Неповторимое. Книга 3

Министр обороны остановился и посмотрел, как самолет «выписывает» круги.

— Что это? — спросил Гречко у Кутахова, Главкома ВВС.

— Разведчик, товарищ министр обороны, — самодовольно ответил Павел Степанович.

— Какой же дурак летает на такой высоте? Его же из рогатки собьют, а не только из обычного пулемета. Убрать!

Кутахов скомандовал командующему 16-й Воздушной армией Катричу: «Убрать!» Катрич — своему полковнику: «Убрать!»

Прошло еще минут пятнадцать, мы уже подходили к передовой цепи обороняющихся, как вдруг опять этот самолет и опять на той же высоте начал барражировать над нашими головами.

— Кутахов, вы в конце концов уберете это позорище, что кружит над нами? Или вы решили продемонстрировать, что у нас бестолковая авиация? Уберите немедленно самолет!

Кутахов рыкнул на Катрича, и тот лично помчался на вышку. А самолет, будто чувствуя, что у нас происходит на земле, отвернул в сторону и исчез. Все облегченно вздохнули. Министр подошел к цепи и остановился, разглядывая солдат. И вдруг опять появляется самолет-разведчик на той же высоте и описывает те же круги. Видно, Катрич еще не добежал до вышки.

Гречко взорвался:

— Маршал авиации Кутахов! Вы в конце концов способны скомандовать всего лишь одному самолету или вы уже и этого не можете сделать? Вы что, умышленно испытываете мои нервы? Вы чего стоите? Марш на вышку и уберите это пугало!

Павел Степанович Кутахов рванул, как мотоцикл. За ним даже образовалось пылевое облако. Самолет улетел. Министр стал беседовать с солдатами. Кстати, увидев приближение начальников, лопатки заработали энергичнее. Поскольку здесь был песчаный грунт, то большого труда для устройства ячеек не требовалось.

— Здравствуй, солдат, — сказал министр.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — поднялся солдат в своей ячейке на ноги.

— Я маршал. Солдату надо знать знаки различия.

— Здравия желаю, товарищ маршал…

…Советского Союза, — помог кто-то из нашей группы.

Солдат повторил:

— Здравия желаю, товарищ маршал всего Советского Союза.

— Вот именно: всего Советского Союза, — подхватил Гречко. — Ну, какую же ты имеешь задачу?

Солдат оказался сообразительным и разговорчивым:

— Задача как задача: отразить, если кто сунется. И товарищу помочь справа и слева. Будем держаться, как в Брестской крепости.

— Так там была крепость, а вы все в поле, да окопы никудышные. Цепь солдатская жиденькая-жиденькая, — с этими словами Андрей Антонович с укоризной глянул на генерал-полковника Танкаева. — Сегодня горячий завтрак был? — продолжал допытываться Гречко.

— Так точно.

— Что было на завтрак?

Солдат посмотрел в небо, поправил пилотку и отрапортовал:

— Макароны с тушенкой, белый хлеб с маслом и сладкий чай. Все нормально.

Вроде успокоенный, министр перешел к следующему солдату. Они располагались в окопах в 30–40 метрах друг от друга и не слышали, о чем шла речь у соседа. Министр обороны, будучи очень внимательным и чутким человеком и обладая богатейшим опытом и интуицией, видно, почувствовал неладное. И, подойдя к очередному солдату, сразу в лоб спросил:

— Что было на завтрак?

— Как что? Как всегда — перловка!

Министр посмотрел вокруг, отыскивая глазами Танкаева.

— А масло?

— Так масло же в кашу положили, — невозмутимо отвечал солдат.

Андрей Антонович, не договорив с этим солдатом до конца, перешел к другому:

— Горячий завтрак сегодня был?

Солдат мрачно посмотрел на маршала и выдавил:

— Был.

— И чем же вас кормили?

— Картошкой с мясом. И чай был, конечно, сладкий.

Министр быстро зашагал к вышке. Я с тяжелым чувством досады за все услышанное следовал за ним, и мое настроение с каждым шагом Андрея Антоновича, туфли которого проваливались в зыбкий песок, все более ухудшалось. Если человеку под семьдесят, то вышагивать километры вообще не просто, а если еще и по песку — тем более.

У вышки Гречко в крайне резкой форме приказал немедленно подвезти сюда завтрак, а старшины рот со своими помощниками должны по-пластунски доставить все положенное своим солдатам в термосах, в обильных количествах. Время на все это отвел — один час.

— Если через час не будет выполнено — сниму каждого, кто в этом повинен, а на злостных — передам дело в прокуратуру, — пригрозил министр, а потом заметил: — Вы посмотрите, какие солдаты! Как они выгораживают своих беспечных начальников! Ведь их фантазия в отношении того, что они завтракали, не является ложью. Это попытка отвести удар от командиров и политработников, которым доверили этих солдат. Я понимаю, что командиры дивизий и полков стремились уложиться в отведенное время и выполнить поставленную задачу. Но делать это за счет солдатского живота нельзя.

Далее события развивались более-менее прилично. Солдат накормили так, как требовал министр (по времени, по количеству и по методам, то есть по-боевому). Тут подошли главные силы дивизии «поляков», развернулись, в соответствии с решением, и приступили к инженерному оборудованию обороны. Наступающая дивизия провела перегруппировку, заново организовала наступление и готова была в 13 часов перейти в атаку. Учитывая, что и обороняющиеся к этому времени были готовы, министр обороны план действий утвердил.

Когда войска перешли к боевым действиям, на душе потеплело. Лавина танков, боевых машин пехоты, бронетранспортеров — все, стреляя (холостыми, конечно), бросилось вперед под прикрытием боевых вертолетов и ударов авиации по ближайшей глубине. Но оборона ощетинилась. Это уже не была одна «ниточка» пехоты на переднем крае. Во-первых, и передний край преобразился — здесь уже была сплошная траншея с ходами сообщения в глубину. Сразу за первой и особенно за второй траншеей находились закопанные танки и противотанковая артиллерия, которая открыла огонь по наступающим. В такой схватке тяжело определить, кто сильнее. Скорее, не было ни победителей, ни побежденных. Но наступающие, пронизав первый эшелон обороняющихся, естественно, продвигались отнюдь не триумфальным маршем. Дивизия «поляков» проводит контратаку. Наступающие своим вторым эшелоном наносят удар по флангу контратакующих и развивают наступление дальше.

У министра обороны от всей этой насыщенной динамики, грохота, лязга металла и нескончаемой стрельбы взгляд стал мягче, лицо подобрело. Это уже рефлекс настоящего военного.

Поздно вечером он дал отбой и здесь же, собрав командный состав двух дивизий, сделал короткий, но капитальный разбор. Уместно вспомнить, что важнейшей чертой маршала А. А. Гречко было то, что он всегда при проведении учений осуществлял личный контроль и разбор проводил, как правило, по-крупному и принципиально. И если у кого-то что-то не получалось — он «додавливал» и заставлял выполнять боевую задачу, но уже в более сложных условиях. Его учения — мощная школа полевой выучки всех категорий командиров и штабов.

Прошло уже четыре года, как я отслужил в Группе Советских войск в Германии. И вот как-то главком Евгений Филиппович Ивановский говорит мне: «Чует мое сердце, что мы можем расстаться». А работали мы с ним душа в душу. Вообще у нас сложился прекрасный коллектив и расставаться было бы ни к чему. Я поинтересовался, какие признаки заставляют его об этом думать. Он четко и определенно сказал: «Суета московских кадровиков!»

Да, это признак существенный. Жизнь уже не один раз подтверждала это. Но в центральные кадровые органы ни Ивановский, ни тем более я не звонили и решили, что время покажет, а пока надо работать. А через два дня Евгений Филиппович вызывает меня, дает документ и говорит: «Читай. Такого же содержания я дал шифрограмму на имя министра обороны».

Передо мной была аттестация, которая говорила, что я достоин быть выдвинутым на должность командующего войсками округа первого разряда. Естественно, что вся аттестация была выдержана исключительно в превосходных тонах. Я поблагодарил главкома, но продолжал смотреть на него вопросительно.