Жизни для книги

— Здравствуйте, батюшка Лев Николаевич, — встречал он великого писателя. — А сегодня у нас, касатик, грачи прилетели. Ишь, в лавке какую шумиху несут. Уж очень шумливый народ-то. Иван Дмитриевич им языки-то размочил — хлебнули, теперь до вечера будут галдеть, а к вечеру, батюшка, в баню будут проситься. И водим, касатик, водим.

Лев Николаевич смеется, отходит к прилавку, в толпу:

— Здравствуйте. Ну, как торгуете?

— Ничего, торгуем помаленьку. А тебе, что же, поучиться хочется? Стар, брат, опоздал, раньше бы приходил.

Павлыч суетится, видит, что они дерзят Толстому, как простому мужику.

— Вы, ребята, понимаете, с кем говорите? Это ведь сам Лев Николаевич Толстой.

— Так зачем же он оделся по-мужицки? Иль барское надоело. Дал бы нам, мы бы поносили.

Искренне, от души смеется Лев Николаевич.

— Ну, Лев Николаевич, побеседуй с нами. Мы, брат, работники, труженики. Мучаемся, таскаем вот сытинский товар всю зиму, а толку мало: грамотеев-то в деревне нет. Картинки еще покупают, а вот насчет книг плохо.

Издания «Посредника»

Лев Николаевич интересуется, как идут книги под девизом «Не в силе бог, а в правде».

— По новости плохо. Таскаешь их в каждый дом. За зиму даже надоест. Спрашивают везде все пострашнее да почуднее. А тут все жалостливые да милостивые. В деревне и без того оголтелая скучища. Только и ждут, как наш брат, балагур, придет, всю деревню взбаламутит. Только и выезжаем на чертяке. Вот какого изобразил Стрельцов: зеленого и красного! Целую дюжину чертяк! На весь вечер беседы хватит. Старухи каются, под образа вешают, молятся и на чертяку косятся. Кому не надо, и то продадим. Пишите-ка, Лев Николаевич, книжечки пострашнее. Ваши берут, кто поумнее: попы, писаря, мещане на базаре. В деревне разве только большому грамотею всучишь.

— А где вы торгуете? — интересуется Лев Николаевич.

— Мы-то? Везде. По всей матушке России. Я Калужскую, он Курскую, этот Орловскую, Смоленскую, Тверскую колесит. Где кто привык. По знакомым местам, деревням и ярмаркам ездим.

Много раз так беседовал Лев Николаевич с офенями.

Дела «Посредника» между тем развивались. В лавке Товарищества книжки его имели совершенно особое отделение. В. Г. Чертков неустанно работал. Он посвятил всего себя этому делу. Я часто бывал с ним у наших литературных корифеев: Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова, В. М. Гаршина, В. Г. Короленко и других.

Издание «Посредника» для издательства было первой дружественной ласточкой сближения крупной издательской фирмы с интеллигенцией.

Календарь

усская интеллигентная публика (в особенности высшая интеллигенция) всегда относилась к календарям несколько свысока и презрительно повторяла знаменитую фразу Фамусова: «все врут календари…» [25] Лишь в редких случаях вдумчивые люди понимали, что в России, в русских условиях календарь — дело громадной и, можно даже сказать, всенародной важности и что он может служить первоначальным проводником культуры.

В такой стране, как Россия, жили и умирали миллионы людей, не имевших никакой доли в культурном наследстве человечества. Заброшенные в глухие углы, отрезанные от центров русским бездорожьем и русскими расстояниями, люди эти не имели никакого соприкосновения с печатным словом — ни книг, ни газет, ни школ у них не было, и календарь для таких людей был единственным окном, через которое они смотрели на мир.

По календарю они думали, по календарю учились, из календаря черпали все свои знания, и календарь же давал им наставления на все случаи жизни.

К сожалению, эта сторона дела ускользнула от русской интеллигенции, и в наше время люди науки (по крайней мере 80-х годов) не опустили в эту копилку народного знания ни единого грошика.

Но не так было при Петре. Великий Петр хорошо знал свое отечество и повелел Якову Вилимовичу Брюсу, а потом и Академии наук заняться составлением календаря. Один из первых календарей назывался так: «Календарь iлi месяцослов Христiанскii. По старому штiлю, iлi iзчисленiю, на лет от воплощенiя Бога Слова 1710. Напечатан в Москве, лета Господня 1709. Декабря в день».

До 1865 года издание календаря составляло исключительную привилегию Академии наук, и лишь с этого года календарь в России стал «вольным» [26]. Но от русского внимания это важное дело все-таки ускользнуло, и за составление календаря для России взялся иностранец Гатцук, родом чех.

Календарь Гатцука пользовался широким распространением и лишь во второй половине 80-х годов был вытеснен календарями нашего издания.

За издание календаря я взялся не сразу и готовился к этому делу целых пять лет. Необходимо было позаботиться о выписке из-за границы специальных ротационных машин и оборудования, создать целый ряд приспособлений для размножения календаря в огромных, еще неслыханных в России размерах.

Приступая к делу, я поставил самому себе три требования: очень дешево, очень изящно, очень доступно по содержанию.

Не мне судить, хорошо или дурно я исполнил этот громадный труд, но общий тираж календаря (до 6 миллионов экземпляров в год) как будто говорит, что задача была понята правильно и решение ее было удовлетворительно.

Я смотрел на календарь как на универсальную справочную книгу, как на домашнюю энциклопедию на все случаи жизни.

В календаре должно быть все: и святцы, и железнодорожные станции, и экономика, и средство от лишаев, и государственное устройство России, и лечение ящура.

Я имел в виду читателя массового, для которого календарь часто является его первой и последней книгой и который в календаре ищет ответа на все запросы пробуждающегося ума.

«Всеобщий русский календарь»

При календаре я всегда печатал коротенькое обращение к читателю с просьбой сообщить о всех замеченных недочетах издания и о читательских пожеланиях.

Это была очень счастливая мысль, потому что редакция календаря получила впоследствии тысячи писем, по которым можно было проследить вкусы и требования читателя, так сказать, в первые годы его читательского детства.

Вот перед нами читательский эмбрион: деревенский человек, только что научившийся грамоте. А вот эмбрион уже вылупился из яйца и купил первую книгу. А вот, наконец, он начинает ходить; робко, неуверенно, спотыкаясь и падая, плетется со страницы на страницу. Позвольте для образца привести некоторые отрывки из этих читательских писем, так как они лучше всего характеризуют и читателя, и календарное дело в России.

«Отчего нет в календаре таблицы умножения? — спрашивает один читатель и поясняет свою мысль: — К сожалению народной малограмотности, я расскажу вкратце из-за каких причин я, по просьбе малограмотных, требую таблицу, столь необходимую при покупке и продаже. Были случай, что выедет человек с покупкой или продажей на базар, например, вывез 75 штук яиц, 17 фунтов масла, 27 пудов пшеницы или ржи, зайдет в красную набрать материи. Почем он наберет, этого он не знает. Здесь требуется таблица умножения, которая была бы переписана с календаря каждым малограмотным и таилась бы им в кармане».

Другой читатель пишет: «Не знаю, возможно ли будет сделать в вашей редакции и допустят ли поглядеть в телескоп на небесные планеты…»

Нет вопросов, которыми не интересовался бы начинающий ходить читатель, и нет пределов его любознательности. Как маленькие дети могут целый день задавать вопросы своим родителям, так вновь родившийся читатель задает вопросы своему календарю. Он твердо верит, что календарь ответит на все его вопросы, разрешит все сомнения: