PiHKAL

Я улыбнулась и сказала: «Похоже, это замечательная идея. Я не вижу, как я могу пострадать от этого. Самое худшее, что может случиться, — это отсутствие особенного эффекта. В этом случае все останется на своих местах. Но если воздействие будет, то, должна сказать, я больше чем готова вернуться в нормальное состояние — и это еще слабо сказано!»

Каждый из нас принял по двадцать пять миллиграммов 2С-Б, после чего мы легли на нашу широкую кровать. Шура нашел музыку Леонарда Бернштайна на радио, и мы начали ласкать друг друга.

Два часа спустя мы все еще занимались любовью. В спальне было тепло, и мы вспотели. Я снова кричала, теперь с благодарностью, потому что испытывала знакомое возбуждение и реагировала на Шурины ласки. Четыре часа мы любили друг друга и разговаривали, иногда вставая с постели, чтобы сходить в туалет или съесть апельсин. Я чувствовала себя целой и наполненной радостью. Я сказала Шуре, что он на самом деле был очень мудрым. Спасибо тебе, мой хороший, спасибо.

Я вышла на улицу и увидела, что гора Дьябло стала тем, чем всегда была для меня раньше, — органичным элементом природы, частью которой были и люди. Я снова могла любить ее, хотя гора и не могла ответить мне тем же.

Шура повез меня обедать в наш любимый мексиканский ресторан, чтобы отпраздновать мое возвращение в обычный мир. Мы выпили за загадки человеческого разума, за жизнь как таковую и за чудесный мир нормального и обычного.

Было невыразимо здорово вернуться назад.

Шура принял сорок миллиграммов ДЕСОКСИ — дозу, которую он дал мне ровно неделю назад. Он сказал, что для него эта доза оказалась совершенно неактивной.

Одним воскресным утром я убедила Шуру снова дать мне сорок миллиграммов ДЕСОКСИ. Я уверена, сказала я ему, что на этот раз наркотик не окажет на меня воздействия, как не оказал на него.

Я была права. Я ничего не почувствовала.

Когда я проснулась, я была сама собой. Я вернулась в обычное состояние и знала, что теперь останусь в нем. Как и обещал Адам, процесс завершился к концу недели. Я позвонила ему, чтобы сказать, что все произошло так, как он и предсказывал, и еще раз его поблагодарила. Он рассмеялся и сказал, что, конечно, он счастлив приписать себе честь, если что-нибудь хорошо кончается, независимо оттого, был он тому причиной или нет. «Vaya con Dios (Иди с богом), дорогая моя», — пожелал он мне.

Глава 39. Данте, Джинджер и Господь Бог (Голос Элис)

Из всей нашей исследовательской группы лучшие отчеты об экспериментах писал Данте. Его отчеты были длинными, подробными и абсолютно правдивыми. Джинджер часто присылала нам собственные отчеты в одном конверте с отчетами Данте. Настроение ее отчетов всегда напоминало ее саму: в них звучали энтузиазм, оживленность и привязанность к земле. Но когда она бывала занята домашними делами или гостями, она ограничивалась коротенькими приписками к отпечатанным сообщениям Данте. Мы благодарили ее за все послания, за подробные и не очень, учитывая то, как тяжело было им без остальной группы. По крайней мере, до того момента, когда Джордж не заимел собственный «Макинтош» и не обнаружил, как забавно было писать отчеты на компьютере. Особенно ему понравилось иллюстрировать их маленькими картинками и подходящими символами.

У Данте и Джинджер были собственные запасы психоделиков. Они проводили эксперименты в пустынном высокогорье между городком Голд-Три и их любимым местом для пешеходных прогулок — горой Уитни. За долгие годы они собрали собственную группу охотников до путешествий. Многие из них жили в Лос-Анджелесе и, приезжая на очередной эксперимент, оставались в доме Данте и Джинджер на все выходные. Поэтому Джинджер уже не могла рисовать так часто, как ей этого хотелось.

