Том Йорк. В Radiohead и соло

«Он все спустил на паршивые записи, — рассказывает Колин. — Он и сам признавал это. У него была наихудшая коллекция пластинок... Думаю, он гнался за числом, а не за качеством. Так что в итоге он оказался на полу в моей квартире!»

По большей части один дом делили Фил, Эд и Колин (Колин называл их компанию «практичной троицей»), но Джонни тоже иногда жил с ними, а Найджел вспоминает, что Фил вскоре съехал, потому что «стал слишком зрелым, чтобы так вот болтаться со всеми».

Как и во всех случаях подобного общежития, между соседями возникали некоторые конфликты. Найджел помнит первые дни: им удавалось справляться с большими проблемами, но постоянно возникали пререкания из-за банальных пустяков. «Я вспоминаю, что время от времени все внезапно шло не так и атмосфера становилась по-настоящему тяжелой, причем без особых причин, — рассказывает он. — Это было как в частной школе: кто-то извиняется недостаточно быстро за то, что разлил чью-то выпивку, ну или вроде того. Мелочи. Но вдруг никто не разговаривает друг с другом».

Как-то раз Фил пришел домой впервые за несколько недель и обнаружил, что Колин съел весь его мед, и, как впоследствии утверждал Колин, впал в ярость... Так они и жили. Если участники группы не репетировали и не сочиняли песни, они по большей части игнорировали друг друга, однако, несмотря на нищенское существование, это была весьма творческая среда. Прежняя обитательница дома вроде бы умерла прямо здесь, и ребята развлекались, сочиняя истории о том, что именно могло с ней случиться. Однажды они нашли за диваном кусок недоеденного свиного пирога, и, «будучи полными психами, — как заявил Колин в интервью «Select», — мы убедили себя, что она подавилась именно этим куском».

Опыт совместного проживания некоторым образом оказался полезным в последующих долгих турах, но участники группы приобрели и некоторые дурные привычки. Вместо того чтобы разрешить конфликт, когда атмосфера накалялась, один или двое из них просто уходили из дома. Может, именно поэтому Фил, вместо того чтобы снимать комнату в доме, предпочитал почти никогда не бывать там.

Том обладал особым талантом на широкие жесты, что выделяло его среди других участников группы. Говорят, он был невероятно чувствительным, вероятно, даже сверх меры, но Найджел Пауэлл считает это лишь полуправдой.

«Отчасти так оно и было, — сказал он. — Но в то же время Тому нравились драматические ситуации, что представляет собой плохое сочетание. Он был по-настоящему чувствительным как личность, но иногда ему нравилось, что дела идут чрезвычайно напряженно, и при желании он всегда мог добавить драматизма. Не могу сказать, что он был просто сверхчувствительным, потому что иногда серьезные события совершенно выбивали его из колеи».

Например, никто из группы особо не беспокоился по поводу растущей популярности On A Friday и коммерческого интереса к ней. Для Тома, в частности, было очевидно, что они станут успешной группой. А как же иначе? Ведь больше Том ничем всерьез не занимался. Вернувшись в Оксфорд, он какое-то время поработал в архитектурном бюро, но у него не было никакого серьезного альтернативного плана, кроме занятий музыкой. Каждую свободную минуту он посвящал написанию песен, репетициям или концертам. Большинство вечеров они проводили в репетиционной студии «Cold Room» на фруктовой ферме возле Оксфорда и часами практиковались. По соседству репетировали и другие местные группы, например The Candyskins.

«Мы были в одной комнате, а они в другой, а потом мы устраивали перерыв, сидели и болтали, разговаривали о музыке и о том, что с нами станется, — рассказывает Марк Коуп. — Не было никакого напряга, мы просто тре пались и строили планы».

Постепенно они стали давать концерты все дальше от дома, в три часа утра возвращаясь на студию «Cold Room», чтобы оставить там аппаратуру. Казалось, все идет своим чередом. Не было такого момента, когда все мгновенно превратилось бы из детского увлечения в призвание. В 1991 году они продолжали заниматься тем же, что делали с подросткового возраста. Только теперь они играли намного чаще. Правда, концерты проходили с переменным успехом. На одном из выступлений, в нескольких милях от Бэнбери, к финалу в зале остался лишь один человек — по словам Джонни, некий тип, напоминавший обликом Ноэля Кауарда; якобы он сказал Тому: «Ты был прекрасен, дорогуша, ты играл на гитаре так, словно это твой пенис».

В Оксфорде круг их фанатов рос, хотя и очень-очень медленно. По большей части он состоял из участников других музыкальных групп, но постепенно они вовлекали все больше своих друзей и знакомых. «Не было ни малейшего шанса на внезапный прорыв, чтобы вдруг раз — и попасть в десятку, — говорит Найджел. — У них был собственный темп. В чем еще они были хороши, все пятеро, так это в реакции: „Круто, еще один концерт!" Иногда они с легкостью преодолевали стрессовые ситуации, а в другой раз выглядели полными тупицами, так что окружающие просто в осадок выпадали. Но тот факт, что на их концерты приходит все больше народу, совершенно их не напрягал».

Не напрягло их и приглашение Криса сделать запись на студии «Courtyard» после концерта, который они дали в «Иерихоне». Речь в очередной раз шла всего лишь о демо-записи, но она поддержала их уверенность в себе. Они перезаписали многие песни с пасхальной демо-версии 1990 года — на этот раз без медных инструментов — и дали некоторым из них новые названия. Позднее в том же году они вернулись на студию, чтобы сделать более профессиональную демо-запись, получившую известность как «Manic Hedgehog» (так назывался магазин, где она продавалась). Это первая запись, безошибочно узнаваемая по стилю для всех поклонников Radiohead. Композиция «I Can't» максимально приближена по звучанию к направлению «шугейзинг» с его неровным гитарным ритмом, а голос Тома полон необычного придыхания. Другая песня «Nothing Touches Ме» впечатляет еще больше. Она рассказывает историю художника, заключенного в тюрьму за жестокое обращение с детьми, запертого в одиночке и непрерывно рисующего. Том сказал как-то раз: «Она про то, как можно изолировать себя настолько, что однажды обнаруживаешь, что у тебя не осталось друзей и никто больше не разговаривает с тобой».

Эта песня убедила Криса Хаффорда и Брюса Эджа в том, что стоит предложить музыкантам свой менеджмент. Помимо всего прочего, она раскрыла все таланты группы, в частности чередование мягкой и жесткой басовой линии Колина. Хотя Крис и Брюс прежде не выступали в качестве продюсеров, на Тома их энтузиазм и идеи произвели большое впечатление.

В то время Колин работал в отделении «Оur Рriсе» и часто сталкивался с одним из торговых представителей компании, Китом Уозенкрофтом. Однажды Колин узнал, что Кит нашел работу пиарщика в EMI , и передал ему экземпляр записи «Stop Whispering», в шутку сказав: «Ты должен подписать контракт с нашей группой!»

Кит тогда активно искал группы для заключения контрактов, так что прослушал запись. Как и все остальные, он обратил особое внимание на песню «Stop Whispering» и потому решил взглянуть, как они играют вживую. Концерт проходил на открытой площадке в парке близ Оксфорда. Музыкантов слушала лишь пара подружек, но, как и в случае с Крисом и Брюсом, их энергетика произвела на гостя сильное впечатление. Вокруг группы быстро нарастал ажиотаж. В один из вечеров Кит был единственным PR-представителем в «Иерихоне», а две недели спустя группа играла снова и в зале присутствовало уже 25 профессионалов. Впрочем, на меньшее Том и не рассчитывал — он ждал именно этого.

«Я помню, как в „Иерихоне" собралось множество агентов из продюсерских компаний. Сразу стало ясно, что процесс пошел», — рассказывает Найджел Пауэлл. Ребята могли почивать на лаврах, но по мере того как возрастало мастерство группы, росли и ожидания Тома. Он испытывал крайнее разочарование, если не мог добиться правильного звука или если он сам или другие участники допускали ошибки. На одном из концертов в качестве поддержки группы выступала Money For Jam, и их басистка Ханна Гриффит сказала в интервью журналу «Record Collector»: «Том, как маленький ребенок, мог вспылить от ярости прямо на сцене». Йорк знал, что группа близка к прорыву, хотя еще не полностью готова.