующем 1988 году журнал «Вокруг света» опубликовал чисто «ужасную» повесть «Туман», переведенную Александром Корженевским. Затем, после долгого перерыва, в 1991 году белорусский литературный журнал «Неман» издал роман «Сияющий » в переводе Е. Александровой; тогда же этот роман в переводе В. Томилова начала печатать ташкентская «Звезда Востока». На следующий год в Москве тиражом 100 тысяч экземпляров был выпущен том избранного Кинга с «Мертвой зоной» и «Воспламеняющей взглядом» — кстати, именно благодаря ему раскрутилось замечательное издательство «Вагриус». Почин подхватила питерская фирма «Нева-Лад», которая издала трехтомник с теми же романами (здесь «Воспламеняющую» для разнообразия перекрестили в «Несущую огонь») с добавлением «Сияющего» и рассказов. Те же рассказы мелкой дробью рассыпались по журналам.