История Фридриха Великого.

   -- Я соберу горячие уголья на их головы, -- был ответ.

{75}

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Женитьба

   Доброе согласие между королем и его сыном, наконец, водворилось совершенно. Как наследник престола, так и король избегали всех случаев нарушить это согласие. Король, узнав по опыту, что природа дала характеру его сына совсем другое направление, и что поэтому нельзя образовать из него свое подобие, полагал, что лучше всего им жить в беспрестанной разлуке. Он назначил ему с полком постоянную квартиру в городе Руппинт, за 9 миль от Берлина; эта мудрая мера, с которой связывалась и большая свобода в жизни Фридриха, породила между отцом и сыном обоюдное доверие. Различие их характеров заставляло их иногда смотреть на предметы с разных точек, от этого происходили иногда недоразумения, но они всегда оставались без вредных последствий.

   Чтобы обеспечить это согласие, король начал очень серьезно помышлять о женитьбе сына. Австрийская партия и тут осталась не без влияния: она успела обратить взоры короля на Елизавету-Кристину, принцессу Брауншвейг-Бевернскую, племянницу австрийской императрицы. Фридриху-Вильгельму это предложение {76} пришлось по душе, потому что он особенно любил и уважал отца принцессы. Принц Фридрих дал свое согласие с отчаянием в сердце. Его уверили, что принцесса нехороша собой и с весьма ограниченными способностями -- это его убивало. Сердце его еще было так юно и свежо, так полно поэтических мечтаний, что он не мог вообразить себе холодного брака без любви. Он стал искать средство отделаться от этого союза. Ему гораздо более нравилась принцесса Анна Леопольдовна, дочь Екатерины Мекленбургской, племянница императрицы российской Анны Иоанновны, принятая ею вместо дочери. Но когда он сделал об этом предложение отцу, то австрийская партия, подозревая в том какой-нибудь неприязненный для себя умысел, успела отклонить короля, и принцесса Брауншвейгская была назначена невестой принца.

   В марте следующего года посетил берлинский двор герцог Франц-Стефан Лотарингский, будущий зять императора. Его принимали с великолепными празднествами, на которые было приглашено и брауншвейгское семейство. Король воспользовался случаем и тут же обручил принца с Елизаветой-Кристиной. Фридрих сделался покорен, как овечка, слухи о его невесте его обманули: она была прелестна собой и под наивностью и кротостью характера скрывался ум тонкий и образованный. Австрийская партия, со своей стороны, всеми мерами старалась образовать ее по вкусу Фридриха. Они даже отыскали для нее искусного танцмейстера, потому что Фридрих, страстный дансер, заметил, что она не совсем ловко держит себя в менуэте. Свадьба была отложена до следующего года. Венский кабинет старался ее ускорить, боясь потерять то, что им с таким трудом было приобретено. По окончании празднеств наследный принц опять возвратился в Руппин и ревностно занялся образованием своего полка.

   Недалеко от Руппина, при Фербелинге, находилось историческое поле: здесь, за полстолетия до того, предок Фридриха великий курфюрст Бранденбургский разбил наголову шведов и освободил от них свои земли.

   Принц посетил достопамятное поле и желал узнать на месте все события этого дня. Один старожил Руппина, который в молодости участвовал в этой битве, был его провожатым. Когда принц осмотрел поле, он спросил с усмешкой своего чичероне:

   -- Не можешь ли ты мне рассказать причину этой войны?

   Старик добродушно ответил: {77}

   -- Наш курфюрст и король шведский в молодости вместе учились в Утрехте и до того меж собой поссорились, что, наконец, надо было подраться.

   Добродушный старик не знал, что точно такие же отношения существовали между отцом Фридриха и королем английским, и что в пиру их ссоры Фридрих понес похмелье.

   В 1732-м году Фридрих-Вильгельм обещал свою защиту жителям Зальцбурга, которых притесняли и преследовали за их вероисповедание. Они являлись в гостеприимную Пруссию целыми ватагами. Более двадцати тысяч этих выходцев поселилось в провинциях Пруссии и Литвы, многие из них потеряли при таком переходе все свое достояние и не имели средств обзавестись на отведенных им землях. Жители Пруссии старались облегчить их участь своими приношениями и помощью.

   Вот что писал Фридрих в то время Грумбкову:

   "Сердце мое влечет меня поближе познакомиться с участью изгнанников. Мне кажется, нельзя достойно оценить твердость духа этих людей и чувство высокого самоотвержения, с которым они переносили все страдания, чтобы только сохранить святыню веры. Я охотно отдал бы последнюю сорочку, чтобы поделиться с несчастливцами. Прошу вас, доставьте мне средства помочь им. Из моих маленьких доходов я охотно отдам все, что смог сберечь от собственных нужд. Клянусь вам, положение их терзает мне душу". {78}

   Любовь и преданность изгнанников к принцу свидетельствуют, что он сокрушался о них не только на словах, но помогал им и на деле.

   Доходы принца были еще очень ограничены. Вербовка рослых рекрутов для его полка стоила ему больших денег, и он опять попал в значительные долги.

   Сестра его, супруга принца Байрейтского, также нуждалась. Она не получала доходов от берлинского двора, а от байрейтского герцога была ей назначена весьма неудовлетворительная сумма. Обстоятельства Дюгана, учителя и друга Фридриха, были еще печальнее. Он жил в ссылке, почти что нищим.

   Все это глубоко огорчало принца. Он себя винил в несчастии всех, кого любил горячо. Между тем австрийская партия не дремала. Она мастерски сумела употребить положение принца в свою пользу. Зная, что не нынче, так завтра Фридрих возьмется за кормило государства, австрийцы старались закупить его расположение всеми мерами. И Фридриху, и принцессе, под благовидной, тонкой причиной, были предложены от агента австрийского двора вспомогательные суммы, которые потом незаметно обратились в ежегодную дань. Принцесса и Дюган имели сильное влияние на Фридри-{79}ха, следовательно, осмотрительная политика Австрии и их не могла упустить из виду. Дюгану доставили доходное место и назначили ему еще ежегодный пенсион. Все это сумели так хитро и тайно устроить, что король и понятия не имел об этом деле.

   К несчастью, австрийская политика не сумела хорошо замаскироваться в глазах принца, поэтому "благородные и бескорыстные" виды ее скоро обнаружились.

   Главный интерес, для которого так хлопотал император Карл VI, была прагматическая санкция, долженствовавшая обеспечить за дочерью наследие престола. Союз с Пруссией был заключен потому, что Пруссия хотела, в случае нужды, подтвердить прагматическую санкцию оружием. С Англией Австрия находилась в неприязненных отношениях, потому что Англия составляла оппозицию. Но вот вдруг обстоятельства изменились: Англия приняла сторону Австрии. Австрия тотчас стала заискивать прочной дружбы английского кабинета, и Пруссия была выбрана средством к этому.

   Английскому королю весьма хотелось одну из дочерей своих видеть на прусском престоле. Едва желание это было обнаружено, как австрийская партия пустила в ход все пружины своих интриг и начала работать с таким же усердием над завязкой нового брака, между Фридрихом и английской принцессой, с каким прежде трудилась в пользу брауншвейгской принцессы. Рвение австрийской партии доходило до того, что даже накануне бракосочетания Фридриха она делала еще королю самые убедительные предложения разорвать объявленный брак.

   Однако на этот раз все фокусы хитрой дипломатии не удались -- Фридрих-Вильгельм остался непоколебим.

   Итак, 12-го июня 1733 года совершился брак Фридриха с принцессой Елизаветой-Кристиной Брауншвейгской. Вся королевская фамилия отправилась в Сальцдалум, загородный дворец герцога Людовика Брауншвейг-Волфенбютельского, деда невесты, который принял на себя все свадебные распоряжения. Брачное торжество было отпраздновано великолепнейшим образом, но на всех главных действующих лицах были печальные физиономии. Королева была в отчаянии, что все ее любимые планы разрушились, невеста в этом замужестве следовала не влечению своего сердца, а только непременной воле родных. Фридрих вздыхал об идеалах своего сердца, которые навсегда должен был и изгнать из груди своей, король негодовал на австрийцев, австрийцы косились на коро-{80}ля. Знаменитый проповедник, аббат Мосгейм между тем проговорил свою поздравительную речь, упомянул довольно пышно о всеобщей радости, и все пошло своим порядком.