Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1

Вигилянский приехал к Потапову в то время, когда он принимал просителей. Представясь ему и заявив, что он прислан генералом Фон-Кауфманом с бумагами, получил ответ: «подождите»!

Окончился прием, и Потапов ушёл в кабинет. Проходит час, и два, а Вигилянского к нему не приглашают. Тот просит адъютанта доложить о себе, предполагая, что генерал забыл о нём, и получает тот же ответ: «подождите»! Подождав еще несколько времени, Вигилянский опять просит адъютанта напомнить о нём генерал-губернатору. Выходит генерал Потапов и спрашивает: «что вам угодно»?

— Я прислан к вашему превосходительству генералом Кауфманом, — отвечал Вигилянский, — представить вам вот это соображение по делу о маршевых батальонах, и просить вашего по ним заключения, и если возможно, то теперь же.

— Мне теперь некогда.

— Дело экстренное, ваше превосходительство, тем более, что ваше заключение должно быть завтра же доложено военному министру.

— Вы можете устраивать с вашим Кауфманом какие хотите походы, — отвечал сердито Потапов, — но я для вас не намерен нарушать порядок своих занятий… Дайте сюда бумаги, ответ пришлю.

Но ответа до самого выезда Константина Петровича в Туркестан он так и не прислал; войска же в поход были назначены по распоряжению Главного Штаба.

Ретивый инспектор

В 1877 году, во время Восточной войны, генерал-майору Устругову предписано было произвести инспекторский смотр конскому запасу действующей армии, стоявшему тогда в городе Александрии. Генерал этот имел репутацию человека строгого, ставившего каждое лыко в строку. Прибыв в Александрию, он на другой же день назначил смотр. Вывели лошадей, вышли солдаты-конюхи, генерал идет по рядам и опрашивает.

— Сколько ты даешь в день сена лошади? — обращается он к первому конюху.

— Двадцать фунтов, ваше превосходительство.

— А ты? — переходит генерал к другому.

— Полпуда, ваше превосходительство.

— Это что за беспорядки! — вскричал генерал. — Начальник запаса, пожалуйте сюда! — обратился он к полковнику Соломке, — что это такое у вас творится: один конюх дает лошади двадцать фунтов сена в день, а другой — полпуда.

— Да ведь это одно и тоже, ваше превосходительство, — отвечает начальник запаса.

— Отчего же вы не научили людей отвечать начальству одно и тоже?.. а?..

И найдя тему, он начал ее варьировать, то повышая, то понижая голос. Начальник запаса, приложив руку к козырьку, стоял, тянулся и молчал. Видя, что его распекация произвела ожидаемое действие, т. е. нагнала страх, генерал смягчился, и произвел смотр весьма снисходительно.

Суворов в ссылке

Он прослужил солдатом с лишком девять лет, постепенно прошел все нижние звания: капрала, унтер-офицера и сержанта, и достиг до самых высших степеней служебных отличии, почета и уважения. Его обширный ум, гениальные способности, любовь к военному делу и знание людей доставляли ему победы и над ветеранами Фридриха Великого, и над бесчисленными турецкими и татарскими ордами, и над кичливыми польскими хоругвями и над считавшимися непобедимыми французскими легионами. Равнины Пруссии, леса и болота Полыни и Волыни, берега Дуная, Рымника и Прута, косы и отмели Тавриды, скалы Финляндии, твердыни Измаила и Праги, поля Италии, ледяные хребты и пропасти Альп видели у себя нашего полководца во главе предводимого им воинства, и слава его, с каждым новым подвигом, распространялась и росла.

При малом росте, сухощавый, несколько сгорбленный, имел он вид дряхлый; на голове его, рано поседевшей, осталось лишь несколько клоков белых волос, собранных впереди локоном; лицо было в морщинах, но выражение лица оживлялось умным проницательным взглядом, маленькие глаза его сверкали огнем энергии; он сохранил до старости необычайную бодрость телесную и душевную, бойко ездил верхом, шутя прыгал и бегал, в походе не знал экипажа. Появление этого старика перед войсками, несколько слов его, какая-нибудь шутка, приводили солдат в неизъяснимый восторг. Узнав солдатский быт, во время своей продолжительной службы в нижнем звании, до самых мелочей, он заботился о солдате, входил в его нужды, зорко следил, чтобы всё, следуемое солдату по положению, доходило до него полностью, а при случае и баловал своих гренадеров, как детей своих. Вот за что и любили его солдаты, не смотря на строгость и тягости тогдашней службы.

Не менее солдат его любили и крестьяне. Имея значительные поместья [3] он прилагал всё заботы о поднятии благосостояния крестьян. Из собственноручных его приказов и инструкций управляющим видно, что он уничтожил в своих вотчинах всякие поборы с крестьян натурою, т. е. холстами, птицею и пр., заботился о бедных, о детях, о здоровье крестьян и способах их довольствия лесом и солью, уничтожил рекрутскую повинность в натуре, приказав нанимать за своих крестьян охотников на стороне, для чего назначил с своей стороны часть денег из следуемых ему оброков. Вся его деятельность по улучшению крестьянского хозяйства, народному образованию и развитию в крестьянах нравственности проникнута высокой гуманностью и обрисовывает его, как одного из передовых людей своего века.

«В толпе царедворцев — говорит один из наших почтенных историографов — в совете царей, на развалинах Измаила и Праги, на берегах Требии, на льдах Сан-Готарда, в улусе нагайском, на биваке, в сельском уединении, Суворов везде был самобытный, неизменный, странный, великий»…

И этот великий Суворов не избежал жестокого жребия: почти два года он находился в немилости, в опале, в ссылке, под надзором полиции.

Причины немилости заключались в следующем.

В 1796 году, Императрица Екатерина II, вознамерившись послать русские войска на помощь Австрии, поручила начальство над ними Суворову. Старик фельдмаршал, снедаемый честолюбием, рвался померяться силами с гениальным «мальчишкой», который, по его словам, «шагал широко», и которого «унять было уже пора». Пользуясь доверенностью императрицы, он был близок к желанной цели, находясь во главе 80-ти тысячной армии, формировавшейся тогда на границах Новороссийского края.

Восшествие на престол императора Павла изменило иностранную нашу политику: готовая к походу армия оставлена была на месте. Повеление это глубоко огорчило маститого воина, он не переставал оплакивать кончину великой Екатерины, говоря всем: «без матушки царицы не видать бы мне Кинбурга, Рымника, Измаила и Варшавы», и постоянно был не в духе.

Преобразования по военной части, принятые тотчас по воцарении Павла I и имевшие целью видоизменить всю внешность русского войска на манер прусский, нашли, как известно, в фельдмаршале Суворове открытого и неосторожного порицателя. Он говорил: «русские прусских всегда бивали, что же тут перенять… я лучше прусского покойного короля, я, милостью Божию, баталий не проигрывал… Солдаты не веселы, унылы, разводы скучны, шаг уменьшают в ³/₄, и так на неприятеля вместо 40–30 верст… Я пахарь в Кобрине лучше нежели только инспектор, каковым я был подполковником»… Получив в войска палочки для образцов и меры солдатских кос и буклей, Суворов отозвался: «пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец — природный русак» [4].

Слова эти доходили до государя; нашлось немало людей недоброжелательных, которые обрадовались случаю погубить «упрямого чудака» — и действовали не без успеха.

Император Павел разгневался на то, что фельдмаршал медлил приведением в исполнение некоторых новых его постановлений. Желая уничтожить существовавшие при генералах многочисленные свиты, отвлекавшие множество офицеров из строя, государь определил число лиц для штаба каждого начальника, а всех излишних затем повелел возвратить немедленно в полки. Относительно производства офицеров, их перемещений, отпусков, увольнений, были изданы новые правила. Вместе с тем воспрещено употреблять воинских чинов на частные работы, по домашним делам или в курьерские должности [5]. Между тем от Суворова был прислан в Петербург адъютант с одними партикулярными письмами, уволен им в отпуск офицер без высочайшего соизволения и, наконец, прислан офицер курьером. Было ли это ослушанием, или при тогдашних путях сообщения Суворов не мог получить своевременно сказанных повелений — положительных данных не имеется. Но при всём том нельзя отвергать последнего, так как в высочайшем рескрипте по поводу присылки курьером капитана Мерлина сделана оговорка следующего содержания: «заключая по присланному от вас донесению, что вы не получили еще повелений наших». Во всяком случае престарелому фельдмаршалу было объявлено монаршее неудовольствие. Выговоры объявлены в высочайших приказах 15-го и 23-го января 1797 года, а вслед за сим, 27 января, фельдмаршалу повелено явиться в Петербург и быть «без команды».