Язычник эры Водолея

В то же время хрущевской оттепели в МАИ учились многие, ставшие позже известными артистами театра, кино и эстрады, не говоря уже о сатире. До сих пор МАИ среди студентов расшифровывается как Московский актерский институт. Правда, я не знал этого, когда туда поступал. Меня манила романтика космоса. Я не комплексовал, что институт закрытый и что я на всю жизнь могу стать невыездным. Зато я буду знать сокровенные тайны самого сильного государства. Стану ученым. Я не знал также, что ученых в космос не пускают, у них для этого не хватает здоровья.

Но с первого раза меня в МАИ не приняли. Пришлось возвращаться в Ригу и добиваться, чтобы меня с полученными в Москве оценками приняли в Рижский политехнический без экзаменов. Поскольку эти отметки я получил в одном из лучших и мощнейших вузов страны, в Рижском политехническом мою единственную четверку зачли как пятерку. В то время Москве доверяли даже в Латвии.

За год учебы в Риге моя мечта о МАИ несколько поблекла, даже полиняла. Дело в том, что в институте была отличная команда КВН. И целый год я был ее капитаном. Однако после встречи с командой медиков, в которой я проиграл конкурс капитанов, меня переизбрали. Мне казалось, что учиться в Риге интересно…

Я научился играть в преферанс, пить пиво, готовить цыпленка «табака», ни в чем не уступать родителям, бренчать на гитаре и напевать уголовные песни тем, у кого нет слуха, отсыпаться после бессонных ночей на лекциях, подперев подбородок карандашом, чтобы не падала голова, в позе «профессор, я вас внимательно слушаю»; еще научился стрелять на улице сигареты, когда нет денег их купить, танцевать с девушками, не спотыкаясь от волнения, что сейчас споткнусь… Да, чуть не забыл, играть в настольный теннис левой рукой! Это позволяло неплохо зарабатывать летом в домах отдыха, где частенько отдыхающие играли на деньги. В таких случаях, заманивая противника, я разминался левой рукой, и когда он, видя, что я не очень опасный соперник, соглашался сыграть на рубль или два, я перекладывал ракетку в правую руку. Наконец, я научился разливать бутылку водки по булькам с завязанными глазами на равные доли по стаканам.

Словом, учиться в Риге вначале мне показалось даже интересно — пока в очередной раз на очередные зимние каникулы в Ригу не приехал Володя. На этот раз он приехал не один. С ним приехали «подивиться» прибалтийскому лоскутку цивилизованной жизни на западном краю необъятной совдепии его новые друзья, студенты Щукинского театрального училища: Борис Галкин — бывший рижанин, теперь известный режиссер и актер, Леня Филатов — будущий поэт, кинорежиссер и актер Театра на Таганке и — я не мог поверить своим глазам — Наташа Варлей!

Я еще не знал тогда, что Филатов пишет стихи, а Володька сочиняет на его стихи музыку. Зато Варлей уже знали все. Несмотря на то что Наташа училась всего лишь на третьем курсе, она уже снялась в «Кавказской пленнице». Филатов был не на шутку в нее влюблен и посвящал ей стихи. Володя и Боря были влюблены в нее тайно.

Как раз в эти дни в нашей школе проходил традиционный вечер встречи с выпускниками. Мы завалились на него всей нашей компанией вместе с Варлей! В школе случился переполох. Но не сразу. Сначала Наташу никто не узнал. Это понятно. Никому в голову не могло прийти, что сама Варлей без помощи Вицина, Никулина и Моргунова заглянет в нашу очень среднюю школу. Теперь я этот эффект знаю. Стоит появиться в театре, в концертном зале или на каком-нибудь модном столичном вечере, сразу начинают общелкивать фотоаппаратами, просить автографы… А наденешь кепочку, поедешь в метро, никто внимания не обратит. Кто-то присмотрится, как бы споткнется взглядом, а потом отвернется — мол, надо же, такое причудилось?! Видимо, перебрал вчера.

Так случилось и с Наташей на вечере встречи. Сначала всем показалось, что почудилось. Но потом Вовка шепнул, кому надо, естественно, по секрету, что это Варлей, добавив: «Только ты никому не говори, чтобы переполоха не было!» Через пять минут в школе начался переполох. С тех пор я навсегда усвоил правило, которым пользовался всю оставшуюся жизнь: если хочешь, чтобы о чем-то узнали все, шепни об этом кому-нибудь по секрету на ухо и попроси никому не говорить! Вокруг нас собралась вся школа вместе с учителями, истопником, комендантом и сторожем.

Нас с Вовкой и без того уважали в школе. Наши рекорды — его по бегу, мой по прыжкам в высоту — еще несколько лет после выпускного экзамена красовались на доске школьных рекордов. Но в этот вечер о них никто не вспоминал. Мы же были знакомы с самой Варлей! Это был рекорд рекордов! «Значит, мы и вправду их неплохо учили! — возгордились учителя. — Раз с ними задружилась сама Кавказская пленница».

Конечно, столичных гостей вызвали на сцену. Филатов читал свои стихи, Боря Галкин — стихи Есенина, Володя пел песни, сочиненные на стихи Лени. Поскольку Боря и Володя были рижанами, а фамилия Филатова в то время была известна во всем мире благодаря дрессировщику диких зверей, это импровизированное выступление Качан назвал «Филатов с дрессированными рижанами!»

Потом Варлей рассказывала, как ее несколько раз на съемках неудачно воровали Никулин, Вицин и Моргунов. Надо же, мои новые друзья выступали на той самой сцене, где мы с Вовкой имели успех с «Ходоками к Ленину». Я смотрел на друзей и понимал, что если я останусь учиться в Риге, то засохну! Так и буду разливать в подъездах по булькам, стрелять сигареты на улицах и оттачивать технику обольщения местных княжон на танцплощадках, пока меня не распределят молодым специалистом на какую-нибудь местную электростанцию, где я дослужусь к концу жизни до начальника отдела электрических счетчиков или до старшего контролера главного рубильника.

От Вовкиных новых друзей шла необыкновенная энергия свежести. После общения с ними казалось, будто ты окунулся в живую воду. Мечта о Москве раскрутилась с новой силой, как освобожденная пружина. Словно она дремала в коме, а теперь ожила. У мечты снова появился пульс. Я твердо решил во что бы то ни стало пробиться в Москву.

Фрагменты автобиографии, www.zadornov.net

В последний день студенческих каникул мы — Наташа Варлей, Боря Галкин, Леня Филатов, Володя Качан и я — болтались по заснеженной Риге. Все советские города в ту пору были особенно хороши зимой. Тем более Рига. Готические шпили торчали из покрытых густым снегом крыш средневекового Старого города и утыкались копьями в низкие прибалтийские тучи. Я предложил обследовать подземную Ригу. В каком-то дворике между католической церковью, Верховным Советом и свалкой в земле зияла большая дыра. Очень хотелось верить, что это средневековый подземный ход. Наташа в коричневой шубке и я, не помню в чем, полезли. Ход становился все ниже и темнее. Вскоре пришлось пригнуться, а потом и вовсе ползти. Я впереди, звезда за мной. Прикрывал звезду Качан. Филатов и Галкин остались страховать нас на «большой земле». В голове звучало «Трутся спиной медведи о земную ось…»

К сожалению, вскоре этот подземный лаз закончился. Оказался заваленным. Советская власть тщательно охраняла историю от народа. Пришлось, даже не разворачиваясь, пятиться к выходу в обратном порядке. Звезда ногами вперед, и я за ней — ногами в нее. На выходе нас встретили снежками и криками будущие знаменитости, тогда еще романтики.

Потом ехали в трамвае. «Звезду» никто не узнавал. Все по той же причине. Кому могло прийти в голову, что подружка Вицина, Моргунова и Никулина может ехать в трамвае с тремя юнцами, у которых, судя по веселости, еще не закончился период полового созревания. Наташу это все мало заботило, ее насторожило другое:

— Пахнет чем-то! — сказала она, подергав носом, как енот-полоскун.

— Чем-чем? Романтикой! А точнее, дерьмецом! — цинично, но верно уточнил Володя. — Кто-то из пассажиров, видимо, вступил в него, придурок.