Марсель Пруст

Во время летних каникул 1889 года Пруст вместе со своими лицейскими знакомыми совершает поездку, которая тоже может считаться светской. С семейством Финали он отправляется в Остенде — престижный бельгийский курорт, который стал популярен благодаря английской моде принимать морские ванны и покровительству бельгийской королевской семьи. Курортный городок, как сообщают туристические гиды конца XIX века, предоставлял многочисленные возможности для развлечения: казино, где оркестр из пятисот музыкантов давал концерты несколько раз в день; трехкилометровую набережную, выложенную камнем и по вечерам освещенную газовыми фонарями; роскошный концертный зал. А профессиональные спасатели в пробковых жилетах следили за безопасностью тех отдыхающих, которые предпочитали проводить время на пляже из тонкого песка.

Горас Финали, ровесник и одноклассник Пруста, пригласивший будущего писателя в поездку, станет директором Банка Парижа и Нидерландов (1919–1937) и превратится на некоторое время в «серого кардинала» бюджета Франции: в 1925 году его кабинет будет располагаться в одном здании с Министерством финансов. Гуго Финали, отец Гораса, родился в Будапеште в 1844 году и переехал во Францию в 1880-м. Он участвовал в многочисленных финансовых проектах (Банк Франции и Италии, Банк депозитов и амортизации капиталовложений, Тихоокеанская финансовая и коммерческая компания, Банк Париба́ и т. д.). Ему удалось войти в узкий круг финансовой буржуазии благодаря своему двоюродному брату барону Горасу Ландау, представлявшему интересы семьи Ротшильд в Италии. Барон Ландау проживал во Флоренции, его библиотека со множеством редких рукописей была очень хорошо известна знатокам: после смерти Гораса Финали она была передана Национальной библиотеке Италии, а вилла во Флоренции подарена парижской Сорбонне. Кстати, Пруст свяжется с мадам Финали в момент, когда ему в голову придет идея снять дом недалеко от Флоренции, чтобы провести там несколько летних месяцев, однако его слабое здоровье так и не позволит ему реализовать эту мечту.

Семья Финали — представители финансовой буржуазии, которые, без сомнения, интересовали Пруста. Опыт общения с ними, а также с близкими к ним де Бийи, Фульдами, Ротшильдами нашел отражение в романе в изображении характеров Руфуса Израэля и Ниссима Бернара, а также семьи Блока.

Доброжелательный прием, оказанный Прусту в семье финансистов, оказался недостаточным для того, чтобы развеять его одиночество. Мадам Пруст, обеспокоенная его плохим настроением, обещала сыну писать каждый день из Сали-де-Беарн, где она, как обычно, проходила летний курс лечения. Впрочем, она была уверена, что причиной меланхолии Марселя явились просто неправильный распорядок дня и нервная усталость, потому со всей строгостью настаивала: «Я требую совершенного покоя, часов одиночества, отказа участвовать в экскурсиях».

Однако та тревога, которую Пруст по привычке называл страхом находиться вдалеке от матери, была скорее всего вызвана другими причинами. Молодому человеку пора было определяться с выбором профессии и местом дальнейшей учебы. Принять это решение для него тем более сложно, что его собственное представление о его предназначении и идеи, которые имела по этому поводу его семья, категорическим образом различались. Пруст, по всей видимости, предчувствовал грядущее столкновение с родителями, которые, как он знает, не считали литературную карьеру чем-то приемлемым для их сына: такая карьера, с одной стороны, не гарантировала стабильного заработка, а с другой — требовала огромной силы воли для достижения успеха. Но именно силы воли, как считали близкие Марселя, ему катастрофически недоставало.

Не входя еще в открытый конфликт с родителями, Пруст уже предпринимает шаги в направлении, которое, как ему кажется, приближает его к реализации его мечты. Увлечение Марселя светской жизнью, казавшееся его родным простым стремлением развлечься и удовлетворить свое тщеславие, является выражением его желания войти в литературные круги. Особенно очевидной эта литературная составляющая снобизма Пруста становится при анализе его знакомства с мадам Арман де Кайаве (1844–1910). Летом 1889 года Пруст входит в один из самых важных литературных салонов эпохи, в котором можно было познакомиться со множеством известных писателей и литературных критиков, и прежде всего с Анатолем Франсом (1844–1924).

Мадам Арман де Кайаве проживала в доме 12 на улице Ош, одной из двенадцати, которые выходят прямо к Триумфальной арке. Леонтина Липпман родилась в 1844 году в семье банкира. В 1868-м, выйдя замуж за состоятельного Альбера Армана, она превратилась в мадам Арман. Несколькими годами позднее ее муж добавил к своему имени название замка, владельцем которого он был на юго-западе Франции в Капьяне. Соответственно ее имя трансформировалось в мадам Арман де Кайаве, чтобы потом упроститься до де Кайаве. Как видим, ни она, ни ее супруг не принадлежали к родовой французской аристократии, а потому ее салон не был по-настоящему аристократическим. Он не являлся и музыкальным, так как она не любила музыки. Зато самые блестящие политики, адвокаты, самые талантливые писатели и актеры регулярно собирались у нее: она принимала до сотни гостей за один вечер. По воскресеньям (а она открывала двери своего салона именно в этот день) на улице Ош можно было встретить Пуанкаре, Жореса, Клемансо, графа Примоли, Люсьена Доде, Марселя Швоба, Барреса, Морраса, Дюма-сына, Леконта де Лиля, Эредия, Ренана. По своему положению салон мадам де Кайаве напоминал собрания мадам Вердюрен из романа «В поисках утраченного времени»: это был один из лучших буржуазных салонов, расположенный в светской иерархии сразу за самыми блестящими салонами парижской аристократии.

Мадам де Кайаве начала свою светскую карьеру вместе с госпожой Обернон, еще одной известной держательницей салона конца XIX века, с которой вначале они блистали вместе, дополняя друг друга. В ту эпоху, если в присутствии мадам Обернон начинали хвалить ее подругу, она говорила: «Да, это я ее изобрела». Однако вскоре мадам де Кайаве решила обрести самостоятельность, перетянув в свой салон часть завсегдатаев гостиной своей подруги. Большинство из них просто стали посещать два салона, но исключение составил Анатоль Франс, выбравший мадам де Кайаве, в которую он был влюблен.

Когда Пруст вошел в салон мадам де Кайаве, взаимоотношения между нею и Анатолем Франсом находились на самом на пике страсти и сопровождались постоянными приступами ревности. Отражением этой интенсивной и ревнивой привязанности стал роман Франса «Красная лилия»: в нем история мадам де Мартен и господина де Шартра не только напоминает влюбленность Анатоля Франса, но и предвещает некоторые перипетии романа «В поисках утраченного времени», в котором ревность является основой любовного чувства. Близок Прусту и видимый в «Красной лилии» интерес Франса к сложным философским и политическим проблемам, обсуждение которых тонко вплетено в остроумные светские беседы.

Один из анекдотов из взаимоотношений Франса и мадам де Кайаве будет использован в романе «В поисках утраченного времени». Франс проводил в доме своей возлюбленной целые дни, работая в библиотеке. Вечером же он входил в салон и, делая вид, что только что прибыл, говорил: «Я проходил рядом с вашим домом и не смог устоять перед удовольствием положить к вашим ногам мои клятвенные заверения в очарованной верности». Маркиз Норпуа в романе Пруста будет точно так же притворяться, что он только что оказался в доме мадам де Вильпаризи, чтобы спрятать ото всех свою многолетнюю связь с хозяйкой дома.

Господин де Кайаве, законный супруг Леонтины, оставался равнодушным к увлечению своей жены, поскольку и сам не хранил верности. Каждый раз, когда он видел новое лицо в своей гостиной, он во избежание неловкостей сразу предупреждал: «Я не Анатоль Франс». Господин де Кайаве не был совсем лишен литературного дара, так как под псевдонимом Джип Топсейл он публиковал в «Фигаро» статьи, посвященные яхтингу. Это «хобби», кстати, дало ему однажды возможность «утереть нос» своему сопернику: Анатоль Франс откорректировал одну из статей господина Армана, добавив в нее несколько красивых метафор. Все исправления Франса были отвергнуты газетой. «Ха! Ха! Великий писатель, великий академик! Все ваши красоты посчитали бесполезными!» — потешался супруг, который обычно в салоне своей жены предпочитал хранить молчание, поскольку стоило ему, забывшись, пуститься в рассуждения, как Леонтина прерывала его на полуслове: «Замолчи, ты говоришь только глупости!» Если господин де Кайаве смотрел сквозь пальцы на неверность своей супруги, то мадам Франс была со своей стороны гораздо менее терпеливой: она развелась со своим мужем в 1893 году.