Три зимовки во льдах Арктики

Какой-то вихрь приветствий, радостных возгласов, оживленных восклицаний поднялся над палубами обоих кораблей.

- Витя! Витя! Ты нас видишь?..

- Привет, Михаил Прокофьевич!..

- Костя, Костя!.. Ну, Костя же!..

Мне кричат сразу с трех сторон, и я не знаю, куда смотреть раньше. Да и «Герцен» подвигается так медленно. Сотни людей навалились на правый борт.

Наконец в этой толчее я нахожу сразу четверых - вот они, вот: Оля, отец, мать, сестренка. Они изо всех сил пробиваются к борту. Оля... Она все та же, ни капельки не изменилась, вот только похудела немного. Отец... как сильно он поседел за эти два с половиной года! А сестренка-то, сестренка!.. Я с трудом узнаю Женечку: когда я уезжал, это был долговязый, нескладный подросток, а сейчас передо мной; миловидная девушка. А вот и мама... Она плачет от радости...

- Оля! Поторопи капитана, скажи, чтобы он быстрее швартовался, - кричу я в шутку.

Не дожидаясь окончания швартовки, люди лезут через перила и прыгают на борт «Седова». Первым перемахнул к нам гидролог Чернявский - старый друг Виктора Буйницкого, вместе с которым он дрейфовал на «Садко». Потом кто-то помогает перелезть через поручни Оле. Я бегу к ней навстречу и вижу, как Полянский торжественно уносит в радиорубку сидящую у него на плечах дочурку Зою. Буторин одним богатырским объятием сжимает брата и сестру.

Три часа спустя мы уже мчимся на быстроходном катере к морякам Северного флота.

А вечером мы были в Мурманске. Величественной симфонией гудков встречали нас заводы и корабли, стоящие на рейде. Десятки прожекторов расстилали перед нами светящуюся голубую дорожку на воде. Гром оркестров, тысячеголосое «ура».

Потрясенные этим приемом, мы медленно-медленно сходим по трапу навстречу ликующим толпам народа.

* * *

Можно очень долго, без конца рассказывать о теплых, дружеских встречах на Большой земле. О том, с каким энтузиазмом чествовали нас пионеры заполярного Мурманска, мобилизовавшие все свои артистические таланты, что бы получше развлечь нас. О том, как в морозный февральский вечер на глухом полустанке Кировской дороги рабочие преподносили нам букеты настоящих живых цветов, заботливо выращенных для нас при искусственном освещении. О том, как ловкие и сильные лыжники Карелии провожали наш поезд от семафора к семафору, чтобы продлить минуты встречи. О том, как гостеприимно встречали наш экипаж горняки Мончегорска и лесорубы Петрозаводска, бойцы финского фронта и колхозники Ленинградской области.

А встреча в самом Ленинграде! С каким теплым и радушным гостеприимством принимали нас ленинградцы, начиная от металлистов и судостроителей и кончая курсантами военных училищ и пионерами! А прием в Смольном, где руководитель ленинградских большевиков, один из виднейших деятелей нашей партии Андрей Александрович Жданов обнял и расцеловал каждого из нас и долго беседовал с нами, расспрашивая о нашей жизни и работе в дрейфе!

Мы явственно ощущали, что благополучное завершение дрейфа «Седова» радовали не только нас, полярников. Мы видели, что судьба затерянного во льдах советского парохода и его маленькой команды за эти годы сделалась предметом дум и забот всего советского народа. И седовласые академики, и машинисты паровозов, и пожилые колхозницы, и мастера искусств - все с одинаковой заботливостью расспрашивали нас о нашей жизни, о работе, о здоровье, о перспективах исследования Арктики.

Личное в этих беседах не отделялось от общего. Люди, которые, казалось бы, стоят бесконечно далеко от практики ледового мореплавания, с таким же интересом, по-хозяйски, деловито разузнавали у меня и моих друзей о состоянии льдов за 86-й параллелью, с каким мы расспрашивали их о второй очереди метро, о сельскохозяйственной выставке, о последних достижениях науки. Невыразимо прекрасна в своем реальном воплощении эта ведущая идея нашей страны - идея коллективизма!

И чем ближе мы приближались к сердцу родины - Москве,- тем больше крепло в нас чувство гордости своей могучей страной, своим великодушным народом и вместе, с тем чувство глубокой благодарности к тому, кто неустанно воспитывает в советских людях лучшие качества подлинного товарищества, братской взаимопомощи, истинного гуманизма, - к великому Сталину. Нетерпеливо считали мы часы и минуты, оставшиеся до прибытия в столицу, - хотелось возможно быстрее отблагодарить нашего вождя за все, за все...

И вот перед нами, наконец, Москва, величественная и гордая, веселая и гостеприимная, родная, вечно юная Москва. За стеклами вагона промелькнули занесенные снегом дачные поселки, прогрохотали бесчисленные товарные и пассажирские составы, надвинулись каменные громады новых зданий. Поезд замедляет ход, и мы сразу попадаем в какой-то шторм дружественных объятий, перед которым блекнет все, что мы испытали до сих пор.

Мне удается вспомнить лишь отдельные детали этой встречи, - настолько потрясла она нас. Морозное, невероятно холодное для столицы утро. Огромные букеты сирени, левкоев, хризантем. Раскрасневшиеся, улыбающиеся лица. Я узнаю их по давно виденным фотографиям: Н. А. Булганин, А. С. Щербаков, академики, работники искусств, Герои Советского Союза. Но не успеваю я пожать им руки, как неожиданно попадаю в чьи-то железные объятия. Звезды на воротнике, знакомые всему миру усы маршала Буденного... - Семен Михайлович!..

Блеснули штыки почетного караула. Распахнулись широкие двери. Площадь заполнена делегациями москвичей. Клубы пара плывут над толпой, хрустит под сапогами снег. Но никто из нас не ощущает холода.

Краткий митинг. Нас рассаживают по автомобилям, и мы мчимся по широкой магистрали. Невзирая на холод, окна квартир распахнуты настежь, балконы заполнены людьми. Нам машут платками из окон, бросают букеты цветов.

На тротуарах - оживленные толпы москвичей.

Два с половиной года назад гигантского дома на углу Лесной еще не было. А вместо вот этого красивого здания на углу Васильевской торчал дощатый забор. И этой станции метро не было. А это что? Целый квартал новых великолепных зданий. И улица вдвое шире прежнего.

Нет, нелегко разобраться в новой московской географии. Отложим это дело до более свободных времен. А сейчас сквозь вихрь листовок, падающих на наши автомобили с крыш новых зданий, мы видим рубиновые звезды Кремля, Автомобили поворачивают вправо и въезжают в ворота островерхой башни. Сердце бьется учащеннее, - вот минута, о которой мы долго и страстно мечтали!

Высокое, величественное здание Большого Кремлевского дворца. Широкие мраморные ступени. Белый с золотом Георгиевский зал. Яркий свет, очень много света. За длинными столами ~ многие сотни гостей, приглашенных правительством на прием. Нас встречают аплодисментами. А несколько секунд спустя эти аплодисменты превращаются в громкую овацию, - вошли руководители партии и правительства.

- Да здравствует Сталин!..

- Слава Сталину!..

- Да здравствует сталинский штаб большевистской партии!..

Мы присоединяемся к этой овации, как когда-то в далеком море Лаптевых, куда радио донесло из Большого театра отзвуки горячих приветствий вождю.

Сталин идет навстречу нам неторопливой, уверенной походкой, немного вразвалку, как ходят моряки. На его лице сияют ласковые, внимательные, какие-то очень молодые темно-карие глаза. И хотя в волосах серебрится седина, эти глаза заставляют забыть о том, что полтора месяца назад мы поздравляли вождя с шестидесятилетием.

Вслед за Сталиным идут его верные соратники - вот Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Андреев, Микоян, Берия, Шверник, Маленков, Булганин, Шкирятов.

Мы знаем, как сильно загружены в эти дни делами государственной важности наши руководители. Знаем, что им приходится работать дни и ночи. Тем сильнее чувство благодарности за почетную встречу, которой удостоен наш коллектив...

Сталин крепко жмет нам руки, оглядывая нас пытливым, заботливым взором. Эта отеческая встреча глубоко волнует нас. Сразу вылетают из головы заранее приготовленные для рапорта слова. Хочется просто, по-сыновнему, отблагодарить товарища Сталина за все сделанное для нас, хочется сказать, что теперь все в полном порядке...