Наконец, она приняла твердое решение и убедила Данте в том, чтобы групповые эксперименты проводились не чаще одного раза в месяц. Как потом признался нам Данте, им следовало принять это решение уже давно, потому что он почувствовал, что начал уставать, да и Джинджер нужно было несколько часов для готовки и побольше времени для студии. В конце концов, с гордостью сказал Данте, ее потрясающие пейзажные акварели начали привлекать внимание внешнего мира!

Часто их эксперименты, в которых принимали участие их друзья, превращались в терапевтические сеансы. И Данте, и Джинджер неплохо научились управлять случавшимися порой психологическими прорывами и неизбежными, бросавшими вызов сюрпризами.

Мы с Шурой ездили в Голд-Три раз или два в год, обычно в компании с Дэвидом и Клоузами. В восхитительном большом доме Сэндемэнов могли разместиться человек пять-шесть гостей, если учесть пол в гостиной и самое любимое место летом — наружную террасу. Когда на небе светила полная луна, а койоты громко выли у подножия гор, погруженная в темноту терраса обретала неповторимое очарование. Единственная сложность заключалась в том, что, когда мы устраивались на террасе, у нас слипались глаза и мы погружались в сон. Однажды в мае, где-то в восьмидесятых годах, Данте прислал нам отчет о сложном и довольно необычном эксперименте с наркотиком, который после нескольких испытаний они с Джинджер сочли очень дружелюбным и вызывающим прозрения. Он называется 2С-Т-7. Я включила этот отчет в книгу, потому что была глубоко тронута им, когда прочла его впервые. Он до сих пор волнует меня. Я бы оценила этот эксперимент на плюс четыре.

«Прекрасное майское утро. Я сижу в парке в центре Голд-Три. Я пришел на свое любимое место — парковую скамейку под огромным тополем. Поблизости протекает ручей, я наслаждаюсь бесконечным бормотанием воды, пробирающейся между камней на дне ручья. Есть что-то магическое в том, как легкий ветерок колышет ветви деревьев. Год начался недавно, поэтому воздух еще приятен, а ветер — свежий и ласкающий. Море зеленой травы и колышущиеся в солнечном свете листья заставляют присесть здесь, в этом чудесном месте, и хорошо подумать.

И я должен подумать о последних напряженных выходных. Не знаю, возможно ли адекватно описать все, что произошло, — споры и разговоры, полет мысли, огорчение и угнетение, вызванные очевидно непримиримыми точками зрения, и то, что остается после всего этого. Как описать то, что остается? Этот потрясающий проблеск внутри моего существа, воспоминание о прикосновении самой к совершенному Присутствию женского начала, какое только можно вообразить, прикосновение, заставившее доброту, красоту, нежность и любовь отразиться от всего, что окружает меня, от всего, что я вижу. И удивление, величие Тайны, создавшей эту вселенную, наделенную волшебным Присутствием этой Тайны.

Сколько будет продолжаться это долгое, восхитительное ощущение того, что я живой, что проник туда, где под покровом прячется красота и чудеса небесных сфер? Это не важно. Можно испытывать лишь благодарность за этот пусть даже всего лишь проблеск того, что существует для тех, кто способен открыться этому.

Расскажу о том, что случилось. Чарльз [друг Сэндемэнов, студент, изучавший историю Азии и написавший несколько книг по этой теме] и Гленн [инженер] приехали в пятницу. Мы не виделись много месяцев, и нам было что рассказать друг другу, обсудить последние дела наших общих друзей и собственное растущее понимание того, чем занимались мы сами.

К нашим непрекращающимся разговорам добавились три укрепляющих экскурсии в горы. Мы с удовольствием размялись и ужаснулись грандиозности высокого гранитного лика Сьерр. Это особенно приятно — наслаждаться красотой высокогорья в компании хороших друзей. К тому же прогулка стимулирует беседу.

Мы все считаем себя искателями Бога. Вместе с тем у нас совершенно разные взгляды на суть постижения Бога и на процесс этого постижения. Для Гленна Бог находится слишком далеко, поэтому непосредственный контакт с Ним невозможен. Лишь покинув этот порочный и переполненный болью мир, говорит он, человек может надеяться вдохнуть атмосферу Божественного.