Божья девушка по вызову. Воспоминания женщины, прошедшей путь от монастыря до панели

Наши классы были переформированы, и учиться стало гораздо веселей, чем в Голландии, из-за нескольких одноклассников, имевших смелость плохо себя вести и вдохновлявших тем самым более застенчивых. Чтобы контролировать нас и обучать началам английского, требовалось сразу два преподавателя. Дурачась, мы показывали им язык, когда они демонстрировали, как произносится звук «th».

МЫ АКТИВНО и самыми неожиданными способами знакомились с культурой тех стран, представители которых жили в лагере. Хотя большинство переселенцев были голландцами, среди нас попадались итальянские и даже русские эмигранты. По вечерам, на закате, со стороны ближайших холмов доносилась звонкая и задушевная русская песня. Воздух в это время был спокойным, и звуки мягко скатывались с холма, долетая до наших ушей. Пение восхищало нас, хотя по коже пробегали мурашки. Мы не знали, кто пел и почему он это делал. Слушатели предположили, что человек поет о тоске по дому или из-за того, что у него случилось какое-то несчастье.

Нашу семью навестил отец Маас, голландский католический священник из Виктории. «В одном из монастырей Мельбурна открылась вакансия главного садовника, и, возможно, Господь наградит этим местом вас, Джон». У отца загорелись глаза. Работа на улице! Такого он не ожидал. «Семье полагается отдельный дом».

Отец со священником отправились осмотреть окружавший большой монастырь «сад» – он представлял собой восемнадцать акров земли, которой не занимались годами. Монастырь назывался Дженаццано и являлся колледжем для девочек из богатых семей.

Дом находился на земле монастыря и был занят старым садовником, жившим там двадцать лет; он уже не работал, но отказывался увольняться и освобождать помещение. Дом окружали высокие сорняки, служившие отличным укрытием для змей и кроликов. Тем не менее наша бесстрашная семья расположилась в больших палатках, поставленных отчаявшимися монахинями прямо перед домом садовника, пока он с семьей был на выходных. Нам разрешили пользоваться его туалетом. После затеи с палатками нам предоставили более пристойное жилье в изящном доме на территории монастыря Грейндж-Хилл. И лишь когда стало очевидно, что мы намерены остаться, а отец получает работу, которой старик так долго пренебрегал, его семья решила съехать.

В тот день, когда мы вселились в дом, благодарные монахини приготовили для нас ужин. Пришла мать-настоятельница, и мы познакомились друг с другом. Она постоянно улыбалась, будучи очень приветливой, и благодаря этой неизменной доброте моя мать сразу почувствовала к ней симпатию. Со временем выяснилось, что руководительница монастыря наивна и непрактична, но эти недостатки были простительны, поскольку настоятельница буквально светилась добротой и говорила мягким, бархатным голосом. Ее сопровождала впечатляющая заместительница – высокая, прямая, открытая женщина, в которой бросалось в глаза безукоризненное воспитание, однако не было никакого снобизма.

Наши уроки английского прекратились, но мы понимали уже достаточно. Отец получил все возможности, чтобы облагородить местность, опираясь на основательный бюджет, выделенный на восстановление монастырского сада. Детей записали в приходскую начальную школу, где преподавали свободные от дел монахини. Проживание не облагалось налогом, и за электричество мы тоже не платили. Для обновления дома нам выдали краску и некоторые другие материалы, к примеру, штукатурку, чтобы починить большую дыру в стене.

Мы осматривали деревянный дом и не верили своим глазам. «Вы только посмотрите! На внутренней стене деревянные планки, да еще и криво прибитые, заляпанные смазкой, в которой полно пыли!» Планки изначально предназначались для внешней отделки стен. Доски пола подгнили, покрывавший их линолеум порвался. Стены в спальне были покрыты уродливыми пятнами, окна не мылись месяцами или даже годами. Мать, Лизбет и я должны были выполнить большую часть работы, приводя дом в порядок. Мы исследовали его, скептически осматриваясь и вздыхая. «Это можно превратить во что-то более– менее приличное», – рассуждали мы. Требуются лишь женские руки и немного женского воображения – в общем, ничего нового.

Кое-какую мебель нам оставили, и под старым диваном в гостиной мы нашли большую Библию с медной застежкой и позолоченными краями; на металлическом покрытии обложки были изображены поразительные обнаженные фигуры Адама и Евы, а также другие персонажи еврейской истории. Там была Вирса– вия и похищение сабинянок. С точки зрения католиков голландского юга Библия была почти еретической вещью, которую читают только мерзкие протестанты. Увы, из-за наших предубеждений историческая или художественная ценность этой прекрасной книги никого не интересовала. Библию сожгли в мусоросжигательной печи на заднем дворе, кинув в двухсотлитровый металлический барабан.

С матерью и сестрой мы целеустремленно взялись за дело и через неделю отчистили грязный садовый дом. Три старших мальчика – коренастый девятилетний Адриан, кудрявый семилетний Маркус и пятилетний Виллем – собирали хворост для дешевой печки и помогали отцу. Все мы присматривали за младшими сестрами – русоволосой и кареглазой двухлетней Бертой и белокурой годовалой малышкой Терезой.

В течение нескольких недель весь дом был восстановлен; для починки обуви и создания флюгеров построили сарай, затем соорудили гараж для «шевроле», а еще через время – пристройку для трех наших братьев, родившихся в Австралии. Они появились на свет в течение следующих семи лет и делали что хотели, отрицая старомодную родительскую дисциплину другого, чуждого им мира. Заросший сорняками дворик был превращен в богатые овощные грядки, там же посадили и деревья. Лучшим из них оказалась ива, которая скоро выросла достаточно большой, чтобы повесить на нее качели.

Наш труженик-отец постепенно превратил монастырские земли в шедевр. Он не только заботился о саде, но еще работал электриком, слесарем и водопроводчиком. Для тридцати населявших монастырь сестер он оказался незаменимым помощником. Монахини звали себя Верными Спутницами Иисуса и жили в прекрасном трехэтажном доме с шиферной крышей. Сестры были очень благодарны, и мой отец изо всех сил старался оправдать их доверие и заслужить признательность. Он вкладывал в начинания все свое воображение, пытаясь при этом снизить расходы монастыря. Он создал питомник, чтобы монахини не тратили деньги на семена, и выращивал цветы для часовни на специально отведенной клумбе, чтобы все остальные цветы оставались в саду.

Отец был счастлив как никогда. Его вспыльчивый характер на время утих, и он больше не приходил ко мне по ночам. Мне шел тринадцатый год. Семья жила в небольшом, но светлом доме с бумажными обоями, а неприветливый помощник Джордж знакомил папу с новой культурой. Это была культура «мужских уборных». Монахиням и девочкам вход туда был закрыт. Стены в них были увешаны не благопристойными картинками, а фотографиями из сомнительных календарей. В ящиках лежали глянцевые журналы с рекламой мельбурнских учреждений, предлагающих удовлетворение для тех, кто в нем нуждался.

Так отец узнал о более сложном – и более дорогом – способе снятия сексуального напряжения. Он наивно решил, что это, должно быть, самый безопасный путь и он сможет все сохранить в секрете. Он и не подозревал, что принесет домой сифилис и заразит жену. Она, пережив ложь и полное непонимание того, что с ней происходит (отец никогда ни в чем не признавался, пока мать его не «накрыла»), взяла такси, приехала на Ли– гон-стрит и громко, в слезах, обвинила во всем встреченную там проститутку. Несмотря на плачевное состояние матери, родители решили, что все это должно остаться семейной тайной. Однако такой секрет оказался для матери слишком тяжелым. В конечном итоге она открылась Лизбет, когда та выросла. Потом Лизбет рассказала об этом остальным сестрам.

НЕ ИМЕЯ больше возможности ходить в гости к бабушке и дедушке, по голландской традиции мы навещали другие семьи. Примерно через десять месяцев после переезда в Дженаццано мы сели на поезд и отправились в гости к большой семье, вместе с которой путешествовали по океану, чтобы посмотреть, как они устроились. Разговоры велись о забастовках и профсоюзах, об отсутствии выбора деликатесов и домашней еды, по которой все мы скучали. Зашел разговор и о детях-подростках, о том, что родители не одобряют их дружбу с ненадежными австралийцами.