Голоса времен.

Стожков был председателем окружной комиссии. Он меня и вызвал:

- Коля, жалко тебя отпускать, но деться некуда - раскопали твое личное дело по приписке, из Архангельска. Придется пройти комиссию и служить. Полгода - солдатом, а потом - как приглянешься, может возьмут в санчасть и даже в кадры.

Смолчал: чего скажешь? Только завыл, про себя:

- "У... у... у, б::и ,- достали-таки..."

Не было уважения к власти, к родине, которая ее терпит, не видел высшего смысла, чтобы доктор уборную чистил, топтался на плацу и честь отдавал старшине. Дурацкий порядок, почему я должен ему подчиняться? Война, что ли?

Спустя день Стожков вызвал снова.

- Давай я тебя к себе в отделение положу, обследуем, может найдем какую-нибудь зацепку.

Знал, что здоров, но чем черт не шутит? А у самого комбинаторика закрутилась: симулировать? При благожелательном отношении комиссии...

Положили в терапию, надели больничный костюм, завели историю болезни. На рентген: "Все чисто". Взяли кровь - хорошо. Собрать мочу: Во! Если туда добавить глюкозы: То потянет к диабету!

Так и сделал. Лида принесла порошок, доверился ей, подсыпал в баночку с мочой. Стыдно было. Но - пересилил. По расчетам должен быть приличный процент сахара, не чрезмерный, но достаточный.

Сдал баночку. Жду результат.

Что вы думаете? Чуть не погорел: лаборатория работала плохо. В анализе нашли лишь "следы сахара".

Впрочем, Стожкову этого было достаточно - ему нужен лишь предлог, что бы меня оставить. Выписали мне белый билет: "Не годен к воинской службе"

Радости не испытал, было стыдно. Родину обманул, даже плохую.

Однако и моралистов успокою: когда через полгода началась война, в первый же день пришел в военкомат, сдал билет и просил направить на фронт.

- Я выздоровел. Могу служить.

Военком не уточнял, билет велел забрать, негодность ликвидировать. За всю военную карьеру история с белым билетом не возникала. Позорная, темнить не буду. Даже четыре ордена за войну ее не закрывают, если для себя.

Больше ничего выдающегося в тот год не было.

Была работа: учился оперировать. Сделал две резекции желудка, прооперировал язву и рак. БД сам предложил. Но - стоял надо мной и потребовал, чтобы оперировал по его методике. Я знал, что есть и лучшие, отрабатывал их на трупах, но конечно, вылезать с этими идеями не стал.

Какой был замечательный человек, это БД ! Приглашал нас с ЛЯ в гости. Жена (забыл имя!) угощала, чем могла, мы ее недолюбливали. Была она у него второй, из медсестер, Очень беспокоилась, что бы муж не умер, боялась остаться одной и в бедности. Еще было два взрослых сына от первого брака, инженеры, на хороших должностях. Гордился ими. В углу комнаты стоял дорогой радиоприемник, не пожалел старик денег, любил музыку. Пытался нас приохотить - но что мы? Рабоче-крестьянские или из мещан. Но о литературе я мог говорить вполне на равных, а может и выше. Только произношение некоторых слов БД поправлял: я же их не на слух, а с букв усваивал. Сам чувствовал недостаток культуры, но комплекса не было. Знал, что научусь.

БД слушал западные радио по францусски, владел свободно. Кое - что рассказывал, как позорят нас западные державы за союз с Германией. Говорят, что все равно Гитлер надует Сталина.

Другие мелкие события. ЛЯ в январе ездила в Ленинград и вышла там замуж. Очень хвалила мужа, но как-то без убежденности. Наши отношения не изменились.

Приехали на практику студентки четвертого курса из Ленинграда: "столичные штучки". С одной из них, очень красивой еврейкой, закрутил роман. Нет - романчик, очень приземленный.

Весна 41-го года была холодная. Войну ожидали: без конца шли комиссии запасных, многих специалистов брали в армию. Слышно было, что строили укрепления на новой западной границе.

В Череповце жили скудно, но не голодали. Впрочем, не мне судить, не избалован. Город жил ожиданием большой стройки: заложен гигантский металлургический комбинат. Пока это выразилось огромным лагерем заключенных.

Ленька отгулял демобилизацию и устраивался на завод - создавать лесопильное производство.

Что еще? В Киев к Лашкареву ездил на денек, специально показать свои Регулирующие системы (одобрил) и "теорию мышления" - забраковал. Сказал, что " это механицизм". Что все гораздо сложнее. Принял хорошо.

В театр ходили: своя труппа выглядела жалко, в зале холодно, народа мало, ходят в валенках. Не то, что было при НЭПе! На несколько дней приезжал балет из Ленинграда и праздник снова мелькнул. Я даже с дежурства сбегал (и получил выговор).

Это - все. Дальше пойдет - война.

Глава четвертая. Война.

1. 1941 г. Начало.

У меня достаточно материала о войне: был ведущим хирургом Полевого Подвижного Госпиталя-2266 от начала до конца. Мне полагалось вести "Книгу записей хирурга" в которой отмечалась вся работа за каждый активный день: операции, смерти, поступления, эвакуации. К ним - примечания. Я использовал их как дневник. Толстая книга около 600 страниц хранится до сих пор. Именно по ней в 1974 году я написал повесть "ППГ-2266" или "Записки военного хирурга". Все что там написано - правда. События, люди, раненые - все было, как было. Конечно, всего вместить невозможно, но основное есть. Диалоги - придуманы, а мысли и "ключевые слова" были или записаны или помнились.

Писать воспоминания заново мне не хотелось: будут хуже, после первой книжки прошло еще 23 года. Поэтому я только сделал сокращения и вставил то, что выбросила цензура. Такого оказалось порядочно. Все равно получилось длинно, но когда перечитываю - жалко выбрасывать.

... ... ...

Через темные сени я вхожу в большую комнату, совсем пустую. Жалкая мебель, комод с фотографиями, над ним на стене рупор.

Конец фразы диктора:

- ...Молотов...

И дальше - речь: "Граждане и гражданки Советского Союза ! Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы: "

Война: Война!

Я пришел в этот дом, чтобы навести справки о своих сводных братьях. Долго собирался - и так неудачно.

Тихо в городе. Домики дремлют под липами. По деревянным тротуарам изредка простучат каблуки девчонки. Иногда из окон слышится радио - музыка.

"Была ли речь-то?" - Была.

Обманчивая тишина. Те, кто слышал Молотова, уже горько думают. Но не все ещё и знают.

Мысли по инерции бегут по старым дорожкам, но натыкаются на острое. О больных: Вчера прооперировал старика с ущемленной грыжей. Нужно пойти посмотреть. Возможен перитонит.

"Хирургии теперь будет - сколько угодно! "

Пошел в больницу. За полчаса город уже изменился. Суета, тревога. Женщины спешат с кошёлками. У магазинов - очереди. Мужчин не видно. Наверное, дома - последние часы. По радио всё ещё музыка. Но вот-вот местный диктор объявит:

Приказ: "Явиться через два часа после объявления всеобщей мобилизации по адресу..."

В вестибюле много посетителей. Обычно в воскресенье здесь довольно приятно. Выздоравливающие выходят к родственникам, радостно улыбаются, что-то говорят и, тут же, на скамейках закусывают. Сегодня только плачут.

Девушка-санитарка даёт мне халат и сообщает:

- Вас вызывают в военкомат.

У военкомата, на углу Советской и Энгельса, оживлённо. Толпится разный народ, мужчины военные и в гражданском. Часовой. Свежий приказ на двери. Чернеют слова: "Всеобщая мобилизация".

Майор распорядился:

- Пойдете во вторую школу на призывной пункт хирургом в комиссию. Сейчас.

2-я школа новая, четырёхэтажная - украшение Череповца. Пока здесь относительно тихо. Врачи уже в сборе. Я знаю их всех: терапевт, глазник, отоларинголог, невропатолог и я - хирург. Начальник пункта, толстый подполковник, предупредил